Яна Завацкая - Дороги. Часть первая.
— Почему не хватает? Вот у нас на Ярне, говорят, перенаселение.
— Ерунда это, Иль... Мы ведь в Космосе живем, места для жизни — сколько угодно. Квирин уже четыре колонии основал, это только Квирин... Но у нас и на самой планете народу немного, ведь война была всего-то полвека назад. И потом, у нас, знаешь, не все удерживаются...
Бледное и узкое лицо, ямочка на щеке, улыбка. Ласковый взгляд. Белая наволочка и желтоватая, неровно окрашенная стена, казенный больничный запах. Вечер — и тусклый свет в палате, шуточки Антолика.
Красивые руки у него. Это очень важно — какие руки. А эти длинные, тонкие пальцы, нервные и гибкие, но кажется, очень сильные, и когда они касаются случайно руки Ильгет, хочется их задержать.
.. — Я тебе еще не надоела?
— Ну что ты! Я так рад, что ты приходишь.
— Я тебе вот еще книг принесла... ты так быстро читаешь!
— У нас этому учат... Спасибо! О, я вижу, ты опять чего-то вкусненького...
— Ну да, тебе же понравились крендельки. Я опять испекла.
— Иль, ты так замечательно готовишь... Ты чего?
Ильгет растерянно смотрела в пол и не отвечала. Потом посмотрела на Арниса.
— Ты знаешь, я первый раз в жизни слышу, что хорошо готовлю.
— На улице, вроде, уже зима наступает... холодно?
— Сегодня первые снежинки полетели.
Тусклое слепое окно. Ильгет поймала себя на том, что почти не слышит того, что говорит Арнис. Он рассказывает что-то о Квирине. Да... там очень хорошо, наверное, как в сказке. А за окном уже действительно снег.
— А кем же ты стала, Иль?
— А я никем не стала. Пошла на лингвистику, к языкам у меня способности. Но не закончила... так получилось.
— Языки — это тоже хорошо, интересно. А я вот туп... с мнемоизлучателем, и то не могу нормально выучить.
— Ну наш-то язык ты отлично знаешь.
— Я много времени на него потратил. Нет, Иль, я тупой ско, ни к чему не способный. Я и в музыке дуб, и творчеством никаким не занимаюсь особо, разве что социологией немного увлекаюсь...
— Творчеством? — тонкие, прямые брови Ильке взлетели вверх.
— Ну да... я имею в виду — там сочинять что-нибудь...
— А я сочиняю, — тихо сказала Ильке. Она смотрела в пол и говорила быстро и тихо, будто стесняясь.
— Я стихи сочиняю. И прозу тоже... иногда.
— Как здорово, — сказал Арнис, — почитай мне какие-нибудь свои стихи, а?
— Как, — Ильгет обернулась на опустевшую уже койку Антолика, — вот прямо так... почитать?
— Да, а что такого?
— Не знаю. Я как-то... никогда...
— Да ладно, не стесняйся. Ну почитай правда! — попросил Арнис.
— Я даже не знаю, что...
— Ну последнее...
— Последнее... Только оно непонятно о чем. Я сама не знаю.
— Это неважно, Иль.
Она читала сдавленным тихим голосом, интонируя по-детски, как школьница.
Звенящий лес, на всходе день,
Ложится золотой рассвет
На сосны, и опять нам лень
Включать кукушкин счетчик лет.
Кукушка! Песенка твоя
Легка, как девичья слеза.
Мы от кукушкина гнезда
Летим до близкого жилья.
И здесь — ослиный перекрик,
Там — соловьиный перепев,
Здесь — грай ворон и волчий рык,
А там — весна и шум дерев.
До чистых вод, до царских врат
Дойдем ли? Все равно, когда -
Сегодня ль, завтра помирать.
Кукушка! Не считай года!
Арнис замер и молчал. Долго. Потом сказал.
— Чудесно, Ильгет! Я даже не думал, — он снова замолчал. Потом, словно подбирая слова, сказал, — Я не понимаю, откуда ты это... Почему ты это знаешь? Мне кажется, что это обо мне. О нас... о моей жизни, словом. Откуда тебе-то знать все это?
Он помолчал, потом улыбнулся.
— Ты не удивляйся, что я молчу. Это я по привычке. Просто у нас на Квирине такой обычай, мы никогда не аплодируем, а просто молчим. Чем глубже молчание, и чем дольше оно длится, тем, значит, выше оценка. Если бы я не сообразил, что ты этого не знаешь и можешь обидеться, я бы целый час молчал и переваривал. Слушай, а в написанном виде ты мне не дашь этот стих? И заодно другие тоже?
— Конечно...
— И прозу...
— Принести?
— Да, пожалуйста! — попросил Арнис, — мне кажется, это должно быть так здорово!
Ильгет поднялась к себе в квартиру — прекрасную трехкомнатную квартиру, не слишком чистую и уютную, но обставленную дорогой мебелью. Пита много зарабатывал в последнее время. Деньги девать-то некуда. Разве что накопить на полет, посмотреть другие миры — но Пита не хочет. Да и действительно, что там делать, на этих мирах, везде одно и то же.
Пита, как обычно, сидел в кабинете, видимо, слышал, как хлопнула дверь, но к супруге не вышел. Ильгет проскользнула на кухню. Пора и ужин готовить... надо же было так засидеться. Хотела сегодня еще белье догладить. Ничего, неважно, завтра успею.
Скоро спасатели заберут Арниса. Конечно, для него это хорошо, а для меня... я больше никогда не смогу хоть чуть-чуть прикоснуться к тому дивному большому миру. И как это люди в нем живут — счастливые...
Ильгет начала чистить картошку. Надо выбросить все эти мысли из головы. О Космосе, о Квирине, о полетах...
Мне уже двадцать четыре. Не девочка. Надо думать о том, что есть здесь и сейчас. О жизни. А может, с Питой еще раз поговорить насчет усыновления? Родить Ильгет, говорят, больше не сможет. Конечно, если вернуться в Иннельс, в столицу, и там попробовать обратиться в Государственную Клинику... да это все будет очень дорого. Нет, не стоит. Раз Бог не дает, можно усыновить. В принципе, не так уж важно, свой или нет. Пита пока не очень-то насчет этого, но можно потихоньку его к этой мысли готовить...
Пита вошел в кухню. Достал кусок хлеба, колбасы, начал жевать.
— Скоро ужинать будем, — сказала Ильгет.
— Тебе жалко, что ли? — спросил Пита и положил бутерброд на полку холодильника.
— Да нет! Что ты, я этого вовсе не имела в виду. Ешь! Ну вот, что ты, прямо... — Ильгет расстроилась.
— Ладно, раз мы будем ужинать, я не буду ничего есть, — сказал Пита. Ильгет хотела ответить, но внутренне она ощущала какую-то напряженность мужа и понимала, что продолжение разговора может привести к скандалу. Лучше замять...
Повисло молчание. Ильгет очень хотелось поделиться, рассказать об Арнисе... о Квирине. О тех чудесных вещах, которые она сегодня услышала. Например, о циллосах — неужели Пите было бы не интересно, ведь он программист. Нельзя... Но так как и молчать было неудобно, она все же сказала:
— Как у тебя на работе?
Пита шумно вздохнул.
— Да как... представляешь, проект нам предлагают на две недели, а по-хорошему там месяца три надо. И шеф, похоже, берет.
— Ну ты ведь сможешь? — улыбнулась Ильгет, — у тебя всегда получалось.
Ей всегда нравилось, что Пита хороший специалист. Смешно — но действительно нравилось. Она этим гордилась даже.
Пита вздохнул.
— Да уж не знаю... Понимаешь, там... — он углубился в описание технических деталей, уже через несколько секунд Ильгет перестала его понимать. Но просить объяснить было бесполезно, она лишь молча кивала. Потом она спросила.
— Но это проект, ты говоришь, для какого-то нового центра?
— Да, — сказал Пита, — собираются строить у нас. Биотехнологическое производство, какие-то роботы, что ли...
— Живые?
— Ну не знаю. Нас ведь не посвящают в детали, и вообще это проект правительственный, все в тайне. Я думаю, что-то военное... Ось Зла, ты же понимаешь.
Ильгет нахмурилась.
— Я только не понимаю, почему Ось Зла... Если так посмотреть, так это мы на всех нападаем.
— Ну, Иль... ты по-женски рассуждаешь. Смотри, — Пита стал загибать пальцы, — на планете есть целый ряд стран, где общественный строй, во-первых, приближен к диктатуре. Во-вторых, там у них нарушаются права человека. В-третьих, есть совершенно точные доказательства того, что эти страны собираются заключить союз и напасть на Лонгин. И что мы должны, сидеть сложа руки и ждать, пока они к нам придут?
— Да, в общем, все логично, — согласилась Ильгет.
— Они же нам сами скажут спасибо, — проворчал Пита.
Она вынула из духовки картошку. Стала накрывать на стол — салфетки, тарелки, вилки, ножи, вазочки... Пита стоял у окна, скрестив руки на груди, снисходительно наблюдая за ее работой.
— Давай садись ужинать.
Ильгет взглянула на мужа, заметила, что он отвернулся и незаметно перекрестилась. Молитву — про себя.
— Слушай, Пита... я вот все думаю. Ты ведь теперь хорошо зарабатываешь. Может, нам усыновить ребенка?
Пита глухо застонал.
— Не понимаю, зачем тебе это надо. Материнский инстинкт покоя не дает?
