Синякин Синякин - Люди Солнечной системы (сборник)
В квартире писателя шел вяло текущий ремонт, который время от времени прерывался, затухал, а когда возобновлялся, то оказывалось, что уже сделанное надо было переделывать заново. В коридоре стены были ободраны. Но не до такой степени, чтобы на них можно было клеить новые обои. Зато кухня, ванная комната и туалет радовали глаз. Сложнее было с комнатой. Ремонт, конечно, был необходим и в ней, но все искупало наличие книг. Книги теснились на полках, стопками высились поверх старого трехстворчатого шифоньера, громоздились на подоконнике. В углу, словно убитый медведь, чернел старый диван, рядом с диваном блестел полировкой столик, на котором серым пластиком облицовки выделялся ноутбук. Рядом с ноутбуком стоял стакан недопитого чая с желтым ломтиком лимона.
Сам хозяин разгуливал по квартире в тельняшке и шортах.
Был он хмур и философски меланхоличен, как поп, лишенный прихода. Он стеснительно улыбался, разводя руками и пощипывая бородку, потом предложил Баскунчаку чаю, но Дмитрий от чая отказался, и они вышли на застекленную лоджию, где одновременно закурили.
По улице имени маршала Мерецкова катили машины.
На противоположной стороне, где высилось длинное желтое двухэтажное здание дореволюционной постройки, выясняли отношения водители двух столкнувшихся машин. С высоты шестого этажа было видно, как за длинным забором, окружающим желтое здание, на просторном асфальтовом плацу, расчерченном белыми линиями, маршируют солдатики.
Интервью превратилось в сбивчивый и не слишком внятный рассказ, причем рассказчиком выступил сам Баскунчак.
— Дима, извини, — потер бородку Нулик. — Но в такое нормальному человеку верится с трудом. Может, ты выпил вчера, а?
— Две рюмки по пятьдесят? — горячо возразил Баскунчак. — Женя, ты же меня знаешь, сколько конов встречались! Ну что, с двух рюмок у меня крыша поедет? Ты вспомни, сколько мы на «Росконе» в номере Левы Склонова выпили! Я же себя нормально чувствовал, мы же еще стихи читали!
— Читали, — с некоторым сомнением согласился Нулик. Видно было, что совместные возлияния в номере писателя Склонова он помнит, в вот чтение наизусть стихов — не очень. — Это когда он арабскую водку привез, которую султан какого-то эмирата личной печатью опечатывает?
Они посмеялись, потом вспомнили некоторые проделки Склонова, но Баскунчак упрямо вернулся к начатому разговору.
— Ты вот это посмотри! — Он торжествующе положил перед Нуликом газету.
Некоторое время писатель изучал ее, потом поднял голову и нерешительно пожевал губами.
— Ну, это еще ничего не доказывает, — сказал он. — Если бы ты мне такую штуку в семидесятом предъявил, я бы еще задумался. А сейчас, когда у любого такие полиграфические возможности появились… У нас гараж сейчас свои книжки выпускает, да и любой типографии только деньги заплати, она тебе все что хочешь напечатает. И на любом галактическом языке. Рынок, Дима, рынок!
— А зачем? — спросил Баскунчак. — Меня удивить?
— Зачем? — Нулик оттянул ворот тельняшки. — Действительно, зачем? Но все-таки с трудом верится. Ты уж, Дима, извини, но все обычно гораздо проще. Вся жизнь — это фантастика, я уже сколько раз в этом убеждался. Придумаешь что-то, а потом убеждаешься, что в жизни еще хлеще случается. Ладно, я сейчас одному знакомому позвоню, — он про такие дела все знает.
Он взялся за телефон, долго названивал куда-то, спрашивал кого-то о Перекрестке и подолгу слушал, меланхолично пощипывая бородку. Потом положил трубку и почти радостно сказал:
— Я же говорил! Есть у меня один хороший знакомый, тоже журналистикой занимается. Из тех, кто без мыла к любому залезет. Он все про всех знает. По-моему, у него досье на полгорода имеется. И фамилия у него соответствующая — Брехов!
— Узнал что-нибудь? — обрадовался Баскунчак и от волнения отхлебнул из стакана, стоящего на столике, холодный сладкий чай.
— Ты что-нибудь о Былицком слышал? — поинтересовался Нулик. — Да откуда! Это наш местный компьютерный гений. Говорят, похлеще Гейтса будет, только непризнанный пока. Так вот, этот твой «Перекресток» принадлежит ему. Официально.
— Ну и что? — Баскунчак пожал плечами. — Можно подумать, что это все объясняет.
— А это значит, что весь этот дом компьютерной техникой нашпигован, — участливо принялся объяснять Нулик. — Былицкий на этом и поднялся. Светлая голова, он несколько лет хитрые компьютерные программы по бухгалтерскому учету для бизнесменов разрабатывал. Чтобы и учитывали все нюансы, и налоговые службы в них вклиниться не могли. Для бизнесмена вся картина как на ладони, а налоговики залезут — для них только официальные данные, которые кому хочешь можно показывать. А самое главное — и в том, и в другом варианте все цифры пляшут. Полный баланс. Заработал он много, в недвижимость деньги вкладывать стал. Ему еще программка «Кусака» принадлежит, не пользовался?
— Не пользовался, — недовольно проворчал Баскунчак.
Разговор уходил куда-то в сторону.
— Ну, скажем, взял ты программу со всеми наворотами, а тебе нужна только основная версия, которая, собственно, и составляет суть программы, — начал объяснять Нулик. — Запускаешь «Кусаку», она тебе и обкусывает все ненужные элементы, оставляя только эту саму суть, причем вполне работоспособную…
— Ну и что? — повторил Баскунчак. — Какое отношение эта самая «Кусака» имеет отношение к происходящему в гостинице?
— Никакого, — согласился Нулик. — Это я к тому, что Былицкий деньги не считает. Последнее время он фантоматикой увлекался. Еще Лем о подобном писал. Сам знаешь, лазерные голограммы, комбинированные полевые наведения.
Этот мой знакомый у Былицкого дома был. Там такого наворочено! С виду шикарные обои, даже рукой трогай — пушистые такие, полосатые, как шкура тигра. А на самом деле голимая голография. Зимний сад у него, тьг представить не можешь, во что он там обыкновенные кактусы и герани превратил! Вот и в гостинице твоей… Увлекся мужик фантастикой, а своя фантазия у него еще богаче и голова в нужном направлении работает. Ну и плюс к этому актеры некоторые роли играют.
Иначе и быть не может. Развлекается мужик. И газетка оттуда же. Ты что же, думаешь, у нас и в самом деле двадцать второй век наступил? Каждый с ума по-своему сходит… Ну что, давай интервью займемся? А то мне еще в больницу бежать, знакомого обязательно проведать надо.
Прозаическое объяснение происходивших событий разочаровывало. Ну гений, ну голография… Баскунчак чувствовал себя обворованным. Как в детстве, когда тебя манят вкусной конфеткой, а взамен неожиданно подсовывают горькое лекарство. Помнится, ходила тогда в школе шуточка — бралась красивая обертка от вкусной конфеты, и в нее аккуратно заворачивалось мыло, плоский камешек или еще чтонибудь похлеще. Подделка вручалась намеченной жертве, и окружающие одноклассники с интересом следили за реакцией испытуемого.
Без особого интереса Баскунчак задавал вопросы, на которые Нулик отвечал без рисовки, обычно присущей многим популярным писателям, которые продолжали почему-то считать, что поэт в России больше чем поэт и в условиях рынка.
Нулик считал, что в мире невозможно что-то придумать, любой фантастический элемент уже присутствует в нем в том или ином виде. Необходимо, считал он, подорвать доверие к печатному слову. Слишком долго в стране доверие к печатному слову было безграничным, к писателю относились если не как к мессии, то по меньшей мере как к ученому. Не зря же Сталин в свое время воспользовался удачным выражением Юрия Олеши и ввел в обиход понятие писателя как инженера человеческих душ. Но ведь врут писатели, безбожно врут, а еще больше врут средства массовой информации, и это значит, что обязанность писателя — помочь читателю выработать иммунитет от своей излишней доверчивости. «Дурак и жулик — две стороны одной медали, — закуривая, заметил Нулик. — Чем меньше будет дураков, тем меньше станет жуликов. Все жульнические компании конца прошлого века спекулировали на доверии к печатному слову. Даже известный слоган „Мы обуем всю Россию“ многие россияне воспринимали буквально, а не в иносказательном смысле, как требовало понимать время». Потому этих россиян и в самом деле обули. В смысле — оставили без штанов.
Вернулись к литературе.
— Женя, в свое время ты стал популярным из-за своих рассказов. Почему ты сейчас пишешь большие вещи? — спросил Баскунчак. — И вообще роман в последнее время лидирует, а рассказ оказался в загоне. Что, издательская политика влияет?
Нулик лукаво глянул на него.
— И в самом деле, — сказал он. — Сейчас в фантастике наступили интересные времена. Роман — плодится, рассказ — вымирает. Что поделать, Дима, — рынок! Надо честно сказать, рассказом сегодня сыт не будешь. Кроме того, рассказ — достаточно жесткий жанр. Он писателю ошибок не прощает. Рассказ кончается там, где кончается мысль. Ну и читатель. У нас сегодня он особенный, воспитанный на «мыльных операх» и сериалах. Это раньше читателю нужна была пища для размышлений, сейчас ему чаще нужна жвачка.
