Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)
— Постой, какие прыгуны? Серая стая?
— По–видимому, да. Они ручные. На брюхе сумки, для человечьих младенцев.
— Ну, сумки совсем для другого, — вставила Таира. — Значит, по окрестностям они шастают только так, подкормиться. Видно, туземцы вместо собак приспособили этих кенгуру…
Мона Сэниа подняла ладонь, как бы отсекая все, что не касалось того единственного, что сейчас поглощало ее целиком:
— А всадники? Могли же они спрятать что‑то в свои сумки?
— У них не было сумок. Только оружие.
— Какое? — не удержался Флейж.
— Длинные ножи, рогатки и кнуты.
Кое‑кто из джасперян позволил себе ироничный смешок.
— Позволь заметить, принцесса, — решился Дуз.
Короткий кивок.
— Появление белого ребенка среди этой серокожей голытьбы было бы воспринято как чудо. А чудеса вызывают переполох. Здесь же мы видели только обычные сборы…
— Мудро. Благодарю, Дуз. Мы ошиблись, выбрав путь на восток, и потеряли время, за которое вперед ушел караван — его было видно сверху. Теперь его нужно догнать и остановить любой ценой — Юхани может быть только там.
— Кстати, и этот табор тронулся, — подала сверху голос Таира, снова вылезшая на крышу. — Последние телеги через сарай проползли.
— Какой сарай?
— Ну, который поперек дороги.
— Мне показалось, что это что‑то вроде молельни, — застенчиво проговорил Кукушонок. — Там стены все исписаны да изрисованы, лампы не горят, но пахнут… Там пусто.
Мона Сэниа одним прыжком очутилась рядом с девушкой. Выпрямилась во весь рост. Длинное и узкое строение, скорее непомерной протяженности ворота, чем сарай без передней и задней стенки, перекрывало дорогу так, что из поселка можно было выехать только через них. Одновременно под их перекрытием могли находиться телеги четыре, не менее. Сейчас последняя арба этого маленького каравана выползла на закатное солнце; замыкали же обоз два всадника, похлопывающих рукавицами, — от них порскал дымок, словно они только что гасили огонь.
Обе женщины невольно переглянулись, ужаснувшись одновременно пришедшей мысли: именно в таких местах совершаются жертвоприношения…
— Дуз и Сорк! — крикнула мона Сэниа — даже в такой момент она не ошиблась, выбрав самого мудрого и самого наблюдательного.
Они появились у восточного входа ритуальных ворот, нимало не заботясь о том, что караван отошел от ведущего на запад отверстия не более чем на пятьдесят шагов. Если бы кто‑нибудь из туземцев обернулся, то, скорее всего, они приняли бы эти темные фигуры в невообразимом облачении за демонов надвигающейся ночи.
Но страх принцессы был напрасен: узкий длинный коридор, сложенный из громадных камней и перекрытый стволами деревьев, был пуст. Где‑то на высоте поднятой руки шли неструганые полки, уставленные чадящими, только что погашенными светильниками и странными предметами, напоминающими ежиков. Мона Сэниа подняла руку и задумчиво оглядела странную игрушку: глиняный шарик величиной с кулак был утыкан птичьими косточками. Чуткие ноздри уловили даже запах жареной курицы. Хотя — откуда здесь взяться птичнику? Скорее это останки степных ящериц.
И если это — подношение здешним богам, то остается только благодарить судьбу, сделавшую аборигенов идеалом кротости.
Она повернулась к солнцу спиной и пошла к выходу, не обращая внимания на бесчисленные иероглифы, вкривь и вкось испещрившие стены.
Теперь оставалось последнее: караван, пыливший на горизонте.
Первыми ушли в вышину Гуен с Кукушонком — им было приказано следить за тем, чтобы кто‑нибудь не скрылся в пожухлой, но еще высокой траве. Затем перед самым носом у двух унылых единорогов, трусивших во главе колонны, выросли двое самых высоких из джасперян — это были Скюз и Сорк.
Веерный разряд десинтора в воздух — и всадники, и тянувшиеся за ними босоногие переселенцы уже глотали дорожную пыль, лежа на брюхе. Теперь над дорогой возвышались лишь плохо оседланные одры с единственным клыком, загнутым вниз, да десяток крупных мышасто–серых кенгуру, пружинисто покачивающихся па мощных задних лапах, — только сейчас стало видно, что все они на длинных ременных поводках.
Из брюшных сумок выглядывали замурзанные мордочки малышей, еще не научившихся пугаться инопланетян.
Мона Сэниа, наблюдавшая за ходом операции с окаменелого термитного домика, судорожно сглотнула слюну, спрыгнула на жесткую стерню и пошла на дорогу, волоча по пыли край плаща.
Дальше все шло строго по сценарию, который был разработай буквально за пять минут. Раздвинув Сорка и Скюза, принцесса встала между ними. Взмах рукой — и по обеим сторонам дороги легли громадные стволы деревьев, самые крупные, которые смогли выбрать Ких и Пы на перекрытии ритуальных ворот. Оба дружинника для большей убедительности дали по рассеянному разряду вдоль бревен, чтобы показать, что бегство с дороги в поля невозможно.
Появившиеся за спиной арьергарда Эрг и Борб пальнули в воздух, дабы закрепить ощущение того, что вырваться из окруженного каравана можно только в потусторонний мир.
Дуз и Флейж пока стояли на крыше корабля рядом с чрезвычайно раздосадованной Таирой, которой было ведено не покидать своего поста и ждать первых раненых. Да, уже в который раз джасперяне горько жалели, что бежали с родной планеты в поясных скафандрах — Гэль именно за это и поплатился.
Да и от варваров хорошего ждать не приходилось: их приемы всегда оказывались подлыми и непредсказуемыми.
Между тем мона Сэниа нагнулась, выхватила у лежавшего стражника кнут и пинком подняла его на ноги. Диспропорция его тела вызвала бессознательное отвращение, по принцесса не позволила и секундной задержки, чтобы это ощущение проанализировать. На лбу чернела волосяная повязка с узлом посередине, серые глаза полузакатились от ужаса, лицо то ли посерело, то ли никогда не имело теплого телесного оттенка.
Да, Юхани должен отличаться от них, как…
Она оборвала мысль, не позволяя себе расслабиться. Руки стражника были пусты, за спиной — никакой сумы. Она подтолкнула его кнутовищем — проходи. Скюз поймал единорога за нечесаную гриву, пустил следом за хозяином.
Флейж и Дуз переглянулись — настала их очередь: за теми, кто теперь оказывался за спиной у принцессы, тоже нужен был глаз. Шагнув с шатровой крыши, они очутились на подогретой закатом дороге.
— Топай и не оглядывайся, — проговорил Флейж, шлепая по крупу первого единорога. Стражник ударил его пятками в бока (стремян, как видно, здесь еще не изобрели — надо будет подарить им новшество!) и понесся вперед, забыв о всех своих воинских обязанностях. Скоро за ним последовал и второй.
Вот и настала очередь пеших. Сорк по одному подымал их с земли, подводил к принцессе. На поводках, намотанных на руку, следом потрюхивали сумчатые носильщики. Мона Сэниа жадно вглядывалась в темные личики — в конце концов, замазать глиной такую мордашку ничего не стоило. Но темно–серые, как дымчатый топаз, глаза, иссиня–черные кудряшки и смоляные валики бровей подделать было невозможно.
Пропуская мимо себя последнего кенгуру, тщетно пытавшегося укусить Сорка за локоть, мона Сэниа со щемящей болью вспоминала золотую головенку сына, светящуюся, как маленькое солнышко. Глаза у Юхани были пока молочными, неопределенно–голубоватыми, но она надеялась, что к году они станут материнскими, приобретя колдовской гиацинтово–лиловый оттенок. И ни с чем не сравнимая нежность розовой младенческой кожи… Нет, если бы ее сын был в этом караване, его везли бы как редчайшую драгоценность.
— Малышей больше нет, — негромко заметил Скюз. — На телегах уже постарше.
Но перед телегами находился еще некто, несомненно, не последний в этом караване. Его расписное, хотя и протертое почти до дыр седло, сплетенные из разноцветных ремешков чехлы для оружия и главное — две лубяные корзиночки, укрепленные на переднем выступе седла, говорили об этом. Корзинки были слишком малы, чтобы вместить ребенка, но в одной из них кто‑то шевелился. Кажется, белый цыпленок.
Этого тоже пришлось отправить в дальнейшее странствие после самого беглого досмотра — ни сумок, ни ящиков.
Настала очередь телег. Все, что было навалено на них без малейшего разбора, представляло собой самый убогий скарб — тряпки, чаши, горшки. Что‑то вроде тыкв, связки крупных стручков. Прямо на всем этом — детишки, сжавшиеся в комок, все с густыми черными челками. Пожилые туземцы, придерживающиеся за край телег. Сейчас, когда надежда уже почти оставила ее, мона Сэниа позволила себе разглядеть их.
Теперь стало ясно, что именно вызвало в ней такую гадливость: их ноги. Громадные, голенастые, они, казалось, начинались прямо от груди. Сравнительно небольшое тело с недоразвитыми руками служило как бы придатком к этим широкостопым опорам. Голова не была крупнее обычной джасперянской, но смоляные волосы и нависшие брови, такие длинные, что их приходилось зачёсывать назад и вместе с волосами собирать в один пучок, создавали ощущение массивности; одним словом, их можно было смело окрестить головоногими. Правда, если бы их хорошенько обучить, то удалось бы сколотить целый легион вполне приличных солдат — упорных, выносливых…
