Надежда Мамаева - Неприятности по алгоритму
- Как ее звали?
Тут же пожалела, что спросила. Он как будто на мгновение закаменел, а потом сказал:
- Киена. Как догадалась?
- Тогда, у окна у тебя был взгляд… Так смотрит лишь тот, который потерял близкого, – попыталась объяснить танийцу свое впечатление. – А сейчас ты обнял меня, как родную. Вот я и подумала…
- Верно подумала. – И тяжело вздохнул. – Пойдем отсюда в мой кабинет.
Миновав несколько коридоров и поднявшись на пятьдесят девятый этаж, мы оказались в кабинете Дариша. Там он, жестом пригласив меня присесть, не говоря ни слова, достал два стакана и налил в них что-то настолько ядовито-фиолетового цвета, что впору было опасаться, а не расплавятся ли стенки сосуда, не то что желудок, для которого эта жидкость и предполагалась.
- Пей, эта оморна. Чем-то напоминает вашу земную водку, только приятнее.
Поставив передо мной стакан, Дариш отошел и чуть отвернулся, смакуя напиток. С сомнением посмотрев на предположительно неопасную жидкость, все-таки рискнула сделать один глоток.
Впечатления были в основном нецензурными. Эта зараза жгла так, что я согласна была даже на жидкий азот, лишь бы охладить горло. Впрочем, спустя пару мгновений пожар во рту сменился жжением и я вновь обрела способность говорить. Смахнув выступившие слезы и зарекаясь никогда больше не экспериментировать с национальной едой и напитками других рас, глянула на Дариша.
Он стоял в пол-оборота и пристально рассматривал стенки бокала, настолько погруженный в себя, что даже не заметил впечатления, которое на меня произвело знакомство с оморном.
- Киена была моей матерью. Ей было уже двести шесть, когда больница, где она проходила курс лечения, подверглась обстрелу. Напали мирийцы. При больнице была экспериментальная лаборатория по выращиванию корпус-клонов на основе стволовых структур гуманоидов. Проще говоря, при генетических заболеваниях, когда переставал функционировать определенный орган, там не просто выращивали новый – идентичный старому, а изменяли его, так, чтобы в организме хозяина не было отторжения и рецидив заболевания был бы исключен.
Слова давались Даришу тяжело, но я понимала, что ему надо выговориться. Слишком долго этот таниец держал все в себе. Возможно, даже, это его первая исповедь. Поэтому я не перебивала.
- Самое нелепое то, что после налета мирийцев мама осталась жива. А вот плазменные пушки флотилии Союза, спешившего вроде как на выручку, залили огнем весь городок, где располагалась больница.
- А как стало ясно, что Киена была жива после нападения, может… – я осеклась под полным горечи взглядом Дариша.
- Она успела отправить мне короткое сообщение сразу после налета. Всего два слова. «Я жива!». А спустя несколько часов, когда объявили о том, что армия Союза торжественно вошла в атмосферу планеты, подвергшейся нападению, мне доложили о смерти той, что светила для меня ярче, чем оба солнца Танэкта.
Дариш замолчал. Чувствовала, что ему еще много что хочется сказать, но он сам себя оборвал, возможно, уже коря за излишнюю откровенность. Справившись с собой, в упор посмотрел на меня. Захотелось поежиться под этим выжженным взглядом, полным решимости.
- С тех пор я поклялся, что приложу все усилия, чтобы в играх зарвавшихся политиков и военных гибли лишь они сами и никто больше.
- Поэтому для тебя так кровно важен договор мирийцев и Союза?
- Да – выдохнул Дариш.
Повисло молчание. А что тут скажешь? Войну всегда развязать легче. И чем больше крови пролито с обеих сторон, тем тяжелее сесть за стол переговоров, даже если оба противника понимают, что мир – лучший из путей решения.
Не знаю, сколько мы так провели времени – каждый думая о своем, воскрешая в памяти свое поле боя и оставленных там. Первым очнулся Дариш.
- Это было в прошлом. А сейчас советую тебе подготовиться, как следует. Завтра вылетаем на Альтеру. Вне зависимости от того, до чего сегодня договорятся на встрече девятки. Танэкт свой ход уже сделал, и было бы глупо давать Союзу время для принятия контрмер.
Вот только знали бы мы, что меры противником уже приняты.
Альтера встречала нас туманом. Сезон дождей, перемежающихся солнцем, выглядывающим на небе всего на пару часов в просвете туч, позволял днем ощутить в полной мере эффект парника, а к вечеру всю землю покрывала молочная пелена, в которой не видно было вытянутой перед собой ладони.
Наш корабль садился по приборам, с которыми постоянно сверялся пилот. Но наконец, искусственная гравитация сменилась притяжением Альтеры (к ощущению, что резко нырнул на глубину, когда отключается гравиблок, я все никак не могла привыкнуть). Мы приальтерились и, пройдя в распахнутые створки шлюза, спустились по трапу. Оказавшись на твердой поверхности, первым желанием было присесть. Разница всего в одну десятую атмосферы отдавалась небольшой слабостью в ногах, а волнение лишь усиливало ощущения. Встречающая делегация из троих мирийцев, настолько сдержанно-официальных, что их взгляд подошел бы для хранения скоропортящихся продуктов, гармонировала с пейзажем так же, как пингвин с ракетной установкой. На всю посадочную площадку, не считая нашего корабля, они оказались единственными вертикальными возвышениями.
- А нам тут рады, – так, чтобы никто, кроме Дариша не услышал, охарактеризовала я ситуацию.
- Угу, не сомневаюсь, что у них из-за спин сейчас появится оркестр и рулон красной ковровой дорожки.
Обменявшись первыми впечатлениями, мы начали спуск.
- От лица Правящих приветствую вас на Альтере. – Произнес, сделав шаг вперед, один из трио.
Вступительная речь встречающего, по длине граничила с хамством, но танийцы проглотили эту пилюлю молча, ответили еще сдержаннее – кивками.
- Разрешите проводить вас в атриум Элронга, где уже собрались Правящие и ждут вас. – Продолжил все тот же мириец, в котором уникальным образом сочетались черты лица темпераментного латинос с арктической мимикой.
И, не дожидаясь нашего ответа, ресепсионисты, как я про себя обозвала встречающих нас мирийцев, развернулись и направились к выходу из сектора, где мы приземлились.
Оглядела нашу делегацию: все в белых легких одеждах, поверх которых безрукавки до середины бедра – дань уважения традициям мирийцев – направилась вслед за провожатым.
Конечно, я не ожидала пышной встречи, но элементарно дать хотя бы час гостям отдохнуть. С другой стороны – раньше начнем… хотя не факт что раньше закончим.
До их «атриума Элронга» (судя по всему это местный аналог лысой горы, где принято устраивать шабаш и политические дебаты по совместительству) добирались долго и в похоронной тишине. Я как-то слышала, что о мгновении абсолютного безмолвия говорят «космокоп родился». Так вот, за время нашего полета, похоже, на свет появился целый легион блюстителей космического порядка. Мысленно представив себе шеренги детских кроваток, уходящие за горизонт и в каждой по орущему младенцу со значком космокопа вместо погремушки, а так же бегающих в этом пищащем царстве наших ресепсионистов в белых чепчиках и передничках, усмехнулась. Все присутствовавшие в этот момент в аэрокаре – и мирийцы, и танийцы – подозрительно на меня посмотрели. Пришлось нацепить на лицо выражение профессионального дегустатора лимонов и уставиться в иллюминатор.
После того, как аэрокар остановился, я, уже подсознательно разочаровавшись в наличии стремления к высокому у мирийцев, ожидала увидеть чуть ли не типовую сероватую коробку, с небольшой табличкой у входа, гласящей что-то типа «Зал советов». Увиденное потрясло. Белоснежный дворец, увенчанный прозрачным куполом, блики которого завораживали и приковывали взгляд. Портик, подпираемый плеядой величественных колонн и мраморные ступени (ну или превосходная имитация этого материала). Все увиденное создавало невероятное ощущение, словно здание парило над землей, и производило неизгладимое впечатление.
- Безумно красиво!
Похоже, мой невольный комментарий достиг слуха одного из провожатых. Он обернулся. Это оказался все тот же мириец, что и приветствовал нас. В его глазах мелькнула гордость, а черты лица как будто чуть оттаяли, и маска безразличия на секунду исчезла.
- Дворец Элронга – наша национальная гордость. Труд пятисот тысяч мирийцев, его строили на протяжении шестидесяти трех лет. – Соизволил пояснить «ресипсионист», и, удостоив меня столь ценной информацией, потопал дальше.
После входа в атриум первая мысль, пришедшая в голову, была чисто женской: «и нафига мы так наряжались?».
Правящие, собравшиеся в зале, были одеты кто во что горазд. От официальных костюмов до рашгардок и курток пилотов, но никого в белых рубашках и шароварах с серыми безрукавками, кроме нас, не наблюдалось.
- Мы рады приветствовать послов Танэкта и благодарим, что Вы посетили нашу скромную обитель, – прозвучал приятный бархатистый голос, эхом прокатившийся по залу.
