Сергей Снегов - Люди как боги (Художник Ю. Чигирев)
— Не знаю сама. Это было странно. Я вдруг увидела, что ты очень переменился, Эли.
5
На Оре я перебрался из одного звездолета в другой. «Пожиратель пространства» поступал в распоряжение Спыхальского, а на Землю уходил «Кормчий».
За месяцы моей болезни на звездолете изготовили три установки для генерирования и приема волн пространства, мало отличающиеся от той, что так честно послужила в Персее. Мы назвали эти механизмы СВП-1, то есть станция волн пространства, модель первая. Одну СВП-1 передали Спыхальскому, вторую предназначили для Плутона, последнюю я везу на Землю.
Мне трудно передать восторг Спыхальского, когда он узнал, что это за установки. Нужно, как он, всю жизнь провести в полетах вслепую, а после этого неожиданно прозреть, чтоб понять его состояние. Он расплакался, обнимая нас по очереди. Мне он сказал:
— Вас отблагодарю особо — примите маленький подарок! — Такой же живой, как при расставании, розовощекий, с яркими голубыми глазами, он смотрел на меня с ласковым лукавством, как смотрят иногда старики на детей. — Приятно, правда?
Подарком была лента с речью Фиолы.
Я ушел в свою комнату, чтобы пережить наедине встречу с Фиолой. Прошедшее окружило меня, на миг показалось ближе настоящего.
Фиола, яркая и быстрая, вспыхнула и зазвучала в сумраке таинственных садов планеты, вращавшейся вокруг белой Веги. Это была Фиола на родине, не среди чудес, созданных человеком, — у себя. «Эли, мой Эли! — пела и сияла Фиола. — Я жду, ты обещал прилететь, я хочу тебя видеть!» Мне стало грустно и отрадно, я не мог к ней прилететь, но радовался, что она желала меня увидеть.
Потом я спрятал ленту подальше. Нужно было думать не о Веге, а о Земле. Во всей Вселенной сейчас для меня существовало лишь одно притягательное место — крохотная могущественная Земля. Я не был уверен, захочет ли она стать тем, во что я задумал ее превратить. Я записал ответное послание Фиоле и передал Спыхальскому. Он обещал отправить его с первым курьером, что уйдет в созвездие Лиры.
— А сами не хотите сбегать на Вегу? Неплохая звезда.
— Нет, — ответил я. — Мне надо на Землю.
— Да, конечно. Вам следует полечиться, а где это сделать лучше, чем на старушке Земле?
И он ничего не понимал во мне! Утром мы взяли курс на Землю.
6
Я не могу припомнить сейчас недели, проведенные на «Кормчем». Аллан из той породы звездопроходцев, которые, доверяя командование автоматам, сами не отходят от них. Мы встречались с ним лишь в столовой. Я часами сидел в парке и дремал в кресле.
На Плутоне я задержался на два дня. Я не узнал Плутона.
В старом проекте мы предусматривали великолепную, не хуже земной, атмосферу, обширные леса, даже океан. Атмосферу успели создать, сады и парки разбили, но лесов и океана не было и в помине — на отведенных им местах тянулись сотни, тысячи километров цехов…
«Работящая планетка» — так мы называли раньше Плутон. «Гудящая планета» — так следовало бы назвать ее ныне. Ее всю сотрясал грохот механизмов, даже при извержениях вулканов не бывает такого непрерывного, сосредоточенного гула.
— Толково, правда? — крикнул Аллан. Мы в авиетках облетали планету. — Признайся по-честному, не ожидал?
— Нет, конечно. Такой размах!..
— Главная мастерская Межзвездного Союза! Хочешь взглянуть на новые звездолеты? Они на Южном полюсе, в складе готовой продукции. Между прочим, сырье выгружается у Северного полюса, а потом растекается по всей планете, пока не сконцентрируется снова на выходе в форме готовых галактических кораблей.
На Южном полюсе мы летали над территорией, равной Европе, — это и был склад готовой продукции. На тысячи километров тянулись горные хребты звездолетов — исполинский галактический флот, заканчивающий отделочные работы перед выходом в океан мировой пустоты…
— Надо возвращаться, — сказал Аллан через некоторое время.
— Ты возвращайся. Я еще поброжу над планеткой.
— Можешь даже кувыркаться над ней, ты, кажется, любитель этого спорта. На Плутоне смонтирована своя Большая, пока на десять миллионов Охранительниц, — ты, как и все астронавты, продублирован в ней.
— Вот как! Обязательно воспользуюсь.
Я долго кружил над равнинами Плутона. Еще не прошло полных трех лет, как я расстался с этими местами. Все переменилось здесь, все! Даже солнца светили иначе, словно им поддали жару, одно сменяло другое, утреннее уступало место дневному, дневное отступало перед вечерним, за ним выкатывалось ночное. Когда-то это были разные светила, каждое с особым значением: для работы и для отдыха, — теперь все они сияли одинаково, круглые сутки стоял день, планета не знала отдыха. Нет, этот грохочущий, неистовый Плутон, не знающий сна, нравился мне больше моего прежнего, степенно работающего, степенно отдыхающего… Там была размеренная деятельность, здесь — вдохновение!
Я погнал авиетку на максимальной скорости. Горные пики звездолетов откатывались назад и рушились на горизонт. Мне хорошо думается на ветру. Я размышлял не о Плутоне, а о Земле. Я уже не страшился встречи с Землей после того, что увидел здесь.
А перед возвращением я остановил авиетку в воздухе и, закрыв глаза, весь наполнился гулом планеты. Я слушал старинную музыку, любил перед сном отдаться индивидуальным, под настроение, мелодиям, терпеливо снес «Гармонию звездных сфер» Андре. Но ничего подобного тому, что вызывал во мне грохот этой космической мастерской, еще не испытывал. Наконец-то я изведал настоящую гармонию звездных сфер! Она будоражила, мне хотелось в ответ тяжкому, как мир, грохоту совершить что-либо достойное его — огромное, пронзительно-светлое…
И, удаляясь от Плутона, я долго еще слышал — мысленно, конечно, — вдохновенный гул…
7
Я обо всем размышлял, воображая встречу с Землей, только не о том, что встреча будет торжественной. Я поспешил возвратиться раньше своих товарищей и поплатился за это: если и не весь предназначенный нам общий почет, то значительная часть его досталась мне одному.
Начиная от Марса наш звездолет сопровождала флотилия космического эскорта. Я не буду описывать сцену на космодроме, ее передали на все планеты Солнечной системы. Три часа я кланялся, пожимал руки, взмахивал шляпой — и очень устал. Лишь дома, на Зеленом проспекте, в окружении друзей, я вздохнул с облегчением.
— Такое впечатление, будто обворовал товарищей, — пожаловался я. — Знал бы, ни за что не прилетел один.
— Они будут довольны своей встречей, — утешила меня Вера. — А тебя приветствовали не только как члена экипажа, но и особо. Должна тебя порадовать. Твой проект переоборудования Земли в главное ухо, голос и глаз космоса принят.
Озадаченный, я не нашел слов. Я еще ни с кем не делился своими мыслями.
— Вдалеке от Земли ты позабыл о порядках на Земле, — сказала Вера, улыбаясь. — Разве тебе не говорили, что на Плутоне смонтирована Государственная машина? Ты прогуливался над планетой, а Охранительница фиксировала твои мысли. Они оказались настолько важными, что она немедленно передала их на Землю, а Большая, тоже незамедлительно, довела их до сведения каждого. Ты лишь усаживался на Плутоне в звездолет, а люди уж спорили, прав ты или не прав. Но перед тем, как будем осуществлять проект, тебе придется подлечиться — здоровье твое внушает опасение Медицинской машине.
Мне мое здоровье опасений не внушало. Встреча с друзьями и известие о принятии проекта были лучше любого лекарства.
Большая комната Веры едва вместила всех собравшихся. Особенную тесноту создавал Труб. На космодроме он вместе с нами влез в аэробус, он знал уже, что за этими машинами ангелам не угнаться. Зато он наотрез отказался от лифта и объявил, что самостоятельно взлетит на семьдесят девятый этаж. Признаться, я не поверил: в Трубе килограммов сто, а высота все же около трехсот метров. Но он взлетел. Он отдыхал сперва на каждом двенадцатом этаже — в садах, потом на верандах каждого пятого, но одолел высоту. Он вспотел и был горд необыкновенно.
Он понемногу вписывается в наши земные обычаи, но прочерчивает в них свою особую колею. Лусин в нем души не чает. Ради Труба Лусин забросил идею птицеголового бога. Все же земные жилища, особенно женские комнаты, не приспособлены для ангелов. Труб и сам понимал, что летать здесь немыслимо, и старался не давать воли чувству. Но даже когда он делал шаг или просто поводил крыльями, обязательно что-нибудь летело на пол.
Среди гостей была Жанна с Олегом. Этот хорошенький мальчишка, живой, с умными глазами, очень похож на своего отца — мне показалось, что я вижу маленького Андре.
Я сто раз репетировал в уме встречу с Жанной, повторял про себя слова, какие скажу, думал, какое у меня должно быть выражение лица. Я все забыл — и слова, и мины. Она положила голову мне на плечо, тихо плакала, я молча обнимал ее. Потом я пробормотал:
