А. Задорожный - Звездный капитан
Экскурсовод заканчивал рассказ о вреде генетически моделированных продуктов, послуживших причиной вырождения расы гаминойдов. Перед тем как пойти в девятый зал со знаменитым мавзолеем Нурейна, осталось осмотреть еще один экспонат — тщедушное тельце в колбе с формальдегидом.
Колба стояла последней в ряду сосудов, хранящих мутантов из разных уголков космоса. Рядом находился вход в тоннель к ангару–9. Толстая металлическая плита взрывозащитного люка высовывалась из паза сбоку, напоминая, что помещения музея раньше принадлежали военным. Зеленые индикаторы на панели управления подтверждали, что охранные системы содержатся в исправном состоянии и в случае непредвиденных обстоятельств достаточно разбить стекло и нажать красную кнопку, чтобы мгновенно изолировать помещение.
Экскурсовод подвел туристов с Сириуса–М к колбе. Работник музея с энтузиазмом принялся излагать историю экспоната. Тельце мутанта, плавающего в формальдегиде, как две капли воды походило на самих экскурсантов. Алиены заволновались, завороженно раскрыли рты и, поправляя наушники синхронного перевода, обступили колбу полукругом. Энтони с Коксом равнодушно встали позади.
— Жизнь временами чертовски неприятная штука, — изрек Энтони, глядя на мутанта, плавающего в колбе.
— Это точно, — согласился Кокс.
— Иногда она состроит такую задницу, что впору утопиться.
— Верно.
— Совсем недавно я обедал в Плобитауне, а сейчас приходится жрать незнамо что на загаженном камбузе пиратского звездолета. Прошло всего два дня, а мне кажется, что с того момента, как мы покинули Плобой, миновала вечность.
— Я с тобой согласен, Энтони. Корабельная еда — полный отстой.
— Из чего они только ее делают? Перерабатывают какашки, что ли?
— Черт их знает, но очень похоже.
— Даже у Мустафы шаверма и та чуть получше.
— Точно.
Экскурсовод повернул колбу вокруг оси, чтобы туристы увидели опухоль на крестце мутанта, возникшую в результате применения гена ящерицы в плодоовощной продукции.
— Команда подобралась под стать. — Энтони поморщился, словно от зубной боли.
— Верно говоришь, — закивал Кокс, — в команде Лиса одни уроды. Откуда он их только набрал?
— Эва Пиявка, чтоб ее. Ты хоть раз видел, чтобы она ходила?
— Нет. Не видел.
— Я тоже. Она постоянно стоит — то в дверях, то в коридоре, то у холодильника. Она хоть ногами шевелит — или летает, как призрак?
— Черт ее знает. Но ноги у нее что надо.
— Точно. — Энтони глумливо усмехнулся. — Если бы я не видел, как Эва поглощает пакеты с кровью, то вдул бы этой телочке.
— А ты видел, как Пиявка пьет кровь? — удивился Кокс.
— Она зубами вырывает кусок пластика и за раз всасывает все содержимое пакета.
— Да ты что!
— Точно! Сам видел. Такая, если укусит, — писец.
— Ужас.
— Сдается мне, что из всех самый безобидный — это Отварок. Он постоянно молчит и не дергается.
— А эти братья–близнецы — Бобк, Шарк и Друк?
Энтони брезгливо поморщился:
— От них несет псиной.
— Они же гундариане, от них и должно нести псиной.
— Следить за собой в любом случае надо. Такое впечатление, что эти трое вообще никогда не мылись. Ты видел их волчьи рожи?
— Жуткие морды.
— Братки — мать их. Если бы не ошейники с инъекторами, эти оборотни сожрали бы нас за милую душу.
— Точно, — согласился Кокс. — Я пошел ночью в сортир и столкнулся с одним в коридоре на второй палубе — признаюсь, чуть в штаны не наложил.
— Так, может, это от тебя воняет, Кокс?
— Ё.
— Что ё? Ты не гундарианин — мыться надо.
— На себя посмотри.
— Что, посмотри?
— Ничего.
— Ну и нечего. — Энтони задумался. — Впрочем, ты прав, Кокс. Глянь, — он показал рукав пиджака, — видишь? Дырка.
— Вот задница. — Кокс сочувственно покачал головой. — У меня тоже.
— А костюм, между прочим, не дешевый, на заказ сшитый. Проклятый Леонардо, ненавижу.
— Проклятый Леонардо.
— Паскуда!
— Точно.
— Скотина!
— Гаденыш!
— Сволочь!
— Господа, — не выдержал экскурсовод, — вы тут не одни. Ваши разговоры мешают другим. Если вам неинтересно, можете продолжить осмотр экспозиции самостоятельно.
— Мы, пожалуй, так и сделаем, — отозвался Энтони. Он пренебрежительно махнул рукой. — Все равно твоя лекция — полный отстой.
Хаксли остался ожидать компаньонов у входа в зал. Народу прибавилось, и, чтобы скоротать время, он присоединился к экскурсии. Приятная брюнетка, когда Хаксли подошел, улыбнулась ему. Хаксли давно не улыбались симпатичные девушки. Обычно во взгляде людей, смотрящих на него, читались страх и омерзение, в лучшем случае — жалость.
Хаксли обомлел. Какое приятное, давно забытое чувство. Все–таки модный костюм и ухоженная внешность имеют большое значение. Когда он был военным летчиком, то пользовался популярностью у женщин. Это было давно, но все же Хаксли помнил те времена. Он даже сейчас, если приведет себя в порядок (сбреет бороду, подстрижется, сходит к стоматологу и приоденется), как мужчина будет выглядеть привлекательнее Леонардо.
Тем временем экскурсовод подвел группу к основанию мавзолея и слово в слово повторил статью из рекламного буклета.
— Уникальные памятники ушедших цивилизаций, — произнес Нусаб заученным тоном, — чему они учат нынешнее поколение? Человеческая жизнь теряет смысл, если после смерти ничего не остается. Экспонаты, собранные в музее астроархеологии, убеждают, что независимо друг от друга разные расы и народы понимали это. Поиск смысла жизни толкает разумные существа на поступки порой опрометчивые, порой необдуманные. Одни ищут смысл бытия в бессмертии, другие в богатстве и власти. Люди отправляются на поиски к звездам, погружаются в микромир материи. Но понять смысл жизни можно, только когда откроется истина, что ответ следует искать в самих себе. И, конечно же, не стоит забывать, что цель у каждого своя и во время пути она может не раз измениться. Путь к истине зависит от знаний, и когда кажется, что цель близка, ты понимаешь, что дорога только начинается. Возможно, смысл заключен в самом поиске. Именно глобальные вопросы бытия движут гуманоидами во всех уголках космоса. Именно жажда познать себя заставляет познавать мир, и останавливаться нельзя — остановка на этом пути подобна смерти. Двигайся вперед, действуй, самосовершенствуйся… — Нусаб широким жестом обвел надгробия, собранные под сводами девятого зала. — О том, как ты прожил жизнь, скажет то, что останется после тебя.
Слова из обычного рекламного проспекта, произносимые монотонным голосом экскурсовода, удивительным образом попали в самое сердце Джона Хаксли. Он обвел взглядом окружающие экспонаты. Надгробные камни правителей миров, царей, фараонов, президентов, чья жизнь была полна великих свершений, их судьба была неотъемлемым образом связана с судьбами миллионов. Их имена записаны в историю вселенной; кого–то любят, кого–то ненавидят, но тех и других помнят, а что останется после него? Какой след после себя оставит человек по имени Джон Хаксли? После него не останется ничего. Его прах развеет ветер. Не останется даже надгробия «Под этим камнем лежит диртслумский бомж Джон Хаксли».
Экскурсовод поправил пенсне и продолжил:
— Наш музей — важнейший элемент в познании самих себя, что является основой развития современной цивилизации. Культурные ценности, собранные под сводами института археологии, — кладезь духовной силы поколений разумных существ многообразного космоса. Мы работаем во благо общества, во благо всего прогрессивного, доброго, светлого, и если кто–то может помочь финансами, то номер банковского счета можно найти на первой странице нашего буклета. А сейчас мы увидим бюст командира космического крейсера «Индепендент». Идемте за мной, пожалуйста. Его мир — планета Уэйд–Капа у звезды альфа Персея — был уничтожен в результате ядерной войны…
Хаксли не пошел за группой. Он остался у основания мавзолея, погруженный в раздумья.
С того момента, как он опустился на дно общества, его посещали наплывы ностальгии о былой жизни, но с каждым годом они становились все слабее и слабее. Вопросы где достать еды, где провести следующую ночь, не оставляли места мечтам. Мысли о том, чтобы вернуться к нормальной жизни, с каждым годом посещали реже. Вскоре прошлое он стал видеть только во сне. И вдруг сейчас, среди надгробий инопланетных цивилизаций, его накрыло понимание собственного ничтожества, словно в сердце вонзился раскаленный клинок.
Давно Хаксли не испытывал такого жгучего желания вновь стать человеком. Но сможет ли он покончить с существованием бомжа, которое являлось его жизнью последние годы. Найдет ли он в себе силы порвать с прошлым, выйти из крутого пике, в которое его вогнала судьба. Когда он был военным летчиком, он выдерживал запредельные перегрузки — в те времена он был лучшим. И если он выдержит теперь — он вновь станет человеком.
