Мюррей Лейнстер - Туннель времени (сборник)
— Оставьте человека в покое! — сердито прикрикнул Кохрейн. — У него космическая болезнь! Если вы доведете его, это место превратиться в свинарник!
Холден закрыл глаза и благодарно прохрипел:
— Разгони их, Джед, а потом возвращайся.
Кохрейн замахал на троицу руками. Те ушли прочь, спотыкаясь и держась друг за друга. На платформе были и другие пассажиры с лунолета. Какая–то толстая женщина с негодованием уставилась на шкалу весов, нарисованную на стене. Неизвестный художник изобразил ее со стрелкой, указывающей на ноль фунтов. «Подлинный вес, никакой силы тяжести», гласила подпись. Была здесь и стюардесса с ракеты, вышедшая отдохнуть, как и остальные. Она курила сигарету, усевшись в потоке воздуха от электрического вентилятора. Туристы, летящие на Луну, устроили вечеринку, дурачась, танцуя, цепляясь за все подряд и покупая сувениры, чтобы отправить их обратно на Землю.
— Все в порядке, Билл, — сказал Кохрейн. — Они ушли. А теперь расскажи мне, зачем это далеко не самого ничтожного гения на службе «Керстен, Кастен, Хопкинс и Фоллоуи» в моем лице мобилизовали и послали на Луну?
Холден сглотнул. Он стоял с закрытыми глазами, держась за поручень в огромном главном зале платформы.
— Приходится держать глаза закрытыми, — пожаловался он, борясь с накатывающей тошнотой. — Мне худо от одного вида людей, разгуливающих по стенам и потолкам.
Один пухлый турист именно этим и занимался. Если можно хотя бы где–нибудь пройти в башмаках с магнитными подошвами, значит, в них можно пройти везде. Толстяк решил прогуляться вверх по стене. Добравшись до потолка, он оказался вниз головой относительно остальных своих шумных друзей. Он стоял там, глядя вверх — или вниз? — на них, и на его лице застыла странно удивленная, полуиспуганная и совершенно дурацкая ухмылка. Его жена визгливо затребовала, чтобы он вернулся вниз, говоря, что не может смотреть на него в таком виде.
— Ладно, — согласился Кохрейн. — Можешь не открывать глаза. Но я, по всей видимости, должен получить от тебя указания. Что это за указания?
— Я еще не знаю точно, — слабым голосом начал Холден. — Нас послали сюда по личному заданию Хопкинса — одного из твоих боссов. У Хопкинса есть дочь. Она замужем за парнем по фамилии Дэбни. Он неврастеник. Он сделал великое научное открытие, которое никто не оценил по достоинству. Так что мы с тобой и твоей командой ручных ученых летим на Луну, чтобы спасти его рассудок.
— А зачем спасать его рассудок? — цинично спросил Кохрейн. — Если ему так нравится быть чокнутым…
— Ему не нравится, — перебил Холден, так и не открывая глаз, и судорожно икнул. — Твоя работа и огромная часть моей практики напрямую зависят от того, удастся ли нам спасти его от психушки. Мы будем отвечать за связи с общественностью, за передачу, а я стану следить, чтобы ничьи действия не повредили рассудок Дэбни. Иначе он будет расстроен.
— А мы все, значит, не расстроены? — спросил Кохрейн. — Да кем он себя возомнил? Большинство из нас хотят, чтобы нас оценили, но приходится радоваться, когда мы делаем свою работу и получаем за нее деньги! Мы… — Он ожесточенно выругался. Его оторвали от работы, на которую он потратил годы, чтобы научиться прилично выполнять ее, и все для того, чтобы потешить зятя одного из владельцев фирмы, на которую он работал. До чего же унизительно понять, что его считают простым лакеем, которому можно приказать оказывать личные услуги боссу, не заботясь о том, какой вред это нанесет работе, за которую он, Джед, отвечает на самом деле. Но гораздо унизительнее было знать, что он не может позволить себе отказаться.
Появилась Бэбс, явно в полном восторге, что ей удалось прогуляться в магнитных башмаках по стальным палубам космической платформы. Ее глаза сверкали.
— Мистер Кохрейн, а не сходить ли вам посмотреть на Землю через кварцевые окна?
— Зачем? — желчно спросил Кохрейн. — Почему я должен заниматься всякой чепухой для туристов?
— Ну, — сказала Бэбс, — чтобы потом вы могли сказать, что сценарист или художник–декоратор пытаются намухлевать в шоу о космической платформе.
Кохрейн поморщился.
— Вообще говоря, мне бы стоило это сделать. Но вы знаете, из–за чего весь сыр–бор? Я только что выяснил!
Когда Бэбс покачала головой, он сардонически сказал:
— Мы летим на Луну затем, чтобы из чистой жестокости сделать передачу. Нас наняли для того, чтобы мы вырвали счастливого человека из нирваны жалости к себе. Холден приказал нам спасти человека от помешательства!
Бэбс почти не слушала. Она был полностью поглощена неожиданным счастьем пребывания в таком месте, оказаться в котором никогда и мечтать бы не посмела.
— Я не хотел бы, чтобы меня лечили от помешательства, — брюзгливо заявил Кохрейн, — если бы я только мог позволить себе такую роскошь! Я бы…
— Вам надо поторапливаться, правда! — настойчиво сказала Бэбс. — Мне сказали, что все начнется через десять минут, так что я пришла за вами.
— Что начнется?
— Мы сейчас в затмении, — мечтательно проговорила Бэбс. — В тени Земли. Примерно через пять минут мы войдем в солнечный свет и увидим новую Землю!
— Дайте мне гарантию, что это действительно будет новая Земля, — мрачно буркнул Кохрейн, — и я приду. На старой я что–то не слишком процветал.
Но тем не менее он пошел за секретаршей, несмотря на то, что передвигаться в магнитных башмаках в условиях полного отсутствия силы тяжести было довольно затруднительно. Даже сделать первый шаг — нелегкая задача. Если Кохрейн неосмотрительно пытался просто сойти с места, ноги выскальзывали из–под него, и он оказывался навзничь лежащим в воздухе. Если же он пытался остановиться, не выставив для опоры ногу вперед, то после того, как его ноги останавливались, тело все еще продолжало двигаться, и он в полный рост растягивался лицом вниз. Оказалось, что абсолютно невозможно передвигаться, не совершая при этом ритмичных движений вверх–вниз, или за считанные секунды он обнаруживал, что его ноги безо всякой пользы взбивают пустоту.
Кохрейн попытался идти, потом раздраженно вцепился в поручень и, подтягиваясь вдоль него, направился вперед, а его ноги тащились за ним, точно русалочий хвост. Подумав об этом сходстве, он почему–то не ощутил прилива гордости за самого себя.
Через некоторое время Бэбс остановилась в металлическом вздутии во внешней обшивке платформы. Там нашлось круглое кварцевое окно, из которого виднелась внутренняя сторона ставен из листовой стали. Бэбс нажала кнопку, помеченную надписью «Ставни», и стальные створки раскрылись.
Кохрейн заморгал при виде открывшегося ему зрелища и на миг даже забыл о своем раздражении.
Он увидел бескрайние небеса, усыпанные бесчисленными звездами. Одни были ярче других, и все сияли невообразимо яркими цветами. Крошечные огненные вспышки — сквозь атмосферу земли они смешивались в слабое размытое свечение — появлялись так близко друг к другу, что, казалось, между ними нет никакого промежутка. Но сколь бы крошечным ни был просвет между двумя звездами, на миг вглядевшись в него, можно было заметить и в нем пятнышки цветных огней.
Каждая крошечная мерцающая точка была солнцем. Но дух у Кохрейна захватило не от этого.
Прямо перед его глазами раскинулась чудовищно огромное ничто. Круглое, громадное и близкое. Чернее черноты ада. Это была Земля, видимая из ее простиравшейся на восемь тысяч миль тени, которую не нарушал даже свет Луны. Ни один луч света не прорезал эту абсолютную тьму. Казалось, будто посередине сверкающего великолепия небес разверзлась трещина, сквозь которую проглядывало немыслимое ничто, давшее начало мирозданию. Пока зритель не осознавал, что смотрит всего лишь на темную сторону Земли, зрелище казалось нечеловечески ужасным.
Через минуту Кохрейн сказал нарочито спокойным голосом:
— Да, мое самое худшее мнение о Земле никогда не было столь черным, как это!
— Подождите, — уверенно сказала Бэбс.
Кохрейн принялся ждать. Ему приходилось постоянно напоминать себе, что эта видимая бездна, эта пропасть абсолютной тьмы была лишь ночной Землей, какой она предстает взгляду из космоса.
Потом он заметил еле–еле видную цветную дугу на ее краю. Она быстро увеличивалась. За считанные секунды дуга превратилась в розоватую светящуюся полосу между бесчисленными звездами. Затем полоса стала красной. Очень, очень яркой. Потом дуга превратилась в полноценный полукруг. Это был солнечный свет, преломляющийся на краю мира.
За минуты, даже, казалось, за секунды, между звездами возник сияющий ореол. А потом из–за Земли в один миг появился рдеющий шар Солнца. Он был нестерпимо ярким, но его сияние не освещало небесный свод. Пылающее светило в мертвящей тишине проплывало между мириадами мириадов солнц, и протуберанцы, извиваясь, вспухали и вновь опадали на краях его диска. Кохрейн, ослепленный, крепко зажмурился.
