Олег Авраменко - Звезды в ладонях
— Но почему? — удивился я. — Почему вы убежали?
Лайф Сигурдсон в нерешительности пожевал губы.
— Видите ли, капитан Матусевич... В общем, извините за грубость, но вы — не вы лично, а все ваши соотечественники в целом, — чёртовы расисты. У меня же на борту чернокожий... вернее, чернокожая. Женщина, к тому же француженка. А вы ведь страшно не любите «цветных», и ваши инспекторы вполне могли...
Тут уж Рашель не сдержалась. В нарушение устава, она вскочила со своего места второго пилота, подбежала к моему креслу и, встав рядом со мной, возмущённо заявила:
— Мы никакие не расисты! И никогда не были расистами. Всё это гнусная ложь! Да, когда-то давно у нас существовало ограничение на иммиграцию по расовому признаку. Это было неправильно, и мы его отменили. Но никогда, никогда мы не обижали людей из-за цвета кожи.
Не успел пилот «Валькирии» выразить своё изумление по тому поводу, что на борту военного корабля, мало того — в рубке управления, находится двенадцатилетняя девочка, как другой член моей команды, Шанкар, тоже нарушил устав, переключив без моего разрешения связь с яхтой на себя.
— Мистер Сигурдсон, — сказал он, сняв свой шлем. — Посмотрите на меня. Я, конечно, не чернокожий — в том смысле, что не принадлежу к негроидной субрасе. Однако кожа у меня тёмная. Достаточно тёмная, чтобы любой белый расист назвал меня «цветным». А между тем я состою в команде корабля и не жалуюсь ни на какую дискриминацию. Возможно, когда-то на Терре-Галлии и не любили «цветных», но с тех пор много воды утекло, многое переменилось... Кстати, вы из какого времени? Когда вы попали в эту переделку?
— В 2619-ом году.
— О, великие боги! — Даже Шанкар был поражён. — Как же вас так угораздило?
— По собственной глупости, — честно признался Сигурдсон. — Изначально наша яхта была рассчитана только на скачки, но мой бортинженер Шелестов усовершенствовал генератор и заверил меня, что он выдержит и «затяжной прыжок». Я поддался на его уговоры, а в результате... ну, вы сами видите, что получилось.
— Да, видим, — сочувственно кивнул Шанкар. — И вам уже известно, что вы провели в гиперпространстве почти целое тысячелетие. Неужели вы думаете, что за это время всё осталось по-прежнему и ничего не изменилось? Мир преобразился, сэр, совершенно преобразился! Вы совсем не ориентируетесь в этом новом для вас мире, и я настоятельно советую вам слушаться во всём капитана Матусевича.
С этими словами старик снова переключил связь на меня, и я уже без труда убедил Сигурдсона затормозить и дождаться нашего корабля. Мы обсудили все детали предстоящего сближения, убедились, что наши стыковочные узлы совместимы, после чего деактивировали аудиовизуальный контакт, а вместо него установили прямую связь между бортовыми компьютерами, чтобы они согласовывали манёвры обоих кораблей.
Когда на яхте уже не могли услышать нас, Рашель возбуждённо выпалила:
— Наш флот у Пси Козерога! Вы понимаете, что это значит?
— Да, понимаем, — кивнул я. — Атака на Землю.
— И не только на Землю, — добавил Шанкар. — У меня с самого начала было подозрение, точнее сказать — надежда, что галлийцы не намерены ограничиваться одной лишь Махаваршей, что они нанесут удар сразу в нескольких направлениях, по всем ключевым человеческим мирам.
— Но ведь на Земле больше нет людей, — заметила Рашель, всё ещё потрясённая недавним открытием. — Её заселили габбары.
— Это не имеет значения, дорогая моя. Земля — всё равно Земля. Это ЗЕМЛЯ — и все буквы в её имени заглавные. Она — колыбель человечества, она — наш символ, мы все чувствуем генетическую связь с ней. Её освобождение станет эпохальным, переломным событием, оно вернёт людям надежду на возрождение всей нашей расы... — Шанкар помолчал, успокаиваясь. — Сколько же лет вы к этому готовились, Рашель? Десять, двадцать, пятьдесят? А может, все сто? Может, с самого начала блокады?
— Я не знаю, сэр, — растерянно ответила девочка. — Я даже не догадывалась, что происходит... происходит такое! И другие не догадывались — ведь у нас свобода слова, и если бы репортёры что-то пронюхали... Нет, конечно, у нас есть много политиков-радикалов, которые постоянно выступают за то, чтобы собрать огромный флот и освободить несколько ближайших человеческих планет. Но их поддерживает незначительный процент избирателей, а большинство голосует либо за либералов, либо за христианских демократов, которые всегда придерживались умеренной позиции и считали, что нельзя торопить события.
— А вместе с тем тайком готовились к тому, на чём громогласно настаивали радикалы, — подхватил Шанкар. — Знакомая ситуация, она не раз повторялась в человеческой истории. Я даже осмелюсь утверждать, что большинство радикальных партий тем или иным путём поддерживались вашей правящей коалицией. Своего рода разделение труда — одни выкрикивают воинственные лозунги, отвлекая на себя внимание, а другие втихомолку делают своё дело.
В разговор вмешался Агаттияр, который из машинного отделения слышал всё по интеркому, и теперь жаждал высказать своё мнение по этому поводу. Они с Шанкаром принялись спорить о том, на какие ещё планеты может быть направлен удар, сколько понадобится людей и кораблей и, наконец, как долго готовилось к этому правительство Терры-Галлии. Затем они вдвоём набросились на Рашель и всё-таки сумели выудить из неё информацию, о важности которой сама девочка даже не подозревала. Оказывается, примерно за неделю до отлёта «Зари Свободы» в масс-медиа начали проскальзывать ненавязчивые намёки на то, что, согласно последним разведданным, чужаки намерены предпринять самую массированную атаку за всё время блокады.
— Теперь ясно, — сказал из интеркома Агаттияр. — Людей готовили к объявлению всеобщей мобилизации. Десятки тысяч кораблей и боевых станций можно прятать где-то в глубинах космоса, как на складе, но десятки миллионов солдат — нет. Их призвали на службу в самый последний момент, буквально за день до выступления. Полагаю, в условиях Терры-Галлии это вполне осуществимо.
— Да, — подтвердила Рашель. — У нас каждый взрослый мужчина имеет военную подготовку. Это обязательно. Правда, наши законы позволяют уклониться от службы в армии — по всяким там пацифистским соображениям, из религиозных убеждении и такое прочее, — но почти никто этим не пользуется. Ни одна уважающая себя девушка не подаст руки парню, который отказался от армейской службы.
Шанкар слегка ухмыльнулся:
— Вижу, за последнее столетие вы стали нацией милитаристов. Однако при всём том вы не скатились до военной диктатуры, не распространили казарменные порядки на общественную жизнь и политику, не позволили, чтобы вами верховодили герои в погонах. И в этом ваше счастье. В этом счастье всего человечества — что вы, преклоняясь перед своими защитниками, не допускаете их к управлению государством. Окажись у вас военные при власти, они бы лет за десять погубили Терру-Галлию.
Я слушал их беседу вполуха, так как основное моё внимание было сосредоточено на управлении кораблём — а вернее, на контроле за тем, как бортовой компьютер выполняет программу сближения с яхтой. Тем не менее я не терял нити рассуждений, и особо меня заинтересовал один момент, связанный с планетами — кандидатами на освобождение. Когда мне выпала свободная минутка, я не преминул обратиться к Шанкару с вопросом:
— Вот вы, сэр, говорили о ключевых человеческих мирах. Вам не кажется, что в этом контексте Махаварша выглядит... ну, немного не к месту. Я, конечно, люблю нашу планету — но вовсе не преувеличиваю её значение. Она всегда была второразрядным миром и не претендовала на какую-то ведущую роль в галактическом сообществе.
— До войны, да, безусловно. Но это было до войны, когда и Терра-Галлия не числилась среди лидеров. А сейчас многое переменилось, и Махаварша приобрела для человечества огромное значение.
— Какое же?
— А вы просмотрите на досуге разведданные по всем ныне существующим человеческим мирам и сами всё поймёте. Если не считать Терры-Галлии, то только на пяти планетах из тридцати семи, оставленных в распоряжение людей, численность населения не уменьшилась по сравнению с довоенным временем. Во всех остальных мирах сразу после капитуляции начался резкий демографический спад, и некоторые из них уже находятся на грани полного вымирания. Зато на Махаварше ситуация совершенно другая. Сейчас нас пять миллиардов — это больше, чем на Терре-Галлии, больше, чем на любой другой планете, за исключением девятимиллиардной Страны Хань. Тому есть целый ряд причин, и далеко не все они для нас лестные.
— А именно?
— Это уже отдельный и довольно долгий разговор. Все причины следует рассматривать в комплексе — тут и традиции, и национальный менталитет, и общественный строй, и ещё многое другое. А что касается не слишком лестного для нас, то... Ну вот, например, такое: планету с пятимиллиардным населением держат в повиновении всего несколько тысяч чужаков — примерно по одному надзирателю на полмиллиона заключённых. И при такой охране за более чем сто лет оккупации случился лишь один-единственный серьёзный инцидент — я имею в виду те события четвертьвековой давности. В течение более столетия пять миллиардов человек жили в плохо охраняемой тюрьме и даже не пытались обрести свободу. Разве этим можно гордиться, капитан Матусевич?
