Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ)
- Он, это он!
Истошный вопль женщины взрезал ткань воспоминаний.
Женщина указывала на него.
Неужели узнала?
Неужели кто-то сопоставил портреты и смиренного паломника?
- Это он!
Ученики недоуменно вращали головами.
- Он, он! – кричала женщина. Вокруг Эммануила начало образовываться кольцо. – Я узнала! Еретик! Детоубийца!
«Что за?..»
Кольцо уплотнилось. Кольцо учеников.
Вернее, попыталось уплотниться.
Широкие спины умело оттеснили последователей Эммануила, другие спины умело скрутили их. Повалили на пол.
Кто-то предпринял попытку скрыться. Окружающая толпа спрессовалась до плотности монолита.
- Еретик!
- Детоубийца!
- Учитель, беги! – кричал с пола молодой человек. Вьющиеся волосы слиплись от пота, в глазах полыхало пожарище фанатизма.
Он не сдвинулся.
Не мог.
Не хотел.
Крепкие руки уже держали его.
Что Эммануил, Учитель испытал в данный момент?
Облегчение.
Саша Гайдуковский со товарищи выстаивали длинную очередь к цветастой карусели. Крики на противоположном конце Майдана на мгновение заглушили звуки праздника.
Что за?..
Снова дают пряники?
Вкусные пряники с начинкой!
Или началось представление?
Побежать!
А как же карусель – очередь почти подошла…
Дети терзались и мучались.
Им было тяжело.
***
Я стар, родилось от меня двенадцать сыновей, а от каждого из них по тридцать дочерей, и каждая сиреной воет. Кто я?
(Год)
Из сборника «Устное народное творчество»
Серый пластик стен.
Тусклый свет ламп.
Из мебели – кровать со старым матрасом, привинченная к полу.
Вместо дверей – решетка.
Что раздражало больше всего – охранник. Солдат Армии Веры, поминутно дефилирующий перед дверьми.
Юра попытался сложить строки, описывающие его состояние, мерную поступь армейских подошв… рифмы, предатели-рифмы в страхе бежали его головы. Счастливые. Рифмы не удержишь решетками.
Жалел ли он о своем поступке. Может… немного, хотя зарвавшихся священников давно следовало поставить на место.
Кому как не им – техникам. Единственным, способным разговаривать с церковниками на равных!
Единственно о чем Юрий Гопко действительно жалел – Рената не видела его в тот момент. Момент триумфа!
Куда подевалась девушка?
И Брайен?
Шевеление по ту сторону решетки сбило мысли.
Он почти привык, свыкся с отсчитывающими время шагами стража…
- Юра, ты здесь?
- Рената!
Слетев с кровати, Юноша кинулся к решетке.
Она здесь, пришла!
- Ну и кашу ты заварил!
- Брайен.
Отчего-то в этот момент он не очень обрадовался другу. Возможно, виной тому проклятая решетка, особенно то, что он по одну сторону, а они – по другую. Вдвоем…
- Как ты мог! О чем думал! – набросилась на пленника девушка.
- Я собственно… не думал…
- Очень на вас похоже. На мужчин!
- Постойте, ко мне же никого не пускают, даже родственников, каким образом?..
Рената хитро улыбнулась.
- Ты забываешь, я дочь священника. И не рядового священника.
- Видел бы ты, что она устроила в караулке. Настоящее представление, вплоть до жалобы отцу и угрозы Трибунала.
- Спасибо вам.
- Пустое, мы же ничего не сделали, просто пришли.
- Другие и того не смогли.
- Они не виноваты.
- Все это чудовищное, невероятное недоразумение, - затараторила Рента. – Тебя обязательно освободят, вот увидишь. Я поговорю с отцом. Он поможет. Обязательно поможет! Правда… сейчас он немного занят. Чуть ли не каждый день у них какие-то совещания…
- Все нормально. Я посижу. А что – кормят регулярно, делать ничего не заставляют. Компания, жаль, скудновата…
- Держись, старик, все образуется, вот увидишь, обязательно образуется.
- Не сомневаюсь, - Юра почувствовал, что краснеет. Совсем как в детстве, в редкие минуты вынужденного вранья родителям.
***
Произведено: сандалий человеческих – 1000 пар
Платья женского (фасон 4) – 600 шт.
Платья женского (фасон 2) – 300 шт.
Одежды мужская (серая) – 800 компл.
Униформа синяя – 100 компл.
Роба рабская – 3000 компл.
- Бей техников!
- Круши!
- Р-р-р!
Завал из мебели перегораживал коридор. Река рабов, бурля и взбрыкивая, полноводным потоком полилась на него. Похожее происходило на родине, у Рхата. Мутная река, прорвав что-то в недосягаемых верховьях, неслась вниз, сметая все на своем пути. Впрочем, вода быстро сходила, оставляя покореженные деревья и трупы.
Совсем, как здесь.
От завала, в сторону рабов засверкали лучи. Он помнил эти лучи по тому, роковому бою в деревне. И река схлынула, оставив после себя искореженные трупы.
- Все вместе, вперед! Смерть или свобода!
- Смерть или свобода! – дружно рявкнула река и полилась на очередной приступ.
Смерть или свобода.
Смерть была везде.
Свобода…
Трупы техников в синих одеждах, в безмолвном единении лежали в обнимку с трупами рабов.
Кое где попадались трупы людей, не техников. То ли борцов за свободу, то ли жестоких хозяев, под шумок поплатившихся за полузабытые грехи.
Свобода.
Равенство.
Братство.
Отдельно от других лежала растерзанная женщина. Кажется, жена главного техника. Длинные рыжие волосы разметались по полу. Смешавшись с кровью, они образовали бурые наросты, словно болезнь поразила вечно чистый пластик Ковчега.
Болезнь.
Зараза.
Поразила их всех.
И имя этой заразе… свобода?
Над бывшей хозяйкой стоял раб… бывший раб, кажется, это он впустил их к техникам.
Он просто стоял и смотрел.
И глаза его странно блестели.
Счастье?
Слезы?
Невдалеке от него несколько звероподобных рабов с клыкастыми мордами пировали над трупом техника.
Куски мяса, некогда ходившего, смеявшегося, влюблявшегося, радовавшегося жизни равнодушно исчезали в окровавленных пастях.
За печень техника между рабами произошла потасовка.
Недолгая.
Один из звероподобных упал с вырванным горлом, победитель же удовлетворенно отправил сочащийся кусок в ненасытный рот.
Свобода.
Техники сопротивлялись отчаянно. Если они и ожидали нападения, то уж никак - удара в спину. И того, что в столь важный момент останутся без своего страшного, любимого оружия.
К тому же рабов было много. Слишком много обозленных, отчаявшихся, готовых на все существ. Сомкнуть челюсти на горле врага, пусть за мгновение до собственной кончины. Ощутить вкус соленой влаги на губах. И умереть.
Счастливым.
Свободным.
Все-таки у нескольких техников оказалось оружие.
Вместе с десятком выживших, они сопротивлялись в конце коридора.
Рабов много.
Слишком много.
И вкус крови врага манит жарче самки, больше еды, сильнее жизни.
Рхат знал.
Он испытал это на себе.
Он тоже убивал. И зазубренное лезвие впивалось в шеи врагов, вспарывало синие животы, жалило сердца.
Он был почти счастлив.
Почти свободен.
Познал упоение боем, о котором слагалось столько песен. Обонял аромат победы. Испробовал вкус крови.
Вспоминая себя… Рхату делалось… противно, больно и… страшно.
Ужели он – Рхат Лун, тихоня Рхат способен на такое…
Ужели это он?..
Усталость навалилась неподъемной ношей.
Усталость и отвращение.
К себе.
К тому, что он, они сделали.
К свободе.
Боэта!
Едва первые рабы секторов прорвали оборону техников, соединившись с их отрядом, он ринулся искать девушку.
В такой-то неразберихе.
Вдруг кто обидит.
Ей нужна защита.
А он – воин!
Подтверждением статуса зазубренное лезвие сочилось кровью.
И он нашел ее.
Сжимая похожий на его нож, нежными милыми ручками, которые он так любил ласкать, Боэта вспарывала живот мертвому Хозяину.
- Рхат, свобода!
Тогда его вырвало.
В первый раз.
Потом тошнило еще не раз, словно не он часом ранее участвовал в кровавой бойне у арсенала.
Тошнило, пока желудок, как и голова, как и душа не опустошились.
Свобода.
***
Того могуществом умудрены поколения,
Кто оба мира порознь укрепил, сколь не огромны они,
Протолкнул небосвод он вверх высоко,
Двуединым взмахом светило толкнул и раскинул землю.
Ригведа. Гимн Варуне.
(Пер. Т. Елизаренковой)
