Джерри Пурнель - Наемник
– Господин адмирал…
Посыльный. Молодой совсем еще матрос. Дай ему бог – дай бог хотя бы ему – увидеть конец войны…
– Закрытый сеанс с Петербургом через пять минут. Разрешите, я подежурю?
А я и забыл.
– Разрешаю. Смотри внимательнее.
– Так точно, Ваше Высокопревосходительство!
Когда я поднялся в оперативный штаб авианосца, меня встретили аплодисментами. Совершенно непривычно и для меня как-то… неприятно, что ли. Нет, даже не неприятно… просто не по себе. Никогда и никто меня не встречал аплодисментами, никогда я не делал свою работу ради аплодисментов. Я просто делал ее, чтобы оставаться самим собой.
На экране – улыбающиеся лица. Военно-морской министр, директор ГРУ, директор военно-морской разведки, Путилов – начальник СЕИВК. Уже поэтому понятно…
– Взяли? – спросил я.
– Подтверждено анализом ДНК. Совпадение девяносто девять и девять. Взяли!
Ошибки быть не может. Тимур, как бывший военный, сдавал образцы биоматериала для генетической экспертизы на случай своей гибели и невозможности опознания. Это было еще тогда, когда не шла война… точнее, когда было перемирие. Неизвестных солдат нет и быть не может.
Так что в мешке, обложенном сухим льдом, лежит генерал Абубакар Тимур, решением Священного Синода объявленный вне закона, бывший генерал шахской службы безопасности САВАК, британский агент и террорист номер один в списке особо разыскиваемых террористов. Мы его взяли. Вот и все!
– Все закончилось! – сказал кто-то.
– Ни хрена не закончилось! – развернулся я, дурной от нахлынувшей на меня непонятной злобы. – Все только начинается…
Лето 2015 года
Бывшее Королевство Афганистан
Передовая база сил специального
назначения «Космос»
Где-то в провинции Пактика
Ах, какого дружка потерял я в бою…
И не сорок два года назад – а вчера.
Среди гор и песков, где сжигает жара —
все вокруг
Опаляя – недетскую память мою…
Ах, какого дружка потерял я в бою…
Мы всю жизнь любили читать о войне.
Он не ведал, не знал, что вот выпадет
мне под огнем
Его тело – тащить за валун на спине…
«Космос»…
Была какая-то злая ирония в этом названии. Они сами себя называли космонавтами, а то, что вокруг, – космосом. Это было жутко, но это слово как нельзя лучше отображало природу того места, где они находились. Жестокое, беспредельно враждебное человеку место, место, где нет кислорода, где радиация готова испепелить тебя, как только ты оказался вне надежных стен модуля (космического корабля). Здесь невозможно было жить, здесь можно было только существовать, приняв меры предосторожности и нанося жестокие ответные удары противнику. Здесь не было друзей, не было вообще нормальных людей – искалеченные войной, которая продолжалась здесь несколько человеческих поколений, местные жители воспринимали чужаков, любых чужаков, как агрессоров и завоевателей. На протянутый кусок хлеба здесь всегда отвечали пулей или ударом ножа. Англичане знали это: пять кампаний они провели для замирения Афганистана, и особенно – дикой, непокорной племенной зоны. Потерпев поражение от русской Гвардии, они отступили на Восток – и теперь русские вели шестую кампанию.
Русские были совсем не такими, как англичане, и даже самые отмороженные из племенных вождей это признавали. Русские были хамелеонами, они не заставляли пуштунов учить русский язык, они сами учили пушту, отращивали бороды, делали намаз и соблюдали пуштун-валай, кодекс чести афганских племен пуштунов. Встретив на тропе бородатых братьев своих, можно было погибнуть в следующую же секунду, так бывало не раз и не два. Над Афганистаном парили ударные беспилотники и тяжелые штурмовики, от которых не было спасения нигде. Медресе в Деобанде давно взорвали[47], мало кто остался в живых из тех, кто начинал. Но сопротивление продолжалось – и пятилетний мальчик в ответ на вопрос: «Кем ты станешь, когда вырастешь?» – гордо отвечал: «Шахидом». Этот народ невозможно было победить – его можно было только уничтожить, как это сделали люди Чингисхана: они просто убивали всех, кого встречали. Но русские по каким-то причинам не желали этого делать. И потому космос был…
Лагерь занимал площадь чуть больше гектара и был выстроен так, чтобы его невозможно было обстреливать с гор прямой наводкой, – он примыкал к склону горы, а на самой горе, на вершине, был оборудован передовой аванпост с пещерами и скорострельными автоматическими пушками. Со всех сторон лагерь прикрывала стена высотой в несколько метров, которая частично состояла из земли, а частично – из двадцати– и сорокафутовых морских контейнеров, списанных и перевезенных сюда. В части контейнеров были укрытия с оружием и боеприпасами, часть использовалась как огневые позиции: сочетание каменистой земли и контейнеров, прикрытых землей же, образовывало сплошной защитный вал, ощетинившийся пулеметами, гранатометами и скорострельными пушками и представлявший собой сплошную цепь дотов. Это укрепленное сооружение защищало в случае самого жестокого минометного огня, обученные солдаты, опираясь на этот вал, могли отразить атаку двадцатикратно превосходящего противника. Чтобы взять лагерь, нужно было применить бомбардировщики и саперные гаубицы, а у мятежников не было ни того, ни другого.
Все сооружения лагеря находились в земле, все модули были вкопаны в землю по крышу и сверху прикрыты насыпанной курганами землей же, что давало повод шутникам называть их «саркофагами». Личный состав базы передвигался не по земле, а по отрытым ходам сообщения, сверху защищенным стальной металлической сеткой, от мин. Даже в случае минометного или ракетного обстрела жертв почти никогда не бывало, русские вложили в постройку укреплений всю свою изобретательность, трудолюбие, упорство и опыт жесточайшей сорокалетней партизанской войны. Под землей находилось все: все припасы, все командные центры, стрельбища, укрытия для техники – все, а вынутая земля как раз и пошла на сооружение циклопического вала. Это был как сухопутный авианосец, территория с почти абсолютной безопасностью. Здесь же находилось все, что нужно для контроля территории: катапульты для точечного старта беспилотников, вертолетные площадки и новые, усовершенствованные артиллерийские орудия с дальностью стрельбы до сорока километров. Но эта база не была самой крепкой – южнее, в горах близ Кандагара, были построены настоящие крепости, там базы были устроены полностью под землей, а личный состав передвигался по закопанным на глубине несколько метров нефтяным трубам, которые, наверное, выдержали бы и массированный обстрел осадной артиллерии.
А все, что было вне этой территории, называлось космосом.
Дверь кондиционированного вагончика – модуля для летного и офицерского состава – открылась с едва слышным шипением, пропуская внутрь человека. Многие из тех, кто жил и воевал здесь, машинально положили бы руку на оружие, благо здесь его было в достатке и все предпочитали держать его под рукой. Но только не этот человек. Его поведение можно было объяснить либо бесстрашием, либо разгильдяйством, но он вел себя так, как вел, и даже командир передового поста, майор по адмиралтейству Печенин, оставил все попытки его переделать, тем более что и летный состав ему подчинялся… с оговорками, так скажем. Он сидел в самодельном шезлонге спиной к двери (чего девять из десяти здесь находящихся никогда бы не сделали) и читал книгу. Книги у этого человека были разные, они составляли большую часть скарба, который был у каждого офицера и перемещался с ним по всем таким маленьким, занюханным и почти забытым передовым базам. Не так давно он дочитал «Шахнаме» в подлиннике, который приобрел где-то во время Персидской кампании, а теперь читал – опять-таки в подлиннике – Шекспира. Только Летный крест на кителе – он получил его, когда со смертельным риском для жизни высаживал десантные отряды в Тегеране, в районе казарм Гвардии Бессмертных, – спасал его как от придирок начальства, так и от травли сослуживцев. Которые были людьми простыми и человека, страстно читающего английские книги, могли и не понять.
Вошедший в вагон человек остановился на середине прохода между двумя койками. Офицерские модули предназначались для проживания двоих человек – но второй, который жил здесь, отправился на родину с тяжелой контузией и минно-взрывной травмой, и вторая кровать пока пустовала.
– Время, Денис, – негромко сказал он, – пора.
Человек в шезлонге посмотрел на часы – золотые, наградные, «Павел Буре», такие были у немногих.
– Минут пять еще есть…
Человек шагнул вперед, чтобы увидеть страницы книги. Взгляд наткнулся на литографию старинной гравюры. Похоже, книга была дорогая…
