Леонид Корниенко - Фантастика № 2.2011 Приложение к журналу "Знание-сила"
Люк действительно оказался у антенн. Олаф открыл крышку замка и набрал шифр.
Элюар подумал, что Центр Спасательных Служб не зря послал Олафа с ними. Он знает станцию, как родной дом… Хотя же, черт возьми, это и есть его родной дом!
Люк стронулся с места и медленно отъехал в сторону. Внутри вспыхнул свет, и стал виден небольшой тоннель со следующим люком. Элюар потрепал Олафа по плечу и показал большой палец.
— Перехо-одной шлюз ис-правен, — невозмутимо отметил Олаф вслух и вплыл в тоннель.
Элюар защелкнул карабин фала, закрепившего космоглиссер за антенну, и поплыл в тоннель следом за Олафом.
Плавая вокруг настенной коммуникационной платы, Олаф одной рукой держался за скобу, другой манипулировал разноцветными кнопками. Входной люк закрылся. Но гравитор не включился.
— Нет гравитации?!
— Нет. И не знаю, по-очему. Придется вклю-чать магни-ты на подошвах.
Олаф надавил на кнопки по обеим сторонам ботинок и прилип к полу.
Его примеру последовал и Элюар.
— Хоть плавать не будем тюленями, а ходить, — проворчал он. — Значит, и атмосферы нет дальше в отсеках?
Олф взглянул на плату и покачал головой.
— Нет. Но почему-то есть в ру-бке упра-авления.
— Ты говорил, что в рубке зажигался свет. Значит Надо идти туда. Люк этот входной можно открыть?
Олаф ткнул пальцем в плату, и второй люк переходного шлюза также медленно стронулся с места, отплыл в сторону. Открылся длинный коридор, тускло освещенный люминесцирующими стенами. Конец его прятался где-то за поворотом.
Олаф, угловато ступая, быстро зашагал вглубь. Элюар улыбнулся про себя. Родной дом, ничего не скажешь! Ишь, как резво бежит!
Коридор казался бесконечным. Идти на магнитах было трудно. Пот сразу стал заливать глаза. А Олаф все ускорял и ускорял шаги.
Наконец коридор закончился, и пред ними открылось высокое сферическое помещение, скорее всего, кают-компания. Оно было заставлено мебелью, имело балконы с переходами, множество дверей и иллюминаторов.
Но не это сразу приковало их внимание.
Спиной к ним, тесной группой, стояло неподвижно шесть фигур в скафандрах.
Первым из оцепенения вышел Олаф. Он осторожно шагнул в сторону фигур, обходя их стороной. За ним — Элюар.
Открывшаяся картина была ужасна. За прозрачным пластиком скафандров виднелись желтые лица людей с закрытыми глазами.
Они не спали.
Они были мертвы.
Элюар перевел взгляд на Олафа. Глаза его были широко открыты и неподвижны.
— Ты их всех знал?
— Да!
— Отца среди них нет?
— Нет!
— Об этом нужно доложить командиру.
И Элюар включил кнопку вызова модуля на кейсе космосвязи.
Каузальные диалоги:
1— Вир! Ты не можешь так поступить!
— Сона! Я не могу уже ЭТОМУ противиться. И ты ничего не сможешь сделать.
— Вир! А что ЭТО даст тебе? Лично?
— Мне — ничего.
— А что даст нам?
— Разлуку. Но…
— А что даст Земле?
— Сона! Не смей… Прости… не знаю.
— Вир! ЧЕМ же ты будешь жить?!
— Надеждой! Сона! Не мучай меня!.. Я тебя прошу! Очень! Пожалуйста! Я не виноват! Наверно, это судьба, иметь ЭТО и… любить тебя! Сона! Я боюсь за тебя и Олафа! И потому вам нужно уехать со станции.
— С ней что-то случится?
— Нет! И со мной нет! Но… я прошу тебя! Вам нужно уехать! Не бойся! Вам не будет грозить опасность. И я не умру. Я вернусь!
— К ЧЕМУ?
— К ЖИЗНИ!
— Я не увижу тебя больше.
— Мы увидимся. Обязательно. Береги сына…
2— Вир отправил семью на Землю?
— Да, шеф! Пришло телесообщение. Завтра утром едем встречать ее в космопорт.
— Наконец-то! Проследить, чтобы Сона и ребенок встречались как можно реже. Найти ей соответствующую работу недалеко от нашей штаб-квартиры в Гималаях. Связь ее с Виром по космосвязи тоже свести до минимума.
— Слушаюсь, шеф.
— И еще. После акции на ИС-8 Сона должна быть… ликвидирована.
— С-слушаюсь, шеф!
— Не делай таких глаз, идиот! Она — единственная сейчас, кто на Земле обладает способностью реабилитировать имеющих драгоценную для нашего дела зомбированность! Понимаешь?
— Но наше обещание Виру, шеф?
— Он… не узнает об этом. Вернее, когда узнает, то уже пройдет много времени. И ему будет все равно. Мутационные изменения в его генах в космосе станут необратимыми. Он станет настоящим ЗОМБИ…
3— Шеф! Извините! Вы задумались. Чтение вашего обращения продолжать?
— Да-да! Я должен его обязательно услышать со стороны. Продолжай!
— Гм!.. Мы не совершили ошибки, когда во время штурма нашей штаб-квартиры в Гималаях уничтожили генные карты и все видеоматериалы на зомбированных членов организации ортодоксов. Наоборот, это позволило сохранить в глубокой тайне наши основные силы. И вот уже два года, пусть медленно, но мы собираем силы для решительного удара по ненавистной людской цивилизации. В глубоком космосе ждет нашего сигнала ИС-8. Скоро, очень скоро Цивилизация получит смертельный удар и погибнет! И пусть парламент Единой Цивилизации подымает теперь вопрос о ненужности Всемирной Космоэкологической революции! Пусть носится с новой бредовой идеей о сотрудничестве с Землей! Это цивилизацию не спасет!… Шеф! Кто-то звонит!
— Я слышу!.. Алло!
— Шеф! Вы говорили на последнем совещании о начавшихся разработках методики гипнолечения имеющих зомбированность?
— Говорил! Ну и что?
— Вы помните дело о ликвидации Соны, жены главного пилота ИС-8 Вира?
— Помню.
— Их сын остался жив. Агенты во время акции почему-то его не нашли. Если она имела способность снимать зомбированность со своего мужа, то ею обладает наверняка и сын…
— Ясно! Нужно найти его, провести генную индивидуацию и найти контрметодику! Отлично! Детали операции разработать и доложить! Это приказ! Действуйте!..
— Шеф! Чтение продолжим?
— Нет! Пока — отложим. Вызови ко мне начальника контрразведки…
4. (Из воспоминаний Олафа. За три года до рейса.)
Как трогательно то, что являет собой напоминание о прошлом! Не визуальное, как видеофильм, не вербальное, как звуковое письмо, а материальное: кусочек материи, локон волос, статуэтка, серебряная ложка, медальон или фотография…
Фотография! Олаф не считал себя сентиментальным. Он — естествоиспытатель, путешественник, океанолог. Фотография, все знают, в его профессии — это документ! Фактический и достоверный! И совсем не напоминание о пережитом…
И никто, никогда даже не мог себе представить, что этот скандинав Олаф, всегда спокойный и невозмутимый, может ночами плакать над маленькой помятой фотографией из удостоверения личности, совсем по детски шмыгая носом и вытирая скомканным платком лицо и рыхлые от слез губы. На фотографии была его мать…
В этот вечер Олаф засиделся допоздна в университетской библиотеке. Он читал… книги. Это было необычное занятие — читать текст не на мониторе, а на страницах, листать их, рассматривать иллюстрации! Оно напоминало о детстве. Среди всяких игрушек у него тогда была настоящая книжка. Мамина книжка. Ей она перешла от мамы, то есть бабушки Олафа, которую он не помнил. Книга большая, с глянцевой обложкой, с яркими картинками, изображающими море, морские берега и морских животных. Как она завораживала! Ее страницы можно было погладить. И даже понюхать! Они, эти страницы, пахли!..
Олаф, воровато оглянувшись, понюхал лежавшую перед ним книгу. Она тоже пахла! Правда, не так, как та, его, детская! Но все равно пахла…
Олафу захотелось увидеть фотографию матери. Он вытащил ее из портмоне, долго рассматривал в свете настольной лампы. Потом бережно спрятал, но не в портмоне, а в нагрудный карман. Поближе к сердцу.
Возвращался он домой, когда праздная полуночная публика уже стала заполнять улицы, днем чопорного и тихого, а ночами — блудливого и шумного городка на юге Англии… Не будем называть какого! Это было очередное временное пристанище Олафа в его скитальческой жизни. На нее он обрек себя с тех пор, как начал понимать, что в этом мире он — ОДИН! Ни отца, исчезнувшего в космосе, ни матери, погибшей в Гималаях… Олаф такие мысли обычно гнал прочь. Это он поспешил сделать и сейчас. К чему? Лучше о земном, обыденном…
Олаф шел по светлому от витринной россыпи огней тротуару и мечтал о тарелке горячего супа, о стаканчике теплого красного вина…
Когда его в считанные секунды, грубо пригнув голову, вбросили в служебную машину с эмблемами службы космоасенизаторов, он даже сидя в неудобной позе между двумя амебоподобными телами в синих куртках с такими же эмблемами на рукавах, все еще продолжал думать какое-то время о супе, о вине… А дальше, будто вспышка, запечатлевшая в мозгу картинку: тонкая игла в плече, фотография матери перед глазами, возникшая под сердцем теплота. И, как в тумане, что-то нежное, словно глаза матери на фотографии. И потом голос, требовавший говорить, говорить… О чем говорить?.. Зачем говорить?.. Мама?! Почему… о тебе спрашивают? Значит, ты жива?!. И провал в темноту.
