Кейт Лаумер - Земная кровь
— Я — кто? Кто я?
— Ты — человеческий мальчик, — охотно ответил Раф. — И однажды станешь взрослым мужниной Ты — мальчик, настоящий землянин.
— Но у меня смешные уши, — сказал Роун, ощупывая ухо.
Ему и впрямь показалось, что все беды его именно из-за этих странных ушей — таких маленьких и таких круглых.
— А что такое землянин? — спросил Роун у Тхой-хоя, который старательно отмывал его теплой водой в деревянной лохани.
— Землянин? — эхом отозвался Тхой-хой. — Ну, земляне — выходцы с Земли.
— Дядя Тхой-хой знает песни с Земли? — с надеждой спросил Роун.
Хотя по говору Тхой-хоя уже было ясно, что знает. Эта особая манера, вроде распевной речи, словно он рассказывал истории на древнем, мелодичном языке Йилии.
— Да. И если ты будешь стоять смирно, пока я тебя мою, а потом съешь свой обед и пойдешь прямо в постель, я расскажу тебе эту историю.
— О, да! — восторженно выпалил Роун и радостно шлепнул рукой по воде. — Да! Да! Да!
Потом он действительно стоял спокойно. И Тхой-хой начал свое повествование.
— Давным-давно, так давно, что даже самое древнее существо в древнейшем мире не могло бы припомнить когда, существовал один мир и назывался он — Земля.
— А сейчас он есть?
— К этому мы еще подойдем. Так вот, очень давно и так далеко, что отсюда, из Тамбула, ты даже не смог бы разглядеть их Солнца, жил народ в этом самом мире по имени — Земля. И все эти люди выглядели ну прямо совсем как ты.
— Как я? — глаза у Роуна заблестели. — С такими смешными ушками?
— Твои ушки совсем не смешные, — заметил строго Тхой-хой, — во всяком случае для землянина Ну так вот, однажды эти земляне построили самые первые во всем свете космические корабли Что-то совсем новое, чего раньше никто никогда и нигде не строил. Только земляне могли делать их. Затем они прилетели в другие миры на своих космических кораблях, и через пять тысяч лет существа во Вселенной узнали, что мерцающие огоньки на небе — звезды, со множеством миров вокруг них. А раньше в каждом мире думали, что их звезда — единственная и есть только один Бог, тогда как на самом деле существует девять Богов.
И земляне научились жить в иных, чем Земля, мирах. Но некоторые из них со временем изменились. В других мирах их ожидала встреча с другими существами, не гуманоидами, хотя и не слишком отличавшимися от людей. И думали они во многом об одном и том же. Но люди знали больше.
Роун погрузился в теплую воду ванны, потому что, стоя на холодном воздухе, замерз и весь покрылся пупырышками.
— А ты не землянин, — заметил он, прикоснувшись к уху Тхой-хоя.
— Конечно, нет. Я — йилианин, насколько мне известно. Так вот, между планетами, населенными различными существами, очень скоро стали возникать войны, потому что каждый захотел стать самым сильным. И тогда люди с Земли решили управлять Вселенной, чтобы сохранить мир…
— А мне мыло попало в рот, — перебил Тхой-хоя Роун. — Тьфу, гадость!
Тхой-хой тщательно вытер Роуну рот влажной тряпкой и продолжал:
— А потом произошло что-то очень страшное. Пришли странные люди, издалека — с другой стороны Галактики или, быть может, даже из другой Галактики… и их оружие оказалось танки мощным, что они стали оспаривать право Земли на владение Вселенной. И они начали войну, которая длилась целую тысячу лет.
— Гадкие, — подражая тону Тхой-хоя, воскликнул Роун. — Очень гадкие!
— Да, действительно, — согласился Тхой-хой. — Этих плохих людей звали ниссийцами, и сила их была такова, что земляне не могли им противостоять.
— Они что, всех землян насмерть убили?
— Нет, ну что ты! Просто они создали вокруг Земли плотное кольцо из боевых ниссийских кораблей, так что земляне никак не могли покинуть свою планету. И никто не мог прилететь на Землю в течение пяти тысяч лет.
— А что такое пять тысяч лет? — с любопытством спросил Роун, выпрыгивая из лохани прямо в сухое полотенце, которое держал Тхой-хой.
Роун обожал вытираться этим чудесным теплым полотенцем, а потом ходить, завернувшись в него, пока Тхой-хой готовил ему чистую одежду.
— О, это очень долго, очень. Я, конечно, не могу объяснить тебе точно, но очень долго.
За обедом Роун набил себе полный рот, хватая еду руками. Все усилия Рафа и Беллы заставить его пользоваться ложкой были тщетны.
— Так едят земляне, — противился Роун, защищаясь. — Да, так делают земляне, — продолжал он упорствовать, снова набивая рот руками
— Земляне не делают так, — строго сказал Раф. — И с сегодняшнего дня ты всегда будешь есть так, как действительно едят земляне.
Тхой-хой принялся было рассказывать Роуну, как земляне едят и что, но тот уснул, даже не стараясь дождаться конца этих долгих и нудных наставлений.
Глава вторая
Подошел черед Роуна. Остальные уже давно стояли на другой стороне. За исключением одного грасила, который сорвался и теперь, вероятно, был мертв.
Крылья у всех работали отлично — молодые розовые мембраны веером раскрывались на спине вдоль торса у всех, кроме Кланса. Он даже и не делал попытки взлететь — просто заглянул вниз, в ущелье, и в одиночестве ушел домой.
А грасилы стояли на другой стороне и смеялись Они радовались и веселились… и потому, что полет сам по себе так прекрасен, а кроме того, они смеялись над Роуном, который все еще колебался.
Это же так просто! Они гордились собой и потешались над тем грасилом, который упал на дно ущелья, так и не сумев справиться со своими крыльями. Впрочем, сметливостью тот никогда не отличался. Теперь же они с любопытством наблюдали за Роуном и подначивали его.
— Роун — семилетний болван, — распевали они. — Ду-ра-чок! Ду-ра-чок!
— Я все равно полечу, — отозвался Роун. — Вот увидите!
Но он все еще колебался — ведь у него не было крыльев! Зато его осенила идея связать несколько длинных виноградных лоз и с их помощью, взмыв в опьяняющую высоту, перемахнуть через ущелье и спланировать на другую его сторону.
Осторожно раскачавшись, Роун проверил прочность связанных ветвей, затем посмотрел на ущелье и прикинул на глаз расстояние, разделявшее его и семилеток грасилов. Розовое лицо Роуна повлажнело, рубашка прилипла к телу — от страха он весь вспотел.
Уцепившись за раскачивающиеся ветви, он вдруг подумал:«А что… если сейчас все бросить и убежать домой?» Мама спросит: «Что ты сегодня делал?» И он ответит: «Ничего». И этот день закончится так же, как и все остальные…
Но в этот миг до него донеслось со стороны грасилов: «Дурачок! Роун — болван!» Они все время так обзывали его, и Роун окончательно решил — этого больше не повторится! В конце концов, он сможет сделать такое, что им и не снилось, да и просто не под силу!
Роун заставил себя расслабиться, мускул за мускулом, как учила его мама, когда он злился или не мог уснуть. «Надо думать только об одном, — приказал он себе, — как перелететь на другую сторону и не смотреть вниз, на ущелье». И он еще раз, на глаз, мысленно прикинул, на сколько надо отвести сооруженный им канат.
Если повезет, все удастся сделать как надо.
С канатом в руках Роун отбежал как можно дальше, а затем, вцепившись в него изо всех сил, поджал ноги. В какую-то долю секунды он почувствовал себя частью огромного маятника. Раскачиваясь все сильнее и сильнее, он наконец заставил себя уловить ту наивысшую точку взлета, когда надо отрываться и лететь.
Ветер свистел в ушах, под ногами распахивало черную пасть бесконечное ущелье, но Роун видел только зеленую траву пастбища на другой стороне И когда он вновь достиг точки наивысшего взлета, то отпустил канат. А затем, не будучи уверенным, получится или нет, заставил себя расслабиться, готовясь к приземлению…
И снова свист ветра в ушах. Потом удар ногами о землю и падение. Инстинктивно перекувырнувшись, чтобы уменьшить силу толчка, Роун едва ли заметил, что зацепился ногой о какую-то выемку. Не обращал он внимания и на то, что внутри у него все клокотало, словно там работали кузнечные меха. Он видел лишь растерянные лица грасилов! И ликующе рассмеялся
— Вот так-то, я перелетел через ущелье, и лучше, чем вы! — возбужденно выпалил он и вскочил, собираясь уйти. Подумаешь, ему ничего не стоит перепрыгнуть через какую-то там канаву!
— Вот так-то! — торжествующе еще раз повторил он и — упал, потеряв сознание.
Он приходил в себя медленно, с усилием прорываясь сквозь красные и зеленые вспышки боли, и ничего не мог разглядеть, кроме сверкающего солнца. Грасилы давно ушли, бросив его одного. Они решили, что он умер.
Но если это — смерть, то кто-то же должен о нем позаботиться. Кто? Да только папа с мамой, больше некому.
И Роун пополз, с трудом подтягиваясь на руках и помогая себе правым коленом. Его левая ступня пульсировала болью, волнами перекатывающейся по всей ноге до самого паха. Он с напряжением вглядывался в яркий солнечный свет, пытаясь определить направление пути. Нужно было проползти по раскачивающемуся мостику через ущелье, а затем миновать большую часть деревни, до самого дома.
