Лоис Буджолд - Осколки чести
– С такими темпами мы пробудем здесь неделю.
«А может, треснуть его лопатой? – пронеслось в голове. – Хоть разок…»
– Идите к вашему ботанику.
Он протянул руку, и до нее дошло: ей предлагают помощь!
– Ох!..
Форкосиган вытащил нож, подрезал корни травы там, где она наметила контуры могилы, и начал копать – гораздо успешнее, чем она.
– Вы обнаружили здесь какое-нибудь зверье, которое пожирает мертвечину? – спросил он, откидывая землю. – Глубоко копать?
– Точно не знаю, – ответила она. – Мы работали на планете всего три дня. Но экосистема тут довольно сложная и, похоже, фауна весьма разнообразна.
– Гм…
– Лейтенант Стьюбен, мой главный зоолог, нашел пару убитых травоядных – они были неплохо обглоданы. У одного из трупов он заметил какое-то животное, похожее на пушистого краба.
– И какого они были размера? – заинтересовался Форкосиган.
– Он не сказал. Я видела только изображения земных крабов – они не слишком крупные. Наверное, с вашу ладонь.
– Значит, метра должно хватить.
Лопата мерно поднималась и снова вонзалась в землю. Холодный свет люминофора озарял его лицо, бросая вверх, ко лбу, причудливые тени от тяжелого подбородка, прямого широкого носа, густых бровей. Сейчас барраярец напоминал Корделии сказочного короля гномов, прорубающего таинственный путь где-то в глубине своих подземных владений.
– Около палаток есть шест. Я могла бы закрепить эту свечку повыше, чтобы она освещала яму, – предложила она.
– Это было бы неплохо.
Корделия прошла к обгорелым останкам лагеря и отыскала алюминиевую стойку от палатки, которую бросила здесь утром. Вернувшись к могиле, она привязала люминофор к шесту стеблями каких-то растений и воткнула его в землю. Круг света стал шире. Вспомнив о своем намерении набрать для Дюбауэра папоротника, Корделия сделала несколько шагов к лесу – и остановилась.
– Вы слышали? – спросила она.
– Что?
Могила была уже по колено, и барраярец немного запыхался. Теперь, после ее вопроса, он перестал копать и насторожился.
– Какой-то шорох со стороны леса.
Он с минуту прислушивался, потом покачал головой и продолжил работу.
– Сколько у нас люминофоров?
– Шесть.
«Так мало! Значит, придется экономить…» Корделия только собралась спросить, не согласится ли он немного покопать в темноте, когда снова услышала шорох, на этот раз более отчетливый.
– Там и правда кто-то есть.
– Это мы знаем, – буркнул Форкосиган. – Вопрос в том…
В круг света одновременно выбежали три существа. Корделия успела заметить проворные приземистые тела, невероятно большое количество волосатых черных ног, четыре круглых бусинки-глаза и бритвенно-острые желтые клювы, которые щелкали и шипели. Животные были размером с кабана.
Форкосиган отреагировал молниеносно, ударив ближайшего зверя прямо по морде острием лопаты. Второй набросился на тело Роузмонта, вцепился в руку и попытался утащить его в темноту. Корделия схватила свой шест и ткнула ночную тварь между глазами. Клюв со скрежетом перекусил конец алюминиевого шеста, но чудовище, зашипев, отступило.
Тем временем Форкосиган успел достать нож и энергично атаковал третьего зверя, крича и пиная его своими тяжелыми ботинками. Острые роговые челюсти пропахали ему ногу, брызнула кровь – но лезвие вонзилось по рукоятку, и «краб» умчался в лес, вопя и шипя, а за ним – и двое остальных. Воспользовавшись передышкой, Форкосиган вытащил парализатор, застрявший, судя по его приглушенным проклятиям, в слишком глубокой кобуре нейробластера.
– Пушистые крабы, а? – пропела Корделия. – Ох, Стьюбен, шею тебе сверну!
Голос ее предательски задрожал, и она стиснула зубы.
Форкосиган сорвал пучок травы, стер с клинка темную кровь и вернул его в ножны.
– Пожалуй, могилы здесь надо рыть метра в два глубиной, – серьезно проговорил он. – А может, и того больше.
Корделия вздохнула, соглашаясь, и водрузила обратно изрядно укоротившийся шест.
– Как ваша нога?
– Я справлюсь сам. Вы лучше позаботьтесь о вашем мичмане.
Дремавший Дюбауэр проснулся от шума и теперь порывался куда-то ползти. Корделия удержала его, но это вызвало очередной эпилептический припадок. Вскоре он заснул, к ее глубокому облегчению.
Тем временем Форкосиган залепил себе рану пластырем из индивидуальной аптечки и снова принялся копать, но уже чуть медленнее. Когда глубина достигла его плеч, он дал Корделии ящик для сбора образцов растительности и поручил выгребать грунт.
Около полуночи он выкарабкался из ямы.
– Ну вот и все. То же самое можно было бы сделать с помощью плазмотрона за пять секунд, – проговорил он, шумно дыша. На его грязном комбинезоне даже сквозь камуфляж виднелись большие пятна пота.
От ущелья и ручья поднимались скрученные ленты тумана, и ночная прохлада становилась все ощутимей.
Вдвоем они подтащили тело Роузмонта к краю могилы. Форкосиган помедлил.
– Вы не возьмете его одежду для вашего мичмана?
Бесспорно, это было разумное предложение. Корделию оскорбляла мысль похоронить Роузмонта голым, но в то же время она досадовала, что сама не додумалась до этого раньше, чтобы согреть замерзающего Дюбауэра. Со странным ощущением снимала она одежду с окоченевшего трупа – словно раздевала гигантскую куклу.
Тело с глухим стуком упало в могилу.
– Минутку.
Корделия вынула носовой платок Роузмонта, спрыгнула в могилу и закрыла им мертвое лицо. Этот бессильный, нелепый жест почему-то принес ей облегчение.
Форкосиган помог ей вылезти.
Они забросали могилу землей гораздо быстрее, чем копали, и постарались как можно лучше утрамбовать грунт.
– Вы не желаете исполнить какой-нибудь обряд? – спросил барраярец.
Ей совсем не хотелось декламировать обезличенный текст официальной церемонии. Но она встала на колени рядом с холмиком и, как могла, помолилась за душу погибшего – конечно, не вслух, а про себя. Молитва умчалась вверх и растаяла в пустоте, бесшумная, как снежинка.
Форкосиган терпеливо ждал, стоя рядом.
– Сейчас довольно поздно, – проговорил он, – а нам уже были представлены три убедительных доказательства того, что бродить по ночам здесь не стоит. Давайте-ка отдохнем до рассвета. Я буду дежурить первым. Вам по-прежнему хочется размозжить мне голову камнем?
– В данную минуту нет, – честно призналась она.
– Прекрасно. Я разбужу вас попозже.
Форкосиган зашагал вдоль края прогалины, прихватив с собой люминофор. Свет дрожал во мраке, как пленный светлячок. Корделия лежала на спине рядом с Дюбауэром. Сквозь густеющий туман кое-где поблескивали звезды. Может ли одна из них оказаться ее кораблем – или кораблем Форкосигана? Маловероятно – они сейчас должны быть слишком далеко.
Она чувствовала себя опустошенной. Энергия, воля, желания утекали, как сверкающая влага, и впитывались в песок бесконечности. Но, переведя взгляд на лежащего рядом Дюбауэра, Корделия заставила себя вырваться из водоворота отчаяния. «Я по-прежнему командир, – резко напомнила она. – У меня есть подчиненный. Ты по-прежнему нужен мне, мой бедный мичман, хотя теперь не можешь быть полезен даже себе самому…»
Казалось, эта мысль была ключом к какому-то великому озарению, но тут все перемешалось – и Корделия заснула.
Глава 2
В сером утреннем тумане они разложили свое скудное имущество в самодельные рюкзаки и начали спускаться по склону. Корделия вела Дюбауэра, поддерживая его, когда он спотыкался. Неизвестно было, узнает ли ботаник человеческие лица, однако он явно предпочитал цепляться за нее и сторонился Форкосигана.
Деревья становились выше, а лес – гуще, так что Форкосигану пришлось прорубать дорогу своим ножом. Потом они пошли вдоль ручья. Сквозь кроны деревьев стали проникать солнечные лучи, высвечивая ярко-зеленые подушки мхов, сверкающие водные струи, камни, подобные россыпям медных монет.
У мелких существ, сходных с земными насекомыми, преобладала радиальная симметрия. Какие-то летающие твари вроде воздушных медуз целыми стаями плыли над ручьем, переливаясь всеми цветами радуги. Корделия наслаждалась редкостным зрелищем. Похоже было, что эти живые мыльные пузыри заставили смягчиться даже Форкосигана: он объявил привал на удивление быстро.
Они напились из ручья и сидели, наблюдая, как сверкающие шарики мелькают и раздуваются в брызгах водопада. Закрыв глаза, Форкосиган прислонился к стволу дерева. Корделия поняла, что он тоже смертельно устал. Оставаясь незамеченной, она с любопытством разглядывала его. В этом человеке не было ничего загадочного – просто немолодой военный, и держится он, как ему и положено – с резковатым достоинством кадрового офицера. И все же подсознание не давало ей покоя – словно она забыла что-то очень важное. Но вот память выбросила нужное слово – и Корделия, ошеломленная внезапным открытием, не удержала возгласа:
