Дэвид Вебер - Война и честь (Война Хонор)
— Ты на самом деле считаешь, что я смогу достичь большего, став начинающим парламентарием, чем в том положении, в котором нахожусь сейчас?
— Да, — просто сказал он.
— Но ведь я лишаюсь всех преимуществ старшинства, и не смогу даже стать председателем какой-нибудь парламентской комиссии.
— А в каких именно комиссиях Палаты Лордов ты состоишь в данный момент? — сардонически спросил он и усмехнулся, увидев ее гримасу. — Право, Кэти, — продолжил он уже серьезнее, — вряд ли ты добьешься меньшего, заседая в Палате Общин, чем оставаясь пэром, которого лишили места в Палате Лордов. А то, в какой палате ты заседаешь, никоим образом не скажется на влиянии, которым ты обладаешь вне официальных правительственных каналов. Кроме того, правила старшинства Палаты Общин намного гибче. Ты удивишься, какой тебе откроется доступ к полезным назначениям в комиссиях. Особенно, если центристы захотят искать с тобой союза.
— А они ведь, наверное, захотят, да? — с задумчивым выражением начала она рассуждать вслух. — По меньшей мере, они увидят во мне потенциальный клин, вбив который можно будет увеличить раскол между Новым Киевом и высшим партийным руководством, с одной стороны, и недовольными вроде меня, с другой.
— По меньшей мере, — согласился он. — И давай начистоту. Одна из причин, по которым они будут воспринимать тебя как потенциальный клин, это то, что именно эту роль ты и сыграешь. По сути дела, именно для этого ты и туда и пойдешь.
Она вскинула на него настороженный взгляд, и он невесело усмехнулся.
— Полно, Кэти! Мы оба знаем, что Джереми учил тебя быть честной с самой собой, когда речь заходит о твоих целях и тактике. Разве ты не хочешь отстранить графиню Нового Киева и её дружков от руководства партией?
— А ты, случайно, не королевский лоялист, которые ждет не дождется, когда либералы обескровят себя внутренней междоусобной войной? — парировала она.
— Не сказал бы, что очень расстроюсь, — весело признался он. — Но с тех пор, как я узнал тебя, я был вынужден признать, что не все либералы — долбанные идиоты. А признать это было очень нелегко. Полагаю, общество, в котором я нынче вращаюсь, совратило меня — извини за выражение — и заставило допустить, что не у всех либералов в голове вместо мозгов — заплесневевшая каша.
Кэти показала ему язык.
— Как бы там ни было, — продолжил он с полуулыбкой, — я пришел к выводу, что могу ужиться со многими вещами, в которые веришь ты и либералы вроде тебя. По всем вопросам мы, наверное, никогда не сойдемся, но в пользу общества, где заслуги важнее происхождения, можно сказать много хорошего. Я, правда, не вижу никакого смысла в государственном регулировании и прочем мертворожденном экономическом бреде, который исповедует большинство либералов скопом, но ведь и ты тоже не видишь в этом смысла?
— Ты же знаешь, что не вижу.
— Вот и славно, — пожал он плечами. — По моему мнению, если ты способна изменить партию либералов так, чтобы она преследовала цели, совместимые с важными для меня, то я не вижу причины не сотрудничать с тобой — и даже с другими либералами. Но, как справедливо заметила ты несколько минут назад, вряд ли в ближайшее время Новый Киев и её стадо перестанут сношаться с этим ублюдком-бароном. Так что, если я хочу работать с кем-то из либералов, мне надо постараться сделать так, чтобы у них во главе находился кто-нибудь вроде тебя. — Он ухмыльнулся. — Видишь? С моей стороны ничего кроме чистого, откровенного, продуманного эгоизма.
— Разумеется, — фыркнула она и на несколько секунд замерла в непривычной для нее неподвижности, обдумывая услышанное.
— Все это очень увлекательно, Антон, — наконец сказала она. — Но даже если этот честолюбивый сценарий, который ты тут для меня набросал, действительно сработает, он все равно зависит от одного фактора: объявит барон выборы или нет. А это означает, что при всех интересных перспективах я с ними ничего поделать не смогу. Возможно, в течение ближайших нескольких лет, если всё пойдет как сейчас.
— Согласен, что Высокий Хребет будет тянуть с выборами до последнего, — спокойно согласился Зилвицкий. — Но я тут потихоньку провел кое-какие исследования. Похоже депутату от округа Верхний Тредмор — здесь, в Лэндинге, — только что предложили очень соблазнительный пост в одном из главных банкирских домов Лиги. Если он примет его, ему придется переехать. Единственная причина, почему он еще не дал согласия, заключается в том, что он серьезно относится к своим обязанностям члена либеральной партии и очень недоволен тем, что графиня Нового Киева и партийное руководство решили поступиться своими принципами во имя политической выгоды. Согласно моим источникам, в том числе и по информации от самого вышеупомянутого джентльмена, он и его семья с легкостью нашли бы, куда девать дополнительные доходы, которые гарантирует новая должность, но наш джентльмен чувствует моральную ответственность перед самим собой и своими избирателями, и это заставляет его торчать здесь, предпринимая все усилия, чтобы обстановка не стала еще хуже. А теперь смотри. Если он согласится на этот пост в банке, он обязан отказаться от места в парламенте. В Верхнем Тредморе все очень расстроятся, поскольку большинство избирателей этого округа — старые члены либеральной партии, и они тоже крайне недовольны нынешним партийным руководством. Но по Конституции отставка депутата автоматически влечет за собой экстренные довыборы — вакантное место должно быть заполнено в течение двух месяцев. Это жесткое требование, и никто, даже Высокий Хребет, не сможет отменить эти выборы или воспрепятствовать им, будь то хоть военное время. И если ты зарегистрируешься кандидатом на его место, а он окажет тебе самую горячую поддержку и будет активно участвовать в твоей избирательной кампании, и если твоя предвыборная стратегия будет построена на том, что ты отказалась от самого престижного пэрства во всем Звездном Королевстве, чтобы по принципиальным соображениям принять участие в выборах как простолюдинка...
Он пожал плечами; она смотрела на него, не отрываясь, и глаза её медленно расширялись.
Глава 9
— Нет.
Королева Елизавета III посмотрела Хонор прямо в глаза и энергично замотала головой.
— Прошу тебя, Елизавета, — начала Хонор. — Сейчас от моего присутствия больше вреда, чем пользы. Если я уеду домой, чтобы...
— Ты и так дома, — резко перебила её Елизавета.
Её темнокожее лицо приняло безжалостное выражение. Древесный кот у неё на плече плотно прижал уши. Гнев королевы был направлен не на Хонор, но слабее от этого не становился. Хуже того, Хонор чувствовала его почти так же отчетливо, как Ариэль, и на секунду пожалела, что у неё нет ушей, которые можно прижать к голове. Эта причудливая мысль стремительно пронеслась у нее в голове и исчезла. Сделав долгий глубокий вдох, она снова заговорила, стараясь держаться как можно спокойнее.
— Я не это имела в виду, — сказала она и снова захлопнула рот, ибо Елизавета жестом остановила её.
— Знаю, что не это. — Королева поморщилась и покачала головой. — Я тоже не хотела выразиться так резко — продолжила она с оттенком раскаяния в голосе. — Но я не стану извиняться за мысль, которая за этим стояла. Твой дом на Мантикоре, Хонор, ты пэр королевства, и ты заслуживаешь, мягко говоря, чертовски лучшего отношения нежели вот это!
Она жестом указала на занимавший всю стену голографический экран, и Хонор, против своей воли, скользнула взглядом туда, где Патрик Дюкейн и Минерва Принс, ведущие еженедельного политического ток-шоу “В огонь”, с азартом вели дискуссию с группой журналистов, сидящих перед огромными голографическими изображениями лиц Хонор... и графа Белой Гавани.
Звук был выключен — любезность, за которую Хонор была глубоко благодарна королеве, но, честно говоря, это было не так уж важно. Она попыталась вспомнить, кто это был, там, на Старой Земле, кто сказал о чем-то “дежа вю повсюду снова”[14]. Вспомнить не получилось, но это тоже было не важно. Имя несущественно, когда ты чувствуешь себя точь-в-точь как человек, сконструировавший этот тавтологический шедевр. Наблюдая за Дюкейном и Принс, она вновь переживала мучительные воспоминания о том, как варварски и озлобленно сцепились между собой различные партии после Первой битвы при Ханкоке. Тогда она тоже угодила под перекрестный огонь во время одной из самых унизительных “разборок”. Казалось бы, пора уже к ним привыкнуть. Но у нее все никак не получалось. Да это и невозможно, с горечью подумала она.
— Чего я заслуживаю, а чего не заслуживаю, очень мало влияет на то, что происходит на самом деле, Елизавета, — сказала она. Голос у нее оставался спокойным и ровным, хотя она чувствовала напряжение в длинном гибком теле Нимица, застывшего у нее на плече. — А также никак не влияет на причиняемый мне тем временем ущерб.
