Аркадий и Борис Стругацкие - Обитаемый остров
– Понял, – сказал Максим.
Все эти тонкости Зефа его не интересовали. И сам Зеф его не очень интересовал. Его интересовал Вепрь. Но Вепрь, как всегда, равнодушно молчал, положив искусственную руку на обшарпанный кожух миноискателя. Все было как всегда. И все было не так, как хотелось.
Когда неделю назад новоприбывших воспитуемых выстроили перед бараками, Зеф прямо подошел к Максиму и взял его в свой сто тридцать четвертый отряд саперов. Максим обрадовался. Он сразу узнал эту огненную бородищу и квадратную коренастую фигуру, и ему было приятно, что его узнали в этой душной клетчатой толпе, где всем было наплевать на каждого и никому ни до кого не было дела. Кроме того, у Максима были все основания предполагать, что Зеф – бывший знаменитый психиатр Аллу Зеф, человек образованный и интеллигентный, не чета полууголовному сброду, которым был набит арестантский вагон, – находился здесь за политику и как-то связан с подпольем. А когда Зеф привел его в барак и указал место на нарах рядом с одноруким Вепрем, Максим решил было, что судьба его здесь окончательно определилась. Но очень скоро он понял, что ошибся. Вепрь не пожелал разговаривать. Он выслушал торопливый, шепотом, рассказ Максима о судьбе группы, о взрыве башни, о процессе, неопределенно, сквозь зевок, промямлил: «Бывает и не такое…» – и лег, отвернувшись. Максим почувствовал себя обманутым, и тут на нары забрался Зеф. «Здорово я сейчас нажрался», – урча и отрыгиваясь сообщил он Максиму и без всякого перехода, нахально, с примитивной назойливостью принялся вытягивать из него имена и явки. Может быть, он когда-нибудь и был знаменитым ученым, образованным и интеллигентным человеком, может быть, и даже наверняка, он имел какое-то отношение к подполью, но сейчас он производил впечатление обыкновенного нажравшегося провокатора, решившего от нечего делать, на сон грядущий, обработать глупого новичка. Максим отделался от него не без труда, а когда Зеф вдруг захрапел сытым, довольным храпом, еще долго лежал без сна, вспоминая, сколько раз его здесь уже обманывали люди и обстоятельства.
Нервы его расходились. Он вспомнил процесс, отвратительный и лживый, весь заранее срепетированный, подготовленный еще до того, как группа получила приказ напасть на башню, и письменные доносы какой-то сволочи, которая знала о группе все и была, может быть, даже членом группы, и фильм, снятый с башни во время нападения, и свой стыд, когда он узнал на экране себя самого, палящего из автомата по прожекторам… нет, по юпитерам, освещавшим сцену этого страшного спектакля… В наглухо закупоренном бараке было отвратительно душно, кусались паразиты, воспитуемые бредили, а в дальнем углу барака при свете самодельной свечки резались в карты и хрипло орали друг на друга привилегированные.
А на другой день обманул Максима и лес. Здесь шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на железо: на мертвое, проржавевшее насквозь железо; на притаившееся железо, готовое во всякую минуту убить; на тайно шевелящееся, целящееся железо; на движущееся железо, слепо и бестолково распахивающее остатки дорог. Земля и трава отдавали ржавчиной, на дне лощин копились радиоактивные лужи, птицы не пели, а хрипло вопили, словно в предсмертной тоске, зверей не было, и не было даже лесной тишины – то справа, то слева бухали и грохотали взрывы, в ветвях клубилась сизая гарь, а порывы ветра доносили рев изношенных двигателей…
И так пошло: день – ночь, день – ночь. Днем они уходили в лес, который не был лесом, а был древним укрепленным районом. Он был буквально нафарширован автоматическими боевыми устройствами, самодвижущимися пушками, ракетами на гусеницах, огнеметами, газометами, и все это не умерло за двадцать с лишним лет, все продолжало жить своей ненужной механической жизнью, все продолжало целиться, наводиться, изрыгать свинец, огонь, смерть, и все это нужно было задавить, взорвать, убить, чтобы расчистить трассу для строительства новых излучающих башен. А ночью Вепрь по-прежнему молчал, а Зеф снова и снова приставал к Максиму с расспросами и был то прямолинеен до глупости, то хитроумен и ловок на удивление. И была грубая пища, и странные песни воспитуемых, и кого-то били по лицу гвардейцы, и дважды в день все в бараках и в лесу корчились под лучевыми ударами, и раскачивались на ветру повешенные беглые…
День – ночь, день – ночь…
– Зачем вы хотели его остановить? – спросил вдруг Вепрь.
Максим быстро сел. Это был первый вопрос, который ему задал однорукий.
– Я хотел посмотреть, как он устроен.
– Бежать собрались?
Максим покосился на Зефа и сказал:
– Да нет, дело не в этом. Все-таки танк, боевая машина…
– А зачем вам танк? – спросил Вепрь. Он говорил так, словно рыжего провокатора здесь не было.
– Не знаю, – проговорил Максим. – Над этим еще надо подумать. Их здесь много таких?
– Много, – вмешался рыжий провокатор. – И танков здесь много, и дураков здесь тоже всегда хватало… – Он зевнул. – Сколько раз уже пробовали. Залезут, покопаются-покопаются, да и бросят. А один дурак – вот вроде тебя, – тот и вовсе взорвался.
– Ничего, я бы не взорвался, – холодно сказал Максим. – Эта машина не из сложных.
– А зачем она вам все-таки? – спросил однорукий. Он курил, лежа на спине, держа цигарку в искусственных пальцах. – Предположим, вы наладите ее. Что дальше?
– На прорыв через мост, – сказал Зеф, хохотнув.
– Почему бы и нет? – спросил Максим. Он положительно не знал, как себя держать. Этот рыжий, кажется, все-таки не провокатор. Массаракш, чего они вдруг пристали?
– Вы не доберетесь до моста, – сказал однорукий. – Вас тридцать три раза расстреляют. А если даже доберетесь, то увидите, что мост разведен.
– А по дну реки?
– Река радиоактивна, – сказал Зеф и сплюнул. – Если бы это была человеческая река, не надо было бы никаких танков. Переплывай ее в любом месте, берега не охраняются. – Он снова сплюнул. – Впрочем, тогда бы они охранялись… Так что, юноша, не пыли. Ты попал сюда надолго, приспосабливайся. Приспособишься – дело будет. А не станешь слушать старших, еще сегодня можешь узреть Мировой Свет.
– Убежать нетрудно, – сказал Максим. – Убежать я мог бы прямо сейчас…
– Ай да ты! – восхитился Зеф.
– …и если вы намерены и дальше играть в конспирацию… – продолжал Максим, демонстративно обращаясь только к Вепрю, но Зеф снова прервал его:
– Я намерен выполнить сегодняшнюю норму, – заявил он, поднимаясь. – Иначе нам не дадут сегодня жрать. Пошли!
Он ушел вперед, шагая вперевалку между деревьями, а Максим спросил однорукого:
– Разве он политический?
Однорукий быстро взглянул на него и сказал:
– Что вы, как можно!
Они пошли за Зефом, стараясь ступать след в след. Максим шел замыкающим.
– За что же он сидит?
– За неправильный переход улицы, – сказал однорукий, и у Максима опять пропала охота разговаривать.
Они не прошли и сотни шагов, как Зеф скомандовал: «Стой!» – и началась работа. «Ложись!» – заорал Зеф. Они бросились плашмя на землю, толстое дерево впереди с протяжным скрипом повернулось, выдвинуло из себя длинный тонкий орудийный ствол, пошевелило им из стороны в сторону, как бы примериваясь, затем что-то зажужжало, раздался щелчок, и из черного дула лениво выползло облачко желтого дыма. «Протухло», – сказал Зеф деловито и поднялся первым, отряхивая штаны. Дерево с пушкой они подорвали. Потом было минное поле, потом холм-ловушка с пулеметом, который не протух и долго прижимал их к земле, грохоча на весь лес; потом они попали в настоящие джунгли колючей проволоки, еле продрались, а когда все-таки продрались, по ним открыли огонь откуда-то сверху, все вокруг рвалось и горело, Максим ничего не понимал, однорукий молча и спокойно лежал лицом вниз, а Зеф палил из гранатомета в небо и вдруг заорал: «Бегом, за мной!», и они побежали, а там, где они только что были, вспыхнул пожар. Зеф ругался страшными словами, однорукий посмеивался, они забрались в глухую чащу, но тут вдруг засвистело, засопело, и сквозь ветви повалили зеленоватые облака отвратительно пахнущего газа, и опять надо было бежать, продираться через кусты, и Зеф опять ругался, а однорукого мучительно тошнило…
Потом Зеф наконец притомился и объявил отдых. Они разожгли костер, и Максим, как младший, принялся готовить обед – варить суп из консервов в том самом котелке. Зеф и однорукий, чумазые, ободранные, лежали тут же и курили. У Вепря был замученный вид, он был уже стар, ему приходилось труднее всех.
– Уму непостижимо, – сказал Максим, – как это мы ухитрились проиграть войну при таком количестве техники на квадратный метр.
– А откуда ты взял, что мы ее проиграли? – лениво спросил Зеф.
– Не выиграли же, – сказал Максим. – Победители так не живут.
– В современной войне не бывает победителей, – заметил однорукий. – Вы, конечно, правы. Войну мы проиграли. Эту войну проиграли все. Выиграли только Неизвестные Отцы.
