Жорж Ле Фор - Вокруг Солнца
— Не беспокойся, — говорил Сломка, — я предвидел это обстоятельство и постараюсь объяснить это Осипову ошибкой.
Таким образом, все время, в течение которого происходила постройка аэроплана, каждый строил самые противоположные планы будущего: Михаил Васильевич предвкушал удовольствие собственными глазами увидеть вблизи грандиозный мир Юпитера, Гонтран и Сломка тешили себя мыслью вскоре увидеть родную планету, в их заговор была посвящена и Елена. Что касается Фаренгейта, то он не допускал и тени сомнения, что через несколько недель он очутится в Соединенных Штатах. Одно лишь огорчало практического американца — невозможность возвратиться на Землю богачом: драгоценных камней на Марсе не было, а золото не позволял брать Сломка, чтобы не увеличить чрезмерно вес аэроплана. В конце концов, Фаренгейт стал с сожалением вспоминать о своей алмазной глыбе, которую инженер выбросил вместо балласта из корзинки воздушного шара во время полета с Фобоса на Марс.
— Да замолчите ли вы, сэр Фаренгейт! — вспылил однажды Сломка. — Как вам не стыдно. Ну, что стоил ваш дрянной кусок кристаллизованного угля?
— Дрянной кусок… — обиделся американец. — Да он стоит, по крайней мере, миллион.
— А стоимость «Молнии» по ценам, существующим на Земле, — по крайней мере сорок шесть миллионов.
Фаренгейт оторопел.
— Сорок шесть миллионов! Вы шутите?
— Нисколько! Знаете вы, из какого материала, он строится?
— Ну?
— Из лития.
— Не слышал даже про такой металл.
— Очень жаль; а между тем, этот металл на Земле гораздо дороже золота. «Молния» весит, по меньшей мере, шестьсот килограммов и построена из чистейшего лития.
С этих пор жалобы Фаренгейта прекратились, и он начал любовно посматривать на корпус «Молнии», полированная металлическая поверхность которой ярко блестела под лучами Солнца.
Благодаря кипучей энергии Сломки и деятельной помощи обитателей Марса работа по сооружению аэроплана подвигалась вперед со сказочной быстротой. Через какие-нибудь две недели аппарат был готов вполне, и оставалось только назначить день отъезда.
Глава XXXVI
НА ЮПИТЕР
Настал день, когда жители столицы Марса собрались в обсерватории, с главной башни которой должен был полететь аэроплан. Астрономы почтили своего земного собрата перед отъездом торжественным заседанием, во время которого Михаил Васильевич и его спутники удостоились самых горячих оваций. Растроганный профессор в прочувствованной речи простился с радушными хозяевами, и первый вошел внутрь «Молнии», за ним последовали остальные.
Первые минуты в вагоне царило глубокое молчание. Михаил Васильевич с грустью думал о разлуке с Марсом; Фаренгейт мечтал о капитале в сорок шесть миллионов, который они привезут с собой на Землю; один только Сломка не изменил себе и вынув часы, ждал отъезда.
— Пора, — промолвил он наконец, нажимая кнопку электрического провода. — Прощай, Марс. Прощай, мой честный Аа.
Все бросились к окнам «Молнии», чтобы в последний раз взглянуть на Город Света, но увидели лишь серое пятно, размеры которого каждым мгновением становились все меньше и меньше.
В несколько минут «Молния» пролетела весь плотный слой атмосферы Марса и вступила в космический поток астероидов. Они целыми тучами замелькали перед окнами вагона.
— Ну, вот мы и на настоящей дороге, — проговорил Сломка.
Он вместе с Гонтраном спустился в машинное отделение.
— Где теперь наша родная Земля, Вячеслав? — спросил Фламмарион своего приятеля.
Сломка, будучи занят какими-то хлопотами с электрическими машинами, молча указал на корму «Молнии».
— Как? — вскричал Гонтран. — А не впереди? Значит, мы удаляемся от нее, а не приближаемся?
— А ты как думал? — отозвался Сломка. — Неужели Осипова можно одурачить, как малого ребенка, сказав, что аэроплан летит на Юпитер, а на самом деле направить его к Земле?
— Так что же ты хочешь сделать?
— Пока старик не спит, я пущу «Молнию» тихим ходом по течению метеорного потока, а как только он заснет, поверну аэроплан к Земле. Завтра, конечно, он увидит, в чем дело, но будет уже поздно. Я же свалю всю вину на непредвиденную ошибку.
Смеясь над хитростью приятеля, Гонтран возвратился в общую каюту, куда потом явился и Сломка.
— Ну, как наша скорость? — спросил Михаил Васильевич.
— Пока не могу вам сказать точно, но, во всяком случае, она вполне достаточна, — успокоил его инженер.
— Доберемся мы до Юпитера?
— Ну, запаса электрической энергии, благодаря усовершенствованным аккумуляторам, у нас хватит на шесть месяцев непрерывного полного хода; запасов пищи и дыхательного материала — на такой же срок.
Михаил Васильевич успокоился и погрузился в свое любимое занятие — созерцание небесных светил в телескоп.
Не прошло и часу, как старик почувствовал, что его начинает клонить ко сну: предусмотрительный Сломка нарочно выбрал для отъезда поздний час.
— Удивительно, как утомило меня прощальное заседание Астрономического Общества, — заметил он, позевывая. — Сэр Фаренгейт, который час по вашему хронометру?
— Тридцать пять двенадцатого.
— Поздненько. Не пора ли и на покой? Только необходимо, чтобы кто-нибудь из нас остался дежурить поочередно.
— Если позволите, профессор, — лукаво проговорил Сломка, — я буду дежурить первым; вторую четверть ночи будет бодрствовать Гонтран, третью — сэр Фаренгейт, а четвертую — вы.
— Как угодно. Вы согласны? — обратился Михаил Васильевич к американцу и Фламмариону. Те утвердительно кивнули головами.
— В таком случае, спокойной ночи.
Ученый и Елена отправились в свою каюту.
Фаренгейт сделал то же. Оба друга поспешили в машинное отделение.
— Право на борт!.. Перемени курс!.. — весело скомандовал Гонтран.
— Т-с-с!.. Сумасшедший!.. — остановил его Сломка, — старик еще не улегся.
Аэроплан немедленно изменил свое направление и понесся назад, к Земле. Довольные придуманным фокусом, приятели расхохотались. Затем Гонтран попросил инженера разбудить его, когда наступит его очередь и отправился немного отдохнуть в свою каюту.
Оставшись один, Сломка несколько минут смотрел в окно на несшиеся с головокружительной быстротой облака астероидов. Это занятие так подействовало на него, что уже очень скоро инженер почувствовал приступы неудержимой зевоты. Чтобы разогнать сон, Сломка отправился в общую каюту и, усевшись на мягком диване, принялся за вычисления. Но и это дело спорилось плохо. Инженер чувствовал, что усталые глаза его против воли слипаются, а карандаш едва держится в руках.
Через несколько минут Сломка спал сном праведника, уронив на пол свою записную книжку.
Глава XXXVII
СУМАСШЕСТВИЕ ФАРЕНГЕЙТА
— Сломка!.. Сломка!.. — расслышал инженер сквозь сон чьи-то восклицания, сопровождаемые энергичными толчками.
— Убирайся, Гонтран. Я хочу спать, — отвечал Сломка, не открывая глаз и поворачиваясь на другой бок.
— Какой Гонтран. Это я, — отвечал будивший. — Вставайте, уже поздно.
Окончательно придя в себя, инженер вскочил с дивана и увидел перед собою Михаила Васильевича, с улыбкой глядевшего на его заспанную фигуру.
— Эх вы, сони, — укоризненно покачал головой старик. — Взялись дежурить, а ни один не встал.
— Разве теперь так поздно?
— Девять часов утра. Хорошо еще, что я спал не более часа. Встаю, иду сюда, вижу — вы спите. Отправляюсь в вашу каюту: Гонтран и Фаренгейт погружены в глубочайший сон. Иду, наконец, в машинное отделение, и что же? Сломка невольно вздрогнул. — Машина работает, но винт вертится совсем не в ту сторону, куда надо: вместо того чтобы двигать «Молнию» по течению космического потока, он двигает ее в противоположную сторону от Юпитера.
— Ну, и что же вы? — замирающим голосом спросил инженер.
— Странный вопрос. Конечно, я поспешил немедленно исправить вашу непростительную небрежность и дать «Молнии» надлежащий ход. Вот уже восемь часов, как она несется по течению потока астероидов, успев сделать за это время почти шестьсот тысяч миль.
Инженер с отчаянием схватился за свою густую шевелюру, бормоча сквозь зубы проклятия.
— Что с вами? — спросил изумленный Осипов.
— Ничего. Надеюсь, что дальше Юпитера ваши планы не идут?
— Напротив, я думаю посетить Сатурн, Уран, и Нептун.
— Но это чистое безумие! Сколько лет мы убьем на эту прогулку?
— Зачем же лет? «Молния» делает 85 километров в секунду, стало быть, 76 620 миль в час, или 1850 тысяч миль в сутки. Иначе говоря, через два месяца мы будем на Юпитере, с небольшим через пять — на Сатурне.
Проклятия прервали речь ученого. Собеседники обернулись и увидели стоящего у дверей каюты Фаренгейта. Вид американца заставил их невольно отшатнуться: его налитые кровью глаза горели диким огнем, а лицо было искажено яростью.
