Ким Робинсон - Красный Марс
— Но, когда станет еще теплее, она растает и пойдет дождь. Тогда у нас появятся реки и озера, да?
— Если атмосферное давление будет достаточно высоким. Жидкая водная поверхность зависит от давления воздуха так же сильно, как и от температуры. Если и то, и другое возрастет, мы сможем гулять здесь по песку уже через несколько десятилетий.
— Зато здесь появится приличная коллекция метеоритов, — заметила Надя, стараясь подбодрить Энн.
Не получилось. Энн поджала губы, посмотрела в окно и осуждающе покачала головой. Ее лицо иногда становилось таким мрачным, что это нельзя было объяснить одним лишь Марсом: должно быть что-то еще, чем можно объяснить ее глубокое уныние, ее внутреннюю боль. Ее Бесси Смит. На это было тяжело смотреть. Когда Майя грустила, как Элла Фицджеральд, поющая блюз, было видно, что ее грусть напускная, что на самом деле под маской печали струился восторг. Но когда грустила Энн, на нее было больно смотреть.
Сейчас она взяла свою тарелку с лазаньей и откинулась назад, чтобы поставить ее в микроволновку. За ней под черным небом сверкала белая пустошь, будто мир снаружи превратился в фотонегатив. На циферблате вдруг загорелось 0:00:01.
Четыре дня спустя они покинули льды. Возвращаясь к Филлис, Джорджу и Эдварду, трое путешественников одолели холм и замерли на месте. На горизонте возвышалось сооружение Из плоской осадочной породы на дне каньона вырос классический греческий храм с шестью дорическими колоннами из белого мрамора, увенчанных кругом плоской крыши.
— Какого черта?
Подойдя ближе, они увидели, что колонны были сделаны из ледяных барабанов от бурильной установки, поставленных друг на друга. Диск, служивший крышей, был грубо обтесан.
— Это Джордж придумал, — сообщила Филлис по радио.
— Я заметил, что ледяные цилиндры были такого же размера, что мраморные барабаны, которые греки использовали для своих колонн, — объяснил Джордж, довольный собой. — Остальное уже было очевидным. А бурение шло идеально, поэтому у нас появилось немного времени, которое надо было убить.
— Выглядит здорово, — сказал Саймон. И это было правдой: чужеродный монумент, пришелец из иного мира, сиявший, будто плоть в долгих сумерках, будто подо льдами текла его кровь. — Храм Ареса.
— Нептуна, — поправил Джордж. — Полагаю, не стоит поминать Ареса слишком часто.
— Особенно если принять во внимание обстановку в нашем лагере, — добавила Энн.
Двигаясь на юг, они определяли маршрут по собственным следам и ретрансляторам, благодаря чему он казался таким же определенным, как шоссе с асфальтовым покрытием. Энн даже не пришлось указывать на то, насколько иными теперь были их ощущения от дороги: они больше не исследовали нетронутую землю, изменилась сама природа окружающей местности, размеченной теперь двумя штрихованными параллельными полосами колесных следов. Она стала для них просто «дорогой» и больше не была дикой территорией — в этом, собственно, заключалась суть прокладки пути. Теперь можно было оставлять управление автопилоту, и они зачастую так и поступали.
Они продвигались со скоростью около тридцати километров в час, болтая или глядя на разделенный пополам вид из окна. Правда, говорили мало, за исключением утра, когда завели спор о Фрэнке Чалмерсе: Энн утверждала, что он законченный макиавеллист, тогда как Филлис настаивала на том, что он не хуже любого другого, кто обладает властью. Надя, припоминая свои беседы с ним о Майе, знала, что все было сложнее, чем обе думали. Но неосмотрительность Энн приводила Надю в ужас, и, когда Филлис напомнила, как Фрэнк вел себя в последние месяцы перелета, Надя не сводила глаз с Энн, пытаясь взглядом предупредить, что та откровенничает не с теми, с кем можно, что так говорить опасно. Надя не сомневалась, что Филлис позже воспользуется опрометчивостью Энн. Но та не замечала взгляда Нади.
Неожиданно марсоход затормозил и остановился. За дорогой никто не следил, и все подскочили с переднему окну.
Перед ними лежала гладкая белая равнина, покрывавшая около сотни метров дороги.
— Что такое? — вскричал Джордж.
— Наш морозостойкий насос, — указала Надя. — Должно быть, сломался.
— Или поработал слишком хорошо! — предположил Саймон. — Это водный лед!
Они переключили марсоход на ручное управление и двинулись вперед. Вылившаяся масса покрывала дорогу, будто белая лава. Они натянули прогулочники и, выбравшись из модуля, подошли к ее краю.
— Мы сделали каток, — сказала Надя и подошла к насосу. Отцепила изоляционный щит и заглянула внутрь.
— Ага, изоляция прорвалась, и замерзла вода, а заслонка застряла в открытом положении. Неслабое давление, надо сказать. Вода вытекала и замерзала, пока слой льда не стал достаточно толстым, чтобы ее заблокировать. Если стукнуть молотком, может получиться маленький гейзер.
Она отошла к своему ящику с инструментами в днище модуля и достала оттуда ледоруб.
— Осторожно!
Она ударила раз по белой массе льда где насос соединялся с входной трубой резервуара. В воздух ударила метровая струя воды.
— Ого!
Вода расплескалась по белой поверхности льда, испаряясь, но уже через несколько секунд застыла в форме белого дольчатого листа.
— Только посмотрите на это!
Отверстие также замерзло, и поток воды остановился, пар сдуло прочь.
— Смотрите, как она застыла!
— Прямо как во всплесковом кратере, — с ухмылкой заметила Надя. Это было красивое зрелище: вода проливалась и, испаряясь, замерзала.
Надя отколола лед с перекрывающего клапана, а Энн и Филлис принялись спорить о миграции вечной мерзлоты, запасах воды на этой широте и многом другом. Можно было подумать, что им это когда-нибудь надоест, но на самом деле они просто ненавидели друг друга и были не в силах остановиться. После этого путешествия они никуда больше не отправятся вместе — в этом не приходится сомневаться. Сама же Надя теперь не решилась бы куда либо ездить с Филлис, Джорджем и Эдвардом — они были слишком самодовольны и самодостаточны, будто группа внутри группы. Но Энн отдалилась и от некоторых других: если она не будет вести себя осмотрительнее, то останется сама по себе и никто не будет сопровождать ее в путешествиях. Например, невероятной глупостью было так отзываться о Фрэнке, да еще и выбрать из всех Филлис, чтобы рассказать, как тот ужасен.
А если она отдалится от всех, кроме Саймона, ей будет не хватать общения, потому что Саймон Фрейзер был самым тихим человеком во всей сотне. Едва ли он сказал хоть двадцать фраз за все время, проведенное в дороге. Это было жутковато, будто они путешествовали с глухонемым. Если только он не говорил с Энн наедине — но кто мог об этом знать?
Надя перевела клапан в закрытое положение и выключила насос.
— В этих широтах придется ставить более плотную изоляцию, — не обращаясь ни к кому конкретно, произнесла она, занося свои инструменты обратно. Она устала от всех этих пререканий, ей не терпелось вернуться в лагерь и приступить к работе. Она хотела поговорить с Аркадием — он наверняка рассмешил бы ее.
А она, сама того не желая и даже не зная, как это делается, рассмешила бы его.
Они положили несколько фрагментов застывшего льда к остальным образцам и установили четыре ретранслятора, чтобы управлять роботами.
— Хотя все это может испариться, да? — спросила Надя.
Энн, погруженная в размышления, не услышала вопроса.
— Здесь много воды, — пробормотала Энн себе под нос, она казалась встревоженной.
— Ты чертовски права, — воскликнула Филлис. — А теперь почему бы нам не взглянуть на те отложения, что мы обнаружили в северном конце каньона Мареотис?
Когда они приблизились к базе, Энн стала вести себя еще более замкнуто и отстраненно, а ее лицо теперь казалось непроницаемым, будто маска.
— В чем дело? — спросила ее Надя однажды вечером, когда они гуляли перед закатом, настраивая сломавшийся ретранслятор.
Я не хочу возвращаться, — ответила Энн. Она, опираясь на колени, сидела на корточках на изолированном камне и раскалывала его. — Не хочу, чтобы эта поездка заканчивалась. Я хочу путешествовать все время, вниз в каньоны, вверх на края вулканов, в хаосы и горы вокруг Эллады. Никогда не хочу останавливаться, — она вздохнула. — Но… я часть команды. Значит, должна забиться в норку вместе с остальными.
— Неужели все так плохо? — спросила Надя, думая о своих прекрасных сводчатых отсеках, бурлящих вихревых ваннах и стакане ледяной водки.
— Сама знаешь, что да! Двадцать четыре с половиной часа в сутки под землей в маленьких комнатках, с Майей и Фрэнком с их политическими схемами, Аркадием и Филлис с их препираниями по всякому поводу, которые я теперь стала понимать, уж поверь мне… вечно жалующимся Джорджем и Джоном, витающим в облаках, Хироко, одержимой своей маленькой империей… Владом, Саксом… Ну что за компания!
