Лоис Буджолд - Осколки чести
Он был неуравновешен, и окружил себя людьми, в интересах которых было сделать его еще более неуравновешенным. Достойный племянник дядюшки Юрия. После восшествия Серга на престол Гришнов намеревался править через него Барраяром. Сам Гришнов, наверное, согласен был бы подождать, но принц… Принц за последние полтора года совершил уже два покушения на своего отца.
Корделия беззвучно присвистнула.
— Кажется, я начинаю понимать. Но почему нельзя было просто убрать его втихую? Уж наверное император и этот твой капитан Негри могли бы это устроить.
— Такой вариант обсуждался. Каюсь, я даже вызвался сделать это самолично, лишь бы только избежать этой… бойни. — Он помолчал. — Но император умирает. Он не может ждать, пока эта проблема разрешиться сама собой. Он стал просто одержим стремлением оставить дела в порядке.
Проблема — в сыне принца. Ему всего четыре. Шестнадцать лет — слишком долгое время для регентства. Если бы Гришнов и вся его министерская партия остались незатронуты, то после гибели принца они попросту заполнили бы образовавшийся вакуум власти.
Убить принца было недостаточно. Император понимал, что необходимо разгромить всю партию «ястребов», причем так, чтобы она еще целое поколение не смогла бы подняться на ноги. И вот появляюсь я, поднимаю шум из-за стратегических проблем вторжения на Эскобар. Потом разведслужба Негри добывает информацию о плазменных зеркалах — военная разведка этими данными не располагала. Затем снова я — с вестью о том, что преимущество внезапности потеряно. Знаешь, он ведь и это сумел отчасти скрыть. Ничего другого кроме катастрофы из этой затеи выйти не могло. А Гришнов, принц и партия войны требовали славы. Ему нужно было всего лишь отойти в сторону и позволить им ринуться навстречу своей гибели.
Теперь он выдергивал траву целыми пучками.
— Так ловко все складывалось — просто не возможно было устоять перед таким соблазном. Но риск был. Существовала вероятность, что если пустить все на самотек, то могут погибнуть все, кроме принца. Поэтому мне было поручено проследить за точным исполнением сценария. Подстрекать принца, сделать так, чтобы в нужное время он оказался на передовой. Отсюда та сцена, которую ты наблюдала в моей каюте. Я вовсе не выходил из себя. Я просто забивал последний гвоздь в его гроб.
— Тогда, видимо, вторым агентом должен был быть… главный хирург?
— Именно.
— Прелестно.
— Не правда ли? — Он улегся на траву, устремив взгляд в лазурное небо. — Я даже не смог стать честным убийцей. Помнишь, я как-то говорил, что собираюсь податься в политику? Кажется, я уже излечился от этих амбиций.
— А что Форратьер? Он тоже должен был погибнуть?
— Нет. Согласно первоначальному сценарию, ему предназначалась роль козла отпущения. После поражения он должен был принести императору извинения за провал — в стиле древних японцев. Это должно было стать частью крушения партии «ястребов». Пусть даже он был ближайшим советником принца, но все же я не завидовал тому, что его ждет. И пока он измывался надо мной, я видел, как проваливается земля у него под ногами. Это сбивало его с толку. Ведь прежде ему всегда удавалось вывести меня из себя. Когда мы были помоложе, это было его излюбленным развлечением. И он не мог понять, отчего его фокусы больше не срабатывают.
Взгляд Форкосигана был по-прежнему устремлен куда-то в голубую небесную высь и не встречался с ее взглядом.
— Возможно, тебя немного утешит то, что его смерть спасла множество жизней. Он бы попытался продолжать сражение гораздо дольше, спасая свою карьеру. Именно это и подкупило меня в конце концов. Я подумал, что если окажусь в нужном месте в нужное время, то смогу провести отступление гораздо лучше, чем любой другой офицер генштаба.
— Так значит, все мы были всего лишь марионетками Эзара Форбарры, — медленно проговорила Корделия. Ее мутило. — Я со своим караваном, ты, эскобарцы… даже старина Форратьер. Вся эта патриотическая шумиха, праведный гнев… Сплошной фарс.
— Все верно.
— Просто дрожь пробирает. Неужели принц был настолько ужасен?
— Без сомнения. Не хочу портить тебе аппетит подробностями докладов Негри… Но император сказал, что если это не будет сделано сейчас, то еще лет пять-десять мы сами будем пытаться избавиться от него, и скорее всего провалим дело и погубим всех своих друзей во всепланетной гражданской войне. За свою жизнь он был свидетелем двух таких войн. Этот кошмар неотступно преследует его. Калигула или Юрий Форбарра могут править очень долго: лучшие люди долго не решаются совершить необходимое, а худшие этим пользуются.
— Император себя не жалеет. Он перечитывал доклады снова и снова, практически выучил их наизусть. Это решение не было поспешным или необдуманным. Ошибочным — возможно, но точно не необдуманным. Понимаешь, он не хотел, чтобы принц погиб позорной смертью. Это был последний подарок, который он мог сделать сыну.
Корделия сидела неподвижно, обхватив руками колени, и старалась запечатлеть в памяти его профиль. Мягкий полуденный ветерок шелестел листвой и колыхал золотистые травы.
Форкосиган повернулся к ней.
— Правильно ли я поступил, Корделия, ввязываясь в эту историю? Если бы я отказался, он просто выбрал бы кого-нибудь еще. Я всегда старался идти дорогой чести. Но что делать, когда можно выбирать только из нескольких зол? Постыдные действия, постыдное бездействие — любой путь ведет к гибели.
— Ты просишь меня судить тебя?
— Кто-то ведь должен.
— Прости. Я могу любить тебя. Я могу скорбеть о тебе, или вместе с тобой. Я могу разделить твою боль. Но судить тебя я не могу.
— Ах. — Он перевернулся на живот и принялся смотреть на лагерь. — С тобой я становлюсь таким разговорчивым. Если мой мозг когда-нибудь позволит мне уйти от реальности, то я, наверное, стану очень болтливым сумасшедшим.
— А ты что, больше ни с кем так откровенно не разговариваешь? — встревожилась она.
— Боже, конечно же нет. Ты… ты… я не знаю, что ты такое. Но ты нужна мне. Ты выйдешь за меня?
Она вздохнула и положила голову на колени, накручивая травинку на пальцы.
— Я люблю тебя. Надеюсь, ты это знаешь. Но я не могу принять Барраяр. Барраяр пожирает своих детей.
— Но Барраяр — это не только треклятая политика. Некоторые проживают целую жизнь, даже не замечая ее.
— Да, но ты не из их числа.
Он сел. — Не знаю, удастся ли мне получить визу на Колонию Бета…
— В этом году — вряд ли. И в следующем тоже. Сейчас там всех барраярцев считают военными преступниками. Такого оживления в политической жизни у нас не было уже много лет — все просто на ушах стоят. И потом, есть еще Комарр.
— Понятно. Значит, мне будет затруднительно получить у вас работу тренера дзюдо. И, учитывая все обстоятельства, я вряд ли смогу заняться написанием мемуаров.
— В данный момент тебе будет затруднительно избежать толпы линчевателей.
Она взглянула в его мрачное лицо. Не стоило этого делать — ее сердце тут же скрутило жестокой болью.
— Мне… все равно надо какое-то время побыть дома. Повидаться с семьей, обдумать все это в тишине. Может, найдется еще какое-нибудь решение. И потом, мы можем писать друг другу.
— Да, наверное.
Он встал и помог ей подняться.
— Чем ты теперь собираешься заняться? — спросила она. — Тебя восстановили в звании.
— Ну, сперва я покончу со всей этой грязной работой, — взмах руки обозначил лагерь военнопленных и, по экстраполяции, всю эскобарскую авантюру, — а потом, наверное, поеду домой. И напьюсь. Я больше не смогу служить ему. Он растратил меня без остатка. Смерть его сына и пяти тысяч людей, сопровождавших его в ад, всегда будет стоять между нами. Форхалас, Готтиан…
— Не забывай и об эскобарцах. И нескольких бетанцах.
— Я буду помнить. — Он шел рядом с нею по тропе. — Тебе в лагере ничего не нужно? Я старался проследить за тем, чтобы вы были обеспечены всем, что могут предоставить наши ограниченные ресурсы, но возможно, я что-то упустил.
— Сейчас там все в порядке. Мне самой ничего особенного не нужно. Все, что нам действительно нужно, так это вернуться домой. Хотя… если подумать, то у меня есть к тебе одна просьба.
— Говори, — с жаром выпалил он.
— Могила лейтенанта Роузмонта. Она так и не была отмечена. Возможно, я больше никогда не попаду сюда. Пока еще возможно отыскать следы нашего лагеря, не мог бы ты поручить своим людям установить над могилой табличку? Я довольно часто пролистывала личное дело Роузмонта, так что помню наизусть все номера и даты.
— Я лично прослежу за этим.
— Подожди.
Он остановился, и она протянула к нему руку. Крепкие пальцы охватили ее узкую кисть; его кожа была сухой и теплой — это прикосновение обожгло Корделию.
— Прежде чем мы снова подберем бедолагу Иллиана…
