Дэвид Файнток - Надежда патриарха
– Простите, мистер Бе… Дэнил. Я хотел… – Я легонько шлепнул его по колену, словно хотел подбодрить. – Это очень трудно.
– Что, сэр?
– Быть парализованным.
А еще – быть Генсеком. Становиться старше и важнее. Жить не в согласии с Господом Богом. Он ждал.
– Дэнил, помоги мне выбраться из кресла. Нет, не на постель. – Я указал на пол рядом с кроватью, чтобы прислониться к матрасу. – Еще, а то я упаду.
– Что вы собираетесь делать, сэр?
– Молиться.
– На коленях?
– Не думаю, что иначе Господь меня услышит.
В детстве отец заставлял меня молиться, стоя на коленях. В наши дни это было не принято, я и почувствовал смущение перед мальчиком. Но я исполнился решимости это сделать.
Я не владел ни одним своим мускулом ниже бедер. Буквально упав на колени, я уселся на собственных ногах.
Я сделаю это!
Я наклонился вперед, сложив перед собой домиком ладони.
К моему большому изумлению, Дэнил Бевин опустился на колени рядом со мной. Он склонил голову.
– Я думал, твои «зеленые» – атеисты.
– Да, но я – нет, – немного вызывающе ответил он. Молитва была недолгой.
– Прости меня, Господи. Прости за то, что я сделал, и за то, что я есть. Но ты все знаешь. Если ты слышишь меня – если слышишь, несмотря на все мои прегрешения, – умоляю тебя помочь мне. – Я хотел попросить, чтобы он вернул мне возможность ходить, но сам покраснел от такой своей наглости. – Помоги мне быть справедливым, действовать мудро по отношению к тому, что в моей власти, поймать анархистов-«зеленых», которые сбивают рабов твоих с пути истинного. Благослови Индиру Рай, которая погибла, исполняя свой долг, и Алекса, который погиб по причинам, которые мне не ведомы. И благослови этого горячего юношу рядом со мной, по отношению к которому я был так пристрастен. И если ты можешь каким-либо образом наградить меня… я этого не заслуживаю, но я так долго… что… Даруй немного мира… Аминь. – Я не осознавал, что говорю вслух.
Чтобы не пустить слезу, я часто заморгал.
Бевин помог мне забраться на кровать, пристроился в кресле рядом. Я сидел молча, смотря в пол. Это был длинный день.
Раздался стук в дверь. Вошел гардемарин Ансельм с красным лицом:
– Мне ужасно жаль.
– Дэнил, пойди в свою комнату. Это касается только нас двоих.
– Слушаюсь, сэр.
– И спасибо тебе. За все.
Он застенчиво улыбнулся и вышел. Я жестко указал на кресло. Ансельм сел с покорным видом.
– Вы понимаете, что вы – алкоголик? – холодным голосом спросил я.
– Я нет, сэр. Я всего лишь…
– Вы что, привезли спиртное с собой? – Обычно молодой человек его возраста не может заказать в ресторане выпивку без риска самому, вместе с официантом, загреметь в колонию. Но, согласно Закону Генеральной Ассамблеи, гардемарин считается взрослым и обладает всеми соответствующими правами. Он может голосовать, выпивать и, значит, ломать свою жизнь.
– Да… нет, я… нет, сэр.
– Как же это так получается?
Различия между ним и Бевином были разительными. Кадет, еще совсем мальчик, обладал добрым сердцем и порядочностью. А этот пьяный оболтус позорил Флот.
Он заерзал в кресле:
– И так, и так. У меня было немного с собой, и я заказал еще в отеле.
– И вы утверждаете, что вы не алкоголик?
– Я не нарушал закона, – угрюмо проговорил он. – И я дождался, пока освобожусь от выполнения своих обязанностей.
Но я был безжалостен:
– Был ли хоть один день без выпивки с тех пор, как вы прибыли в Вашингтон?
Он уперся взглядом куда-то рядом со мной. В глазах его была тревога:
– Думаю, нет. Всего лишь… пара рюмок – и мир делается ярче.
– Воображаю, скольких усилий вам стоило стать гардемарином.
Он вздрогнул:
– Боже, вы собираетесь уволить меня со службы?
– Это может сделать только ваш командир. – Как гражданское лицо я не имел почти никаких прав по отношению к нему, кроме как отправить обратно в Девон.
Я вздохнул. В Академии Ансельм хорошо если отделается поркой. Скорее, Хазен выгонит его со службы, чего он и опасается. А мне-то какое до этого дело? Он этого заслужил. И не только своим пьянством – он портит добрые отношения Флота с Генсеком. А если хоть слово будет кому-то сказано о том, что он на меня сблевал… Мне будет головы не поднять.
– Сэр, я… – расплакался он вдруг. – Мне так стыдно.
– И поделом.
– Ваши ботинки. – Он всхлипнул. – Я заплачу за них. Если я хоть что-то могу сделать, хоть каким-то способом… – Парень поднял заплаканное лицо. – Вы – Генеральный секретарь, а когда-то вы были начальником Академии. Я был так горд встречей с вами. А меня вырвало на вас… – Он начал раскачиваться, держа голову руками. – О боже, мой боже.
Если он думал, что этот спектакль возымеет какое-то действие на меня, то жестоко ошибался. У меня не вызывал никакого сочувствия молодой нахал, который… В моей памяти стал всплывать исполненный страданий гардемарин в своем первом увольнении, крепко обхвативший унитаз в баре Лунаполиса…
Я откашлялся.
– Во-первых, ты не будешь больше пить. Шесть месяцев. Ни рюмки.
Он побледнел, но промолвил только:
– Слушаюсь, сэр.
– Ты опозорил Флот.
Он опустил глаза и снова покраснел:
– Да, сэр.
– Позови мистера Тилница. Он в соседней комнате. Спустя несколько секунд Марк стоял в дверях, скрестив руки на груди.
– Мистер Ансельм, вы будете выпороты. – Я наклонился вперед, опершись на одну руку. Другою я приподнял его подбородок. – Я бы сделал это сам, если б мог.
В глазах гардемарина читалась мольба, но он сказал только:
– Да, сэр.
– Как гражданское лицо я не вполне уверен, что обладаю таким правом. Но, если вы возражаете, я отправлю вас к начальнику Академии Хазену с объяснительной запиской.
– О, нет, сэр!
– Очень хорошо. Марк, честь сделать это предоставляется тебе. У нас нет скамьи и розог, поэтому воспользуйся своим ремнем. Иди, парень, и считай, что тебе повезло.
Ансельм неуверенно поднялся, хотел что-то сказать. Потом вяло побрел в спальню Марка.
Я лег на кровать, выключил свет и стал слушать отчаянные крики гардемарина.
8
Я зевнул. День начался рано, позади был долгий трансатлантический перелет с безмятежно спавшим кадетом и подавленным гардемарином. Потом – встреча с Арлиной, Филипом и Джаредом Тенером. Я говорил мало, так как мне это было почему-то трудно в их присутствии, а больше потому, что у меня перед глазами еще стояли разрушенные залы и трупы несчастных. Нисколько не подняло мне настроение и смиренное, почти почтительное поведение Джареда.
Позже, у себя в кабинете, я пыхал злостью перед экраном мобильника. Мне всегда были не по душе голографоконференции. Карен Варне была со мной, Бранстэд – в Ротонде, а генерал Доннер – в Париже.
– Вы называете это прогрессом? Ну-ну.
Я посмотрел на экран. Ко всем моим несчастьям добавилась еще боль в спине.
Доннер отстукивал пальцами по столу, и от этого изображение его лица дрожало.
– Мы опознали обоих террористов из музея. Это важный прорыв в деле.
– Один был уже мертв.
– Оказалось, что нет. Я говорил, что его уже четыре года назад объявляли мертвым.
Карен молча наблюдала за этим представлением.
На экране появился Бранстэд.
– Что беспокоит меня даже больше, чем эта атака… – Он потер глаза. – Террористы слишком хорошо организованы. Они смогли пронести бомбу в Ротонду, установить ее, проследить за передвижениями Генсека, обеспечить своих людей фальшивыми удостоверениями. Большая у них группа?
– Огромная, – подалась вперед Карен. – Слишком большая, чтобы позволять им и дальше дразнить нас. Убить господина Генерального секретаря! С детектором лжи мы их быстро накроем.
– Если их так много, – заметил я, – почему мы никак не можем выйти на их след?
Бранстэд прокашлялся:
– Людям это вряд ли понравится, детектор лжи был в ходу только в Мятежные века. Ну, посадим нескольких болванов за решетку. Кто-то может прихвастнуть некстати, кто-то решит нас анонимно разыграть. Думаю, отыщется не больше двенадцати человек. Стоит ли выдувать эти мыльные пузыри?
Мы встретились глазами, каждый надеялся, что заговорит кто-то другой. Я стал размышлять вслух.
– Мы ищем не там, где надо. – Мои слова вызвали удивленные взгляды. – Я имею в виду: а что если их не так много, как мы думаем?
– Столько атак в разных местах… – усомнился Джеренс.
– Я вчера вечером был в Лондоне, а сегодня вернулся домой. Мы можем быстро передвигаться, а они? Нет, послушай меня, Джеренс. Как много мы на самом деле знаем об этих парнях? Один был в аэропорту, сейчас он мертв. Сержант Букер из Академии. Еще кто-то подложил бомбу в Ротонде. Пятеро в музее – но двоих они потеряли. Их, может статься, всего полдюжины, – Я потянулся, стараясь унять боль в спине.
– Фальшивые удостоверения, емкость с нервно-паралитическим газом…
