Филип Дик - Стигматы Палмера Элдрича (сборник)
– Приходите ко мне в гости, — сказал Лантано, — на виллу. Несколько комнат уже готово, и я могу жить в комфорте, пока мои металлические слуги забивают бетонные сваи, строят подсобные помещения, подводят к вилле дорогу, сооружают пандусы…
Николас прервал его:
– И я могу жить там, а не здесь?
Помолчав, Лантано сказал:
– Разумеется. Ты сможешь проследить за тем, чтобы моя жена и дети чувствовали себя в безопасности от посягательств железок из четырех соседних поместий, пока я нахожусь в Агентстве в Нью–Йорке. Ты возглавишь моих малочисленных полицейских.
Он отвернулся от Николаса и подал знак своей свите — железки стали покидать подвал.
– Ого, — завистливо сказал Блэр, — ты пошел в гору.
Николас сказал:
– Извини.
Он не понимал, почему Лантано вызывал у него благоговейный страх и почему ему захотелось уйти вместе с ним. Человек этот, подумал он, окутан какой–то тайной, поскольку на первый взгляд кажется стариком, затем человеком среднего возраста, а когда подойдешь к нему совсем близко, то видишь перед собою юношу. Жена и ребенок? Значит, он не такой молодой, каким кажется. Потому что Лантано, шагавший перед ним к выходу из убежища, двигался как молодой человек, которому едва перевалило за двадцать и который еще не изведал бремени обязанностей отца и мужа, одним словом, семейной жизни.
Время, подумал Николас. Это сила, перед которой мы совершенно беспомощны. Оно нас побеждает полностью. Но на него эта сила не действует.
Он существует вне времени; более того, он может использовать его в своих целях.
Вслед за Лантано и его железками он вышел из подвала и оказался в сумеречном свете уходящего дня.
– Закаты здесь красочны, — сказал Лантано, повернувшись к нему. — Это хоть как–то компенсирует тусклое дневное небо. Вы бывали в Лос–Анджелесе, когда над ним еще висел смог?
– Я никогда не жил на Западном побережье, — отозвался Николас. И подумал: с 1980 года смога над Лос–Анджелесом уже не было. Я тогда еще даже не родился.
– Лантано, — спросил он, — сколько вам лет?
Человек, шагавший впереди него, ничего не ответил.
В небе, очень высоко, что–то медленно двигалось. С востока на запад.
– Спутник! — восторженно воскликнул Николас. — О Боже, за все эти годы я ни разу не видел спутника!
– Это спутник–шпион, — сказал Лантано, — он ведет съемку, он вошел в атмосферу, чтобы сделать более отчетливые фотографии. Интересно, для чего?
Что и кому здесь нужно? Может быть, это дело рук владельцев соседних поместий? Они хотели бы увидеть мой труп. Но разве я похож на труп, Николас? — Он помолчал. — Ответь мне, Ник, здесь я или перед тобою труп мой? Что ты скажешь? Разве плоть, что покрывает… — Он отвернулся, замолчал и зашагал еще быстрее.
Николас, несмотря на усталость после четырехчасового пути в Чейенн, умудрился не отставать, он надеялся, что им не придется идти очень далеко.
– Ты ведь раньше не бывал в поместьях? — спросил Лантано.
– В глаза их никогда не видел, — ответил Николас.
– Я покажу тебе несколько поместий, — сказал Лантано, — мы полетим на аэромобиле. Тебе понравится вид сверху, тебе покажется, что ты летишь над парком — ни дорог, ни городов. Очень красиво, только совсем нет животных.
И не будет. Никогда.
Они шли все дальше. Спутник почти исчез за горизонтом в сером, напоминающем смог тумане, который будет висеть, подумал Николас, еще долгие–долгие годы.
Глава 23
Зажав правым глазом монокль, Ценцио рассматривал пленку.
– Два человека, — сказал он, — десять железок. Идут через развалины Чейенна в направлении недостроенной виллы Лантано. Хотите увидеть это шествие крупным планом?
– Да, — сразу же согласился Уэбстер Фут. И в самом деле стоило дать распоряжение спутнику войти в атмосферу, теперь у них фильм отменного качества.
Комната погрузилась в темноту, и на стене появился белый четырехугольник. Затем он преобразился, потому что в проектор, дающий 1200–кратное увеличение, была вставлена пленка. Проектор, который Ненцио просто обожал и расхваливал до небес, заработал. Двенадцать фигур тронулись в путь.
– Это же тот человек, — сказал Ценцио, — который был с двумя уничтоженными железками! Но с ним не Лантано. Лантано совсем молодой парень, ему едва исполнилось двадцать чет. Этот же среднего возраста. Я пойду возьму досье на Лантано и покажу вам.
Он вышел. Уэбстер Фут продолжал смотреть фильм в одиночестве.
Двенадцать фигур шагают, пробираясь сквозь развалины. Бывший подземный житель явно выбился из сил, а второй человек — несомненно Дэвид Лантано. И все же, как сказал Ценцио, человек этот явно среднего возраста. Странно, сказал себе Уэбстер Фут. Вероятно, в этом виновата радиация. Она убивает его, и смерть избрала себе такую личину: преждевременную старость. Лучше бы Лантано убраться оттуда, пока не поздно, пока еще можно что–то сделать.
– Вот видите, — Ценцио принес досье на Лантано, включил верхний свет, остановил проектор. — Он родился в 2002 году. Значит, ему двадцать три года. Так что этот человек, — он снова выключил свет, — не Дэвид Лантано.
– Его отец?
– Согласно досье, его отец умер еще до войны.
Ценцио под небольшой настольной лампой продолжал читать сведения, собранные их корпорацией на йенсениста Дэвида Лантано. Интересно, что Лантано бывший житель убежища. Как–то в один прекрасный день он вышел из развалин Сан–Франциско и попросил убежища в одном из жилых комплексов Рансибла. Его отправили, как это принято в таких случаях, в Берлинский психиатрический институт миссис Морген. Она обнаружила, что он необыкновенно талантлив, и посоветовала Агентству принять его на работу, дав испытательный срок. Он начал писать речи и занимается этим до сих пор.
Очень талантливые речи, сказано здесь.
– Это он на экране, — сказал Уэбстер Фут, — радиация убивает его. И жадность. Он стремится стать владельцем поместья, и Агентство лишится талантливого составителя речей, а он — своей жизни.
– У него жена и дети, так что он не бесплоден. Они вместе, всей семьей, вышли из развалин Сан–Франциско. Это трогательно.
– Вероятно, они тоже умрут. Еще до конца этого года. Включи снова проектор, мой мальчик.
Послушный Ценцио снова включил проектор. Бывший подземный житель плелся позади всех. На какое–то время оба человека скрылись за большим полуразрушенным зданием, потом снова вышли из–за него на свет Божий; железки по–прежнему следовали за ними гуськом.
Неожиданно Уэбстер Фут воскликнул:
– Господи, да что же это такое? Останови проектор!
Ценцио выполнил его приказ, фигуры людей и железок замерли на экране.
– Можешь увеличить изображение одного только Лантано? — спросил Фут.
Ценцио умело настроил систему увеличительных линз, манипулируя точной и приблизительной наводкой; человек, первый из двух, более смуглый, заполнил собой весь экран. Несомненно, он был молод и обладал недюжинной силой.
Ценцио и Уэбстер Фут встревоженно переглянулись.
– Так–то, мой мальчик, — наконец выдавил из себя Фут. — Этот кадр полностью отвергает россказни о радиации.
– Он так и должен выглядеть. Как сейчас. Это согласуется с возрастом, указанным в досье.
Фут сказал:
– В хранилище передовых видов оружия в Агентстве, в Нью–Йорке, хранится некое оружие, работающее по тому же принципу, что и машина времени. Оружие это они используют как своего рода зонд для забрасывания в прошлое различных предметов. Доступ к нему имеет только Броз. Однако то, что мы видим, свидетельствует, что Лантано завладел этим оружием или его модификацией, изготовленной в Агентстве. Я полагаю, что стоило бы вести за Лантано непрерывное наблюдение при помощи видеокамеры, если только это технически возможно. Сможем встроить видеокамеру в железку из его ближайшего окружения? Я понимаю, это рискованно. Но если он ее и обнаружит, то все, что он сможет предпринять — это разбить ее вдребезги. А узнать, кто ее установил, ему не удастся. А нам нужно сделать всего лишь несколько снимков, буквально несколько!…
Тем временем фильм закончился, проектор издал звонок, фигуры остановились. Ценцио включил свет, оба встали, потягиваясь и разминаясь.
– Какие несколько снимков? — поинтересовался Ценцио.
– Фотографий Лантано, чтобы увидеть, насколько старым он становится тогда, когда из юноши вдруг становится стариком.
– Может, мы уже это видели?
– А может быть, и нет. Знаешь, — вдруг сказал Фут, неожиданно оказавшийся во власти своих экстрасенсорно–интуитивных прозрений, — этот парень не белый, он негр или индеец, или кто–нибудь там еще.
– Но ведь индейцев больше нет, — сказал Ценцио. — Вспомните статью накануне войны: программа переселения народов привела к тому, что все индейцы попали на Марс; все они погибли в первый же год войны, которую сначала вели только на Марсе, а те из них, кто остался на Земле…
