Л. Граф - Смертельный отсчет
– Если бы я была образцовым офицером, – пожаловалась она, – я бы доложила капитану Кирку, что ты сам назначил себя на конвоирование Хаслева, и добилась, чтобы он запретил тебе это.
Значит, слава Богу, ее можно убедить оставаться просто хорошим другом.
– Спасибо.
Они обогнули тупой нос "Хоукинга" и подошли к маленькой боковой дверце, которая уже была открыта. Рядом грузовая тележка слегка покачивалась под весом двух техников, загружавших пищу и воду в грузовой отсек челнока для четырехдневного перелета к Сигме-1. После того как андорец направился было в другую сторону, Чехов повернул Хаслева к посадочному трапу и, подталкивая в спину, заставил подняться внутрь.
– У вас, видимо, начисто утеряно чувство жалости к кому-нибудь, не так ли?
Чехов толкнул пленника в кресло:
– Садись!
– Эй! – Зулу высунул голову из открытой кабины. Его форма выглядела новой и хорошо отглаженной. Без сомнения, ее одевали впервые. Чехов вдруг понял, что его друг лишился практически всех своих вещей в результате взрыва на корабле. – Чехов? Что ты здесь делаешь? А кто будет ухаживать за моими ящерицами?
Лейтенант прикреплял обручи наручников Хаслева к болтам на подлокотниках кресла и далее не поднял головы. От одной только мысли о поврежденном корпусе "Энтерпрайза" у него учащенно забилось сердце.
– Никто.
– Вовсе не смешно. – Зулу сделал трагическое лицо. – Я выложил за них кучу денег.
Да, вот так же кто-то, вне всякого сомнения, заплатил тому орионскому диверсанту.
– Если корабль взорвется прежде, чем мы доберемся домой, Зулу, будет совсем неважно, ухаживал за ними кто или не ухаживал.
– Это с твоей точки зрения.
Наклоняясь к Ухуре, сидящей уже в своем кресле, Зулу украдкой шепнул ей на ухо:
– Отчего это у Чехова такое хорошее настроение?
– Весь смысл в отправке Хаслева с корабля, – стала объяснять Ухура Чехову, не обращая внимания на Зулу, – состоит в том, что диверсанту тогда не нужно будет пытаться наносить и дальше вред кораблю.
Хаслев с жалобным стоном прижал свои усики к черепу:
– Так, значит, он будет преследовать нас?
– Возможно.
Чехов одобрительно кивнул техникам, готовым задраить внешний люк, и забрался на сидение в переднем ряду.
– Но если мы взорвемся, не добравшись домой, то на ящериц можно вообще наплевать.
Зулу громко присвистнул и опустился в кабину, приготавливаясь к взлету.
– Я просто в восторге, когда ты ведешь себя как типичный русский.
Не обращая внимания на мрачное лицо Чехова, он посмотрел на Ухуру:
– Так что, получается, он полетит рядом со мной?
– Пожалуйста, возьмите его!
Хаслев только поежился, когда Чехов обернулся и бросил на него сердитый взгляд.
– Разрешите ему, хотя бы ради меня! Я в ужасе от того, что может произойти, если он будет сидеть рядом со мной.
* * *Громадные ворота ангара "Энтерпрайза" величественно распахнулись в полной тишине. Чехов сидел возле Зулу в кресле навигатора и рассеянно водил большим пальцем по темной индикаторной лампе. Челнок заскользил вперед, и вскоре его поглотила черная пустота, кое-где подсвеченная далекими звездами. Лейтенанту было странно лететь куда-то, не имея для себя конкретного задания: Зулу загрузил все необходимые данные из главного компьютера "Энтерпрайза", а Хаслев практически не представлял никакой опасности. Сидя в кресле, раненый в плечо Чехов чувствовал себя, по сути дела, не столько офицером, сколько живым багажом. Он вздохнул, снял с пояса фазер и бросил его на панель перед собой.
Зулу с улыбкой посмотрел на пассажиров:
– Ты же сам сказал, что хочешь полететь с нами.
Чехов фыркнул:
– Я бы только предпочел лететь, имея обе здоровые руки.
– А вот это – не правда.
На смотровом экране мимо них пронеслись порталы, двигателя. Затем Зулу поднял челнок над "Энтерпрайзом" и включил режим автономного пилотирования.
– Будь у тебя обе руки здоровые, ты бы не переставая ворчал, что твое место на корабле, что ты должен выслеживать диверсанта. Уж я тебя хорошо знаю!
– Да, все правильно. – Порой Чехов действительно бывал настоящим брюзгой. – Не обращай внимания, – пробормотал он, вставая с кресла, чтобы взглянуть на проплывавший под ними корабль. – Просто я чувствую себя ненужным.
Зулу не стал спорить с последним замечанием, но это не улучшило настроение лейтенанта. Чехов, сидя вполоборота к экрану, неосознанно вычислял скорость движения, подсчитывая секунды, затрачиваемые на полет от одного шва "Энтерпрайза" до следующего. Наконец показался дугообразный край главного корпуса корабля, подрагивающей линией врезавшийся под ними в темное пространство космоса. Закутанная повязкой раненая рука Чехова невольно сжалась в кулак.
– Я надеялся, что они продвинутся дальше в ремонте корпуса.
– То же самое говорил и мистер Скотт. Однако они до сих пор еще продолжают вырезать поврежденные взрывом секции. По его словам, корабль будет готов лететь на сверхсветовых скоростях ко времени нашего возвращения.
Инженеры и ремонтные механизмы ползали по краям разрыва, словно мелкие букашки, оставляя за собой след из новых металлических конструкций. Чехов сосчитал количество темных порталов по сторонам разрыва и понял, что три жилых сектора по-прежнему оставались без энергии. Интересно, куда Кирк будет размещать проживавших там раньше членов экипажа.
– Кстати, если уж зашла речь о возвращении... – Зулу легким движением отрегулировал что-то на своей панели. – Ты ведь не оставил моих ящериц одних, не так ли?
– Нет.
В действительности же это было не совсем так. Чехов оставил им целую мыльницу корма для рыбок, взятого в биолаборатории, до краев наполнил ванну свежей водой и бросил туда губку для забавы. Поэтому ящерицам, скорее всего, будет немного лучше, чем самому Чехову в последующие четыре дня.
– Спасибо, – поблагодарил Зулу с улыбкой. Какое-то время он следил за полетом, а потом спросил:
– Сколько времени ты должен носить эту повязку?
Чехов повернулся к Зулу и, заметив, что рулевой занят пилотированием, вновь обратился к смотровому экрану. К этому моменту последняя часть поврежденного "Энтерпрайза" мелькнула внизу и скрылась из вида.
– Две недели.
– Ему пришлось много потрудиться над тобой?
– Несомненно.
Чехову, по меньшей мере, была сделана трансплантация костной и мышечной ткани, а также какая-то более сложная операция на нервных волокнах, подробности которой лейтенант не хотел знать.
– Так сможешь ли ты теперь снова играть на пианино?
Чехов искоса мрачно взглянул на Зулу, и рулевой ответил ему, напустив на себя притворное удивление.
– Ну? – с легкой усмешкой продолжил Зулу. – Ты должен мне сейчас помочь, а то очень трудно разговаривать, когда я получаю вместо слов только мрачные взгляды, будто ты недоволен, что я вмешиваюсь в твое скверное настроение.
От такого нечестного приема Чехов стиснул зубы и тут же услышал, как сзади в кабину вошла Ухура.
– У кого это скверное настроение? – поинтересовалась она с беззаботностью человека, не вполне осознающего сложившуюся ситуацию.
Зулу махнул головой в сторону Чехова:
– У кого же еще?
Ну вот, теперь уже они оба начнут его обрабатывать. Чехов с усилием повернулся к Ухуре и попытался увести разговор в другую сторону, беспокойно поглядывая в сторону пассажирского отсека.
– А можно оставлять этого Хаслева без присмотра?
Девушка машинально оглянулась, но, очевидно, не разделяла его озабоченности.
– А почему бы и нет. – На ее темном лице просияла ослепительная улыбка. – Может быть, пока никто не смотрит за ним, туда проберется диверсант и прикончит этого типа.
Одновременно и испуг, и раздражение промелькнули в глазах Чехова. Он вновь откинулся на спинку кресла и сосредоточил все внимание на экране.
– Не делай этого!
Ухура постучала пальцами по спинке его кресла. Чехов обернулся и бросил хмурый взгляд на девушку:
– Чего не делать?
– Не отключайся от нас, как ты обычно делаешь, когда возникают какие-то проблемы. – В ее глазах было такое неподдельное участие, что Чехову захотелось исчезнуть. – Павел, ну что с тобой происходит?
Лейтенант перевел взгляд на Зулу, заметив, что рулевой краем глаза наблюдает за ними.
– За три дня я потерял трех охранников, – заговорил Чехов печальным и подавленным голосом. – У меня такое чувство, что я дезертирую со своего поста, оставляя корабль, на борту которого скрывается диверсант. Но даже если бы я и остался на корабле, мне не дали бы ровным счетом ничего делать. А если вспомнить, что Генеральный аудитор уже составил обо мне мнение, как о совершенно неподходящем руководителе, то нетрудно будет догадаться, почему у меня плохое настроение.
