Антон Грановский - Жестокая Земля: Соло-Рекс
— Если мы не можем доверять собственным теням… то кому вообще мы теперь можем доверять?
8
Клов снял ботинок с ноги и вытряхнул из него пыль. Затем снова надел ботинок и закрепил шнуровку.
— Значит, телеоника, который создал весь этот кошмар, зовут Моузес?
— Да, — ответила Тори. — Как ветхозаветного пророка, который беседовал с Богом на Синайской горе.
— И что, Космоцентр наказал его за создание этой Клоаки?
— Да, — снова сказала Тори. — Он отбывает пожизненный срок в тюрьме на одном из спутников Геи-Регины.
— Но он создал Клоаку не нарочно. Собственно, он ли ее создал? Ведь в момент создания Клоаки телеоник спал. Сознание его было отключено.
— Клоаку создало подсознание Моузеса, — сказала Тори.
— Да, верно. Но разве человек может отвечать за свое подсознание?
— Какая-то идиотская постановка вопроса, — сердито проговорил Уманский, сидя рядом с Кловом на бордюре и заматывая клейкой лентой сломанную дужку очков. — Если человек не может отвечать за свое подсознание, то кто же тогда за него ответит?
— Не знаю. В христианских книгах написано, что совесть каждого человека изначально отягощена первородным грехом. Мы все прокляты еще до нашего рождения.
— Ты хочешь сказать, что за все гадости, которые выкидывает наше подсознание, должен отвечать тот, кто нас проклял?
Клов качнул головой:
— Нет, не так. Каждый из нас живет с чувством вины. Даже когда это чувство запрятано на самые глубины подсознания, мы все равно знаем о нем.
— И снова не понял. — Уманский надел очки. — Что ты хочешь этим сказать?
— Клов хочет сказать, что в появлении Клоаки виноват не только телеоник, но и все мы, — спокойно пояснил командор Джек. — Как носители общей вины. И когда мы судим конкретного человека, мы должны помнить о том, что мы судим себя. Вина Моузеса лишь в том, что, благодаря своему дару, он сумел сделать свои страхи и кошмары явью. Но он не просил об этом даре. Он с ним родился.
— Телеоники должны отвечать за то, что творят, и точка, — сурово произнес Уманский.
Некоторое время все молчали, вытянув гудящие ноги и наслаждаясь минутами передышки.
— А что, если Бог тоже создал наш мир во сне? — предположила вдруг Тори. — Что, если Богу тоже снились кошмары, как телеонику? И он создал этот мир, сам того не осознав.
— Еще немного, и ты договоришься до того, что Дьявол — это подсознание Бога, — сказал Уманский. — Его чувство вины, комплексы, и так далее, и тому подобное.
Тори повернулась к командору:
— А ты чего молчишь, Джек?
— Я не силен в теологических спорах, — отозвался тот. — Одно скажу вам точно: телеоники — это не суперлюди. Они просто инвалиды, а их дар — это болезнь. И пока мы этого не осознаем, мы еще нахлебаемся с ними бед.
— Телеоники — всего лишь инструмент, с помощью которого мы, люди, воссоздаем земной облик, — сказал Уманский. — Их снобизм — это снобизм лабораторного микроскопа, вообразившего себя Всевидящим Оком.
— Что ж, думай как хочешь, — равнодушно проговорил Джек. — Я не хочу с тобой спорить.
Уманский сорвал очки и вновь принялся протирать их платком.
— Если уж на то пошло, то Моузес должен сидеть в тюрьме! — сказал он. — Лишь во сне человек адекватен себе. Спящий — тот, кто есть, а не тот, кем он хочет казаться. И демоны, которые одолевали душу телеоника, это его демоны. А не ваши и не мои.
Уманский снова надел очки, как бы ставя в разговоре окончательную точку. На этот раз возражать ему никто не стал.
— Мне тут пришло в голову… — медленно и задумчиво заговорила Тори.
И замолчала, вновь погрузившись в свои мысли.
— Договаривай, — потребовал Уманский.
— Что, если мы — уже не мы?
Техник поморщился:
— Что за бред? Намекаешь на то, что серая мантия убила нас, а потом изготовила дубликаты?
— Дубликаты. Подобия. Копии. Имитации. Что, если по этой причине наше восприятие реальности так ущербно? Наши тени оживают и пытаются нас убить, а наши слова, произнесенные невзначай, обретают силу и воплощаются в плоть и кость.
— Если бы я был имитацией, я бы знал об этом, — заявил Уманский.
Тори покачала головой:
— Необязательно. Серая мантия могла просканировать содержимое наших мозгов, а потом, расправившись с нами, перенести скопированную информацию в новые «носители». В этом случае мы будем уверены, что мы — это мы. Хотя на самом деле…
— Замолчи! — сухо и сердито проговорил Уманский. — Повторяю тебе: я — не копия и не имитация. И я тебе это докажу!
Он вынул нож и полоснул себя лезвием по ладони. Тихо вскрикнул и затряс порезанной рукой. Потом поднял ладонь и предъявил всем кровоточащий порез.
— Видели? Это настоящая кровь!
Тори пожала плечами:
— Это ничего не доказывает. Имитации, которые изготавливает серая мантия, визуально ничем не отличаются от оригиналов. Чтобы обнаружить разницу, нужно провести химический анализ тканей.
— Серая мантия не умеет копировать живых существ!
— Но она учится, совершенствуется. К тому же Загайнов…
— Мы до сих пор не знаем, что произошло с Загайновым. Быть может, он заразился какой-то болезнью.
— Но…
— Когда наблюдатель Шульц вывалился из лифта в холл, кто первый к нему прикоснулся?
— Загайнов.
— И Загайнов же тащил его в холодильную камеру, так?
— Так. Но с ним были Клов и Панч.
— Панч уже мертв. А что касается мозгоправа… то еще не вечер. Загайнов вступил в контакт с инфицированным Шульцем первым. И подхватил инфекцию первым. Вторым на очереди будет Клов. Ну а дальше все мы. Как тебе такая версия?
— Вот видишь. Моя версия гораздо правдоподобнее твоей. Так что не стоит делать скоропалительные выводы. Мы — это мы. А никакие не дубликаты и не копии.
— Уманский прав, — сказал командор Джек. — Будем делать свою работу, а об остальном подумаем после возвращения на базу. Ну, а теперь… — Командор поднялся на ноги. — Объявляю перекур законченным. Пора двигаться дальше, ребятки!
9
Спустя десять минут, войдя в небольшой скверик, Джек нашел еще один маячок. Он лежал на черной чугунной скамейке с ажурной, кованой спинкой.
— Телеоники снова переместились, — с мрачным видом констатировал он.
— Такое ощущение, что нас куда-то заманивают, — подала голос Тори.
— Ерунда, — сказал Уманский. — Мы преследуем похитителей. Они пытаются скрыться. Телеоники знают, что мы их разыскиваем, и незаметно оставляют маячки, чтобы обозначить траекторию своих перемещений. Телеоники плохо ориентируются в действительности, но на это у них ума хватает. Что скажешь, мозгоправ?
Клов не ответил. Он смотрел на ажурную спинку парковой скамейки. В переплетении черных, кованых узоров ему почудился стилизованный под ветку ядовитого плюща вензель «А».
— Клов! — окликнул его Уманский. — Ты что, заснул?
Капитан медленно повернул голову, посмотрел на командора и вдруг спросил:
— Джек, может ли телеоник Моузес быть Альтером?
— Что?
— Может ли телеоник Моузес быть Альтером? — повторил свой вопрос Клов.
Командор покачал большой, вихрастой, словно у мальчишки, головой:
— Нет, дружище. Альтера не существует. Он — абстракция, теоретическая величина, выдуманная учеными для обозначения силы телеоников.
— Вернее — совместного креативного поля, которое они вырабатывают, — поправил Уманский.
— И все же кое-кто верит в его существование, — возразил Клов.
Уманский прищурил блеклые глаза, надежно упрятанные за стеклышками очков, и велеречиво изрек:
— Кто-то верит в существование Иисуса, кто-то — в существование Будды, кто-то — в существование Альтера. С точки зрения современной науки Иисус, Будда и Альтер — суть абстракции, призванные обозначить неведомую нам креативную силу, которой пронизана природа. Я, например, верю в морфогенетические поля, невидимые схемы развития всего живого и неживого. Но это не значит, что в них должен верить кто-то другой. К тому же…
Уманский вдруг замолчал, заметив, что Клов, Тори и Джек смотрят на что-то, расположенное у него за спиной. Лица их были буквально перекошены от изумления.
По спине Уманского пробежал холодок.
— Что? — тихо спросил он. — Что там? Да не молчите же вы!
— Посмотри сам, — сказал Клов.
Уманский обернулся. Чугунная парковая скамейка парила над землей, презирая силу тяжести. Сооружение весом килограммов в сорок висело, чуть покачиваясь в воздухе, словно было сделано из резины и наполнено гелием.
Уманский задрал очки на лоб и посмотрел на скамейку невооруженным взглядом, потом снова надел очки.
— Что за чертовщина? — пробормотал он.
Подул ветер, и скамейка слегка качнулась. Откуда-то, из заросших и глухих недр парка, набежал, подгоняемый ветром, белесый туман. Постепенно сгущаясь и обволакивая скамейку, он скрыл ее из глаз путников.
