Александр Зорич - На корабле утро
– И в чем же тут… пикантность?
– Пикантность в том, – Любава перешла на полушепот, – что Еленушка, она… ну… как вам сказать… симпатичная, конечно… Но она такая… пышечка… Учится в аспирантуре на физическом факультете… Думает в основном о науке, о солитонах каких-то там… И в общем, считает, что не внешность красит женщину, а… ну, душа… интеллект!
– Короче, дурнушка.
– Ну не совсем, – замялась Любава. – Но я же ее парней видела… Они все такие… одухотворенные… но не очень видные, что ли. Ну по крайней мере неухоженные. И тут я вижу вас. И обалдеваю. Такой франт, хоть сейчас в прямой эфир, стрижка, манеры… Думаю, что-то сдохло в лесу. И где Еленушка такого отхватила?
Теперь пришел черед Комлева смущаться. Столь откровенный комплимент. От такой молоденькой, в сущности, девчонки, хоть и военврача…
– Что же она, ваша Еленушка, вам фотографию своего Желебова не прислала?
– Прислала, но она телефоном была сделана. В профиль мне показалось: похоже. Электронный секретарь желебовской каюты сказал, что хозяин находится в кают-компании… А бармен сообщил, что вы и есть новенький, сегодня прибыли. Вначале показалось, все сходится…
– Ну в этом-то я не соврал. Я действительно сегодня прибыл!
– Это делает вам честь. – Любава вновь улыбнулась, но на этот раз как-то таинственно.
И тут Комлев понял, что если сейчас не закажет еще вина, не ровен час нить нового знакомства, с таким трудом свитая из радужных паутинок случая, вот-вот оборвется. И он останется скучать над своим березовым соком до самого отбоя. Бармен, к счастью, понял Комлева с одного полужеста.
– Между прочим, меня зовут Владимир, – сказал он, осторожно пододвигая свой бокал к бокалу Любавы. – Владимир Комлев. Значит, за знакомство?
Но Любава медлила в нерешительности. Комлев боялся даже гадать о причинах. Вдруг он ей надоел? Опротивел? А может, у нее дежурство ночное? Ведь у врачей должны быть ночные дежурства?!
«Только бы не ушла… Ради всего святого!»
– Знаете что, а давайте к тем кактусам пойдем, там как-то укромней, – наконец предложила Любава. – А то тут… в общем, все на нас смотрят.
Комлев, который был настолько увлечен собеседницей, что не замечал ничего вокруг, наконец обвел кают-компанию добродушным взглядом. Что ж, Любава была права. Они находились в фокусе народного внимания. Кто глядел глумливо, кто любопытно, кто завистливо, а кто и вовсе делал вид, что на счастливчика кап-два и его сногсшибательную кралю не смотрит и поглощен исключительно свои пивом с тигровыми креветками.
– Почти Ван Гог. «Едоки виагры», – вполголоса процедил Комлев.
– Что?
– Не важно.
Они обосновались за столиком в уютной выгородке, возле псевдоокна, за которым затейливый дизайнер по интерьерам воссоздал ни много ни мало мексиканский ландшафт.
На переднем плане каменистая пустыня, утыканная цветущими громадинами кактусов (не поймешь, живые или муляжи), чуть дальше – несколько седых, в белом муаре, валунов, повернутых к зрителю самым фотогеничным боком, а еще дальше, в жемчужно-желтой фата-моргане никогда не оканчивающегося полдня, горный кряж… Вот это, конечно, голограмма.
По ВКТ объявили время ужина. Но Комлев и Любава решили в трапезную не ходить. Обоим не хотелось прерывать импровизированные посиделки.
Чтобы не умереть с голоду, Комлев заказал еды в баре.
Для себя он отметил куриные грудки в горчичном соусе, а Любаве взял… вареников с малиной и фруктовый салат.
В выборе Любавы было что-то трогательно подростковое. Комлев вдруг остро почувствовал, что обманом завоеванная им на вечер военврач моложе его на целых …надцать (тринадцать? пятнадцать?) лет. Разумеется, заказали они и еще одну бутылку «Алиготе».
– Расскажите о себе… Мне интересно, – попросила Любава.
Она набросилась на свои вареники с такой жадностью, будто не ела с утра. И Комлев, который, чего уж там, был знатоком женской натуры, с томительной нежностью подумал о том, что, должно быть, любовью она занимается также запальчиво.
– Ну что вам рассказать? Родился я в 2582 году в славном городе Смоленске. В семнадцать лет пошел в Брянское звездоплавательное училище, каковое и окончил по специальности «Пилот звездолета»… Окончил без отличия, поскольку был изрядный шалопай, плохо дружил с иностранными языками и вдобавок закрутил роман с преподавательницей математики… Потом был направлен на практику, на судно-планетограф. Называлось оно «Снегирь», на нем и летал следующие за практикой два года… Где только нас не носило! Впрочем, если я стану об этом рассказывать, вы подумаете, что я рисуюсь и привираю… Потом я получил должность третьего пилота на рейдере Главдальразведки «Беллинсгаузен»… Рейдер – это рангом повыше, чем обычный планетограф, «планетарик» – как мы говорили. Снова учился, на сей раз в Севастопольской Высшей Академии звездоплавания, стал пилотом первого класса… Вернулся в Главдальразведку. Не то чтобы сильно хотелось вернуться, но предложили нечто такое, отказаться от чего было все равно что перечеркнуть все прежние амбиции…
– Вы так рассказываете, будто сидите не в кают-компании с девушкой, а в отделе кадров, – с набитым ртом заметила Любава.
– Вам скучно?
– Не в том дело, что скучно… Просто вы рассказываете как-то… чересчур отстраненно… Как будто не про себя, а про какого-то другого человека.
– Наверное… Все дело в том, прекрасная Любава, что тот Володя Комлев, который учился когда-то в Брянском звездоплавательном – он вроде бы и я, и не я совсем… Мы даже внешне с ним мало похожи… У того от близости всякой девушки каждый раз увлажнялись ладони, у того были вот такенные кубики на прессе и татуировки на обоих плечах, сейчас-то я их свел… Он боролся с прыщами и застенчивостью… Я же теперешний бесстыден и спокоен, гантели давно заменила йога, а если с чем я и борюсь, так это с желанием уволиться и купить на паях со старым товарищем частный аэроклуб… Даже физически у меня с тем стриженным под машинку шалопаем нет ни одной общей молекулы! Я где-то читал, что за семь лет организм человека полностью обновляется…
– Как врач я вас могу понять… Но как человек – нет! И мне по-прежнему интересна ваша жизнь. Ваша, общая с тем Володькой, жизнь!
– Что же из моей жизни вам особенно хочется знать?
– Ну не знаю… О чем вы мечтали? Ради чего жили? Кого любили?
«Кто бы рассказал, чего в ее вопросах больше – абстрактной „сериальной“ любознательности, свойственной всем женщинам, или лично ее, Любавы, интереса?»
Стараясь не глядеть на собеседницу – в баре стало жарко и она была вынуждена расстегнуть форменную рубашку до ближайшей к бюстгальтеру пуговицы, каждый взгляд на которую ввергал Комлева в горячий отроческий трепет, – он прокашлялся и заговорил:
– Кого любил? Ладно… Сейчас вам будет! Женат я был дважды. Моя первая жена, Василиса, была учительницей музыки. По классу скрипки. От нее у меня две дочери – Ксюша, ей четырнадцать, и Леся, ей одиннадцать… Мы давно развелись.
– И вы ее бросили? С двумя детьми?! – осуждающе воскликнула Любава. Она даже ложку, которой ела салат, на тарелку отложила. Чтобы не мешала возмущаться.
– Почему я? Это она меня бросила…
– Не верю!
– Напрасно! У моей Василисы было гораздо больше возможностей… хм… спознаться с кем-либо, нежели у меня… Пока я шатался по космическим фронтьирам, пока заглядывал, так сказать, в пасть звездной бездне, она жила себе в Подмосковье, с нашими девочками, одна-одинешенька. А молодость проходит… А мужики так и вьются… Она эффектная была, я после сеансов Х-связи по две ночи потом заснуть не мог… Собственно, она и сейчас хороша, но за эти годы я успел привыкнуть… Или наоборот – отвыкнуть? В общем, уже не воспринимаю… Так что я даже осуждать Василису не решусь. Случалось, меня по полгода дома не было… Ну и однажды подвернулся один… метрдотелем в ресторане «Виардо» работал, сына на скрипочку водил… Впрочем, с ним она недолго прожила. Года два, потом тоже разбежались… Говорила, дурак. Может, и вправду дурак, тут я не копенгаген.
– А вторая жена? Опять экспедиции виноваты?
– На сей раз, похоже, нет. Вторую звали Эмилия. Она была… деловая женщина. Владела сетью ресторанов быстрого питания «Ням-Ням».
– Серьезно? Это у которых рекламная песня бодренькая такая – «Расскажи своим друзьям, сытный завтрак здесь, в „Ням-Ням“? – тихонько напела Любава.
– Да, она.
– Там, помню, классные блинчики с черникой. Раза три туда ходила.
– Ну а я раз триста. Эмилия была волевая женщина… Но в то же время элегантная, внимательная. Никогда голос не повышала… Это про таких говорят «мягко стелет, да жестко спать».
– А с Эмилией почему не получилось? На жестком не спалось?
– Почему «не получилось»? Получилось. Лично я был счастлив.
– А она?
– А она, похоже, нет. Полюбила другого, тренера по легкой атлетике, в женском спортклубе познакомилась. Причем сильно полюбила.
