Андрей Лазарчук - Сироты небесные
– Постойте, Лена Матвеевна, – сказал дядя Иван. – Надо же выяснить, что там произошло, на том хуторе. Абы – люди разумные, семь раз отмерят…
– Прежде чем за топор возьмутся?
– Именно. Всё, не лезу с советами, командуйте.
Мать глубоко вдохнула. Выдохнула.
– Хорошо. Вы и… тётя Наташа? Пойдёте? Вы идёте на этот чёртов хутор и оттуда – домой. Мы до вечера идём, как шли, а потом – тоже домой. То есть утром, часов в девять, встречаемся в обкоме. Устраивает?
Бабушка Наталья опять пошла на переговоры, и им с дядей Иваном дали нескольких провожатых. А может, конвоиров. Мать махнула Уршухаю рукой и повела свой маленький отрядик прежним маршрутом – по следу четверых, нёсших что-то тяжёлое.
По тому, как все молчали, Артурчик понял, что дела, в общем-то, плохи.
31-й год после Высадки, 12-го числа 4-го месяца. Поздний вечер– По-моему, это девушка, – сказал Олег, глядя на дверь дома, за которой, всё ещё пошатываясь, скрылось существо. – В смысле, кошка.
– Намерен приударить? – спросил Ярослав, вяло обстругивая палку-шампур для двух дюжин выпотрошенных прыгунков, всего за какой-то час пойманных в силки на кромке болота; похоже, там их было полно. – Валяй…
– Дурак ты, боцман.
– Какой уж есть. Ну, девушка, да. Какая нам разница?
– Да никакой, наверное. Просто интересно. Ты что, давно заметил?
– Сразу, наверное.
– И не сказал…
– Маньяк.
– Я не маньяк, я вот просто думаю… в общем… как-то всё неправильно, а? – Олег приподнялся на лежанке. – Жизнь фактически окончена, а что толку? Детей своих – и то нет…
– Кто ж тебе мешал? Дурацкое дело нехитрое…
– Вот я и думаю, что не тем занимался.
– Ерунду думаешь. Смотри, у меня этих короедов – штук двадцать пять как минимум. Скорее, больше. А толку? Если меня завтра вешать будут, то я что, буду с удовлетворением думать «зато я жизнь не зря прожил»? Точно так же зря, как и ты. Боюсь, что и на Земле мы бы с тобой теми же мыслями думали. Сидели бы сейчас за кухонным столиком, на газетке "Советский спорт" колбаса ливерная толстыми такими кусками нарублена, черемша вялая позавчерашняя, соль горкой, два стакана зеленоватых залапанных, в них солнцедар импортный плещется. У тебя из-под линялой майки растянутой брюхо вывалилось, белое, мятое, как старое тесто, и глаза рыбьи, а ноги вот такие кривые и чёрными-чёрными волосами обросли. А я большой писательский начальник, рукава пиджачка синего поддёрнул, галстук распустил, брыли – во, как у Черчилля, под мышками потоп, портфель крокодиловой кожи всё время на пол шлёпается, и телефон в комнатах звонит-раскалывается, а я говорю: да гребёте вы все с надрывом…
– И жизнь прошла даром?
– Вот именно.
– Где-то ты меня накалываешь.
– Ни боже мой. Всё честно. Олежа, я ведь к чему клоню? Мы вроде бы из-под удара выбрались, здесь не то чтобы не найдут, а просто искать не станут. Значит, можно пораскинуть мозгами уже не торопясь. Мы вот зациклились на барха и ни о чем другом уже не думаем. Хорошо, завтра к обеду мы доберемся до Годоббина, мне о нём только хорошее рассказывали… А если не поможет? Если никто из них не сумеет? Тогда что? Сливаем воду?
– Э-э… Есть другие предложения?
– Верхний.
– И кто нас туда пустит? Потопчемся у ворот… как это у классика? И пошли они, солнцем палимы…
– Два балла, учитель. Девушка наша уже вполне пришла в себя, ещё денёк-другой – и можно на водительское место пускать. Дошло?
– М-м? – Олег ладонью сделал волнообразное движение – как бы перелетел через стену.
– Именно. И есть одна мысля: что нужно сделать, чтобы к нам прислушались.
– У тебя в огороде закопан пулемёт?
Ярослав поперхнулся. Машинально отложил доструганную уже палку и нож. Круглыми немигающими глазами уставился на Олега.
– Откуда ты знаешь?
Теперь оторопел Олег.
– Что – правда? Я ведь так… брякнул… Сам, что ли, сделал?
– Ага. Давно уже. И не в огороде – вот тут, – он показал вниз. – В подвале. И не совсем пулемёт – картечница… но многозарядная… В общем, страшная штука.
– Особенно против прижигалок…
– Дались тебе эти прижигалки. Оружие для комнатной стрельбы. Моя с сорока шагов дерево валит. Правда, порох чёрный, пальнёшь пару раз, и уже ни черта не видно. Не нашёл я тут никакой замены хлопку, так что бездымный порох нам улыбнулся.
– Спросил бы меня, конспиратор. Такая дудка в руку толщиной и с красной метёлкой сверху – попадалась? По краю болотцев растёт? Так вот её сердцевина – чистая клетчатка, больница эту дудку возами заготавливает – на вату. Причём её там много…
– Что ж ты молчал, зараза?
– А ты спрашивал?
– М-да. Значит, отложим пока бездымный до лучших времён. Так вот: надо будет махнуть через стену и захватить…
Дверь с визгом открылась, и вошли Михель и Артём. Не вошли – ворвались.
– Олег! Пан Ярек! Там у Вовочки… новый шар!
– Эт-того только… – пробормотал Олег, а Ярослав мгновенно вылетел из избушки, чуть не сбив с крылечка то ли девушку, то ли кошку…
Возле костра, где бездымно и жарко тлел сухой какбыкактус, сидел Вовочка. Круглые глаза его светились. Правую руку он держал ладонью вверх, и на ладони лежали три блестящих шарика: тёмный, золотой и светлый.
– Ты где был? – тихо, как только мог, спросил Ярослав.
– Ни… нигде. Я вот так… вот так сидел… – Вовочка показал, как: откинувшись назад и опершись на руки. – А он в ладонь как ткнётся…
Ярослав выхватил из костра головню, взмахнул, чтобы разгорелась. Прошелся с огнём туда-сюда, пристально глядя под ноги. Дёрн, песок… а вот тут, как раз рядом с Вовочкой, непонятный островок щебёнки.
– С тобой всё в порядке? – он сел рядом с Вовочкой, положил ему лапу на плечо.
– А… да. Просто… просто подумал… Может, это Серёга?
– Кто? – не понял Дворжак.
– Ну, брат у меня… был. Старший. Пропал пять лет назад. Искали. Долго. Не нашли. Вот я и подумал…
– Ну, брат, это ты загнул. Про такое и заливать-то никто не заливал. Сколько уж я всяких историй слышал…
– А каких? – жадно спросил подошедший Михель. – Я не к тому, чтобы сказки – а, может быть, там есть что-то полезное?
– Может, и есть, – сказал Ярослав, – да не отцедить. Разве что дед один рассказывал из местных, что раньше при шахтах собак этих здешних держали и натаскивали всякие камни и металлы искать. И вот из этих-то собак горные духи и произошли. Каким-то неведомым нам путём… Нестандартная сказка, правда? Выламывается. Поэтому, может быть, и есть в ней рациональное зерно.
– Собаки… – пробормотал Вовочка. – Я сначала тоже почему-то подумал: щенок увязался. А потом почему-то – про Серёгу…
– Это тебе домой захотелось, – сказал Артём. – Интересно, как там мои – дошли?
И закусил губу.
– Это всё правильно, – сказал Михель. – Но мы же собирались готовить еду. Боюсь, что угли скоро прогорят…
И все бросились в избушку за мясом и шампурами.
Глава девятая. ЧТО ДЕЛАТЬ?
– Дорогие россияне… – начал президент в четвёртый раз, и теперь замахали от пульта: стоп, стоп! Там образовался стремительный кавардак, из которого выбрался Павлик Михась, звукорежиссер, и, приседая от неловкости, сказал, что господину президенту можно отдохнуть несколько минут, потому что в магнитофоне порвался пассик, и сейчас приволокут, простите, доставят новый.
Президент спокойно кивнул. Обстоятельства были против него, но он уже принял решение и не собирался его менять. Нужно подождать? Подождём.
Сначала сгорел микрофон. Просто сгорел, с огнём и вонючим дымом. Потом вырубился свет. Охрана наложила в штаны – но, разумеется, не со страху, а с лютой ненависти. Потом на него два раза наваливался кашель. И вот – сломался магнитофон. Что осталось в запасе? У киношников порвётся плёнка, потом мне на голову упадёт вон тот прожектор – как-то криво его поставили… А потом я всё-таки запишу это выступление: обгорелый, перевязанный, с тикающей щекой и сорванным осиплым голосом. Он поднял глаза кверху и с выражением подумал: может, не будем доводить до крайностей, я ведь всё равно запишу, что решил?
Он вспомнил, как сражался с голосом и лицом его предшественник, записывая – тогда ещё на Земле существовало телевидение, а потому всё было намного проще – аналогичное послание. Телевидение скоро, где-то через год, начнёт возвращаться, но выборы придётся проводить без помощи этого великого гипнотизёра. Пусть побарахтаются, подумал он с удовольствием.
Но без меня.
Договаривались на два срока, а я уже тяну четвёртый…
