Лоис Буджолд - Барраяр
- А что касается отца… если он снова тебя побеспокоит, отсылай его ко мне. Не надо тебе с ним общаться. Я сказал ему, что решать будешь ты.
- Я? - Ее рука не шевельнулась. - Не мы вместе?
Он помолчал. - Что бы ты ни решила, я тебя поддержу.
- Но чего хочешь ты сам? Ты о чем-то умалчиваешь?
- Я не могу не понять его страхов. Но… есть вещи, которые я с ним не обсуждал и не собираюсь. Следующий ребенок у нас не получится так легко, как первый.
"Легко? Ты называешь это легким?"
Он продолжил: - Одним из малоизвестных побочных эффектов солтоксина является микрорубцевание яичек. При этом число сперматозоидов безвозвратно падает. Об этом меня предупредил терапевт, когда вел обследование.
- Чушь, - возразила Корделия. - Все, что нужно: две соматические клетки и репликатор. Твой мизинец и мой большой палец ноги, если их сумеют соскрести со стен после следующей бомбы, могут плодить маленьких Форкосиганчиков еще лет сто. И столько, сколько наши потомки захотят.
- Но не естественным образом. Значит, не на Барраяре.
- Или изменив Барраяр. Черт. - Рука Эйрела дрогнула, такая горечь прозвучала в голосе Корделии. - Если бы я только настояла на том, чтобы сразу воспользоваться репликатором, ребенку не грозила бы никакая опасность. Я же знала, что это безопаснее, что они здесь есть… - Ее голос пресекся.
- Ш-ш. Если бы я только… не соглашался на эту работу. Оставил бы тебя в Форкосиган-Сюрло. Простил бы этого идиота-убийцу Карла, ради бога. Если бы мы только спали в разных комнатах…
- Нет! - она крепко стиснула его колено. - Я отказываюсь ближайшие пятнадцать лет жить в бомбоубежище. Эйрел, эта планета должна измениться. Так - невыносимо.
"Если бы я только никогда не приезжала сюда…"
Если бы. Если. Если.
***
Операционная выглядела чистой и светлой, хотя по галактическим стандартам обставлена была бедновато. Корделия, лежащая на парящих носилках, повернула голову набок, чтобы видеть как можно больше. Лампы, мониторы, операционный стол, под ним - резервуар для стока. Техник проверяет что-то у емкости с булькающей светло-желтой жидкостью. Корделия твердо сказала себе: это не точка, откуда нет возврата. А лишь следующий логический шаг.
Капитан Вааген и доктор Генри в стерильном облачении ожидали возле стола. Рядом с ними стоял переносной маточный репликатор - полуметровой высоты емкость из металла и пластика, с панелями управления и лючками для доступа внутрь. Лампочки на ее боках сияли желтым и зеленым. Очищенный, простерилизованный, с заряженными заново питательными баками и кислородными баллонами… Корделия глядела на репликатор с огромным облегчением. Примитивное барраярское вынашивание в стиле "назад-к-обезъянам" было всего лишь ошибкой, торжеством эмоций над логикой. Ей так хотелось угодить этому месту, прижиться здесь, постараться стать барраяркой… "Теперь за это расплачивается мой ребенок. Нет. Больше никогда".
Хирург, доктор Риттер, оказался высоким, темноволосым, смуглым мужчиной; кисти рук у него были длинные и сухощавые. Эти руки Корделии понравились с первой же секунды, как она их увидела. Уверенные такие. Риттер с медтехником переложили ее на операционный стол и убрали парящие носилки. Доктор Риттер успокаивающе улыбнулся: "Все хорошо".
"Еще бы не хорошо, мы же еще не начали!" раздраженно подумала Корделия. Доктор Риттер ощутимо нервничал, хотя это напряжение каким-то образом доходило лишь до локтей, не затрагивая кисти. Хирург был другом Ваагена, именно капитан втянул его в это дело - уже после того, как вместе с Корделией провел целый день над списком более опытных специалистов, которые один за другим отказывались даже браться за этот случай.
Вааген тогда объяснил Корделии: - Знаете, что такое четверо верзил с дубинками в темном переулке?
- Что?
- Форский вариант иска о профессиональной небрежности. - Вааген хихикнул. Он был склонен к совершенно черному и язвительному юмору. За это качество Корделия была готова его расцеловать. Он был единственным, кто позволял себе в последние три дня шутить в ее присутствии, и, возможно, самым рационально мыслящим и честным человеком из всех, кого она встречала после своего бегства с Беты. Корделия была рада, что сейчас он рядом.
Ее перекатили на бок, и кто-то коснулся ее позвоночника медпарализатором. Покалывание, и замерзшим ступням вдруг неожиданно стало тепло. А ноги вдруг стали тяжелыми и неподвижными, точно мешки с салом.
- Вы чувствуете? - спросил доктор Риттер.
- Чувствую что?
- Прекрасно. - Он кивнул технику, и вместе они положили ее на спину. Техник обнажил живот Корделии и включил стерилизующее поле. Хирург принялся ее пальпировать, сверяясь с головидео-мониторами на предмет точного положения младенца в чреве.
- Вы уверены, что не хотите спать во время операции? - в последний раз уточнил доктор Риттер.
- Нет, я хочу видеть. Это рождается мой первенец. - "А может, мой единственный ребенок".
Он едва улыбнулся. - Храбрая девочка.
" Какая, к черту, девочка - я старше тебя!" Доктор Риттер, как она догадывалась, предпочел бы проводить операцию без лишних глаз. Ну-ну.
Доктор Риттер сделал паузу, окидывая все взглядом в последний раз, словно мысленно проверял готовность людей и инструментов. Или собирался с духом, догадалась Корделия.
- Давай, Риттер, вперед, приятель, - окликнул его Вааген, нетерпеливо барабаня пальцами. В его голосе странным образом смешивались: на поверхности - саркастическое подначивание, в глубине - теплота искреннего ободрения. - Мои сканеры показывают, что кости уже начали отслаиваться. Если процесс зайдет слишком далеко, мне не на что будет их наращивать. Режь сейчас, а ногти грызть потом будешь…
- Сам грызи свои ногти, Вааген, - любезно отозвался хирург. - Только скажи мне под руку еще что-нибудь, и я попрошу медтеха тебе в глотку расширитель поставить.
Давние друзья, прикинула Корделия. Хирург поднял руки, глубоко вздохнул, взялся за виброскальпель и одним абсолютно рассчитанным, аккуратным разрезом вскрыл брюшную полость. Медтехник тут же плавно повторил его движение хирургическим тяговым лучом, пережимая сосуды; крови пролилось не больше, чем если бы кошка оцарапала. Корделия ощущала надавливание, но не боль. Следующие разрезы вскрыли стенку матки.
Перенос плаценты был гораздо более сложной процедурой, чем простое кесарево сечение. Нежную плаценту химической и гормональной стимуляцией побуждают отсоединиться от богатой кровеносными сосудами матки, не повредив слишком много крошечных ресничек, а затем, отделенную от стенки матки, заливают проточным, обогащенным кислородом питательным раствором. Между плацентой и стенкой помещают губчатую прокладку репликатора, и реснички плаценты частично внедряются в эту новую основу, и лишь затем вся эта конструкция извлекается из живого материнского тела и помещается в репликатор. И чем больше срок беременности, тем сложнее перенос.
Тяж пуповины между плацентой и младенцем во время операции находится под контролем, и туда при необходимости делаются инъекции кислорода. На Колонии Бета за это отвечал бы хитрый приборчик, здесь же рядом с операционным столом маячил техник с пневмошприцем.
Медтехник начал заливать в матку прозрачный ярко-желтый раствор. Жидкость переполняла матку и, чуть окрашенная розовым, сбегала по бокам Корделии в сток под столом. Хирург работал фактически под водой. Да уж, перенос плаценты - отнюдь не чистая операция.
- Прокладку, - потребовал хирург негромко, и Вааген с Генри, подкатив маточный репликатор к Корделии, извлекли из него губчатую основу с питательными тяжами. Хирург немедля подхватил ее микротяговым лучом и начал прилаживать. Рук его Корделия не видела, как ни скашивала глаза через свой округлившийся - ах, как мало округлившийся! - живот. Она задрожала. Лоб Риттера покрылся потом.
- Доктор…! - техник показал что-то на мониторе.
Риттер поднял глаза, отозвался неопределенным хмыканьем и продолжал свою тонкую работу. Что-то говорил техник, о чем-то тихо переговаривались Вааген, Генри, профессионально, обнадеживающе… холодно-то как…
Поток, стекающий по белой коже, вдруг превратился из розоватого в ярко-алый, брызжущий, хлещущий быстрей, чем поступала в матку питательная жидкость.
- Зажать! - прошипел хирург.
Корделия успела бросить только взгляд на крошечные ручки, ножки, влажную темноволосую головку под пленкой; ребенок, размером не больше выловленного из ведра котенка, выгибался в затянутых в перчатки руках хирурга. - Вааген! Если не передумал, так бери его сейчас! - рявкнул Риттер. Руки Ваагена в перчатках погрузились в ее живот, и темные вихри закружили Корделию, голову охватила боль, взорвавшись искрами перед глазами. Темнота наплывала. Последним, что она услышала, было отчаянно шипящее ругательство хирурга: "О ч-черт…"
