Грег Бир - Бессмертие
— Так будет лучше? — спросил он, обходя вокруг нее. — Только правду, пожалуйста.
— Не хуже.
— Надеюсь, ты на нас не в обиде. Встретиться без посредников с подобными тебе удается не часто. К тому же, с тобой очень грубо обращались.
Она все помнила. Но слишком растерялась. Никак не ожидала такой любезности.
— Хочешь, чтобы у меня было имя?
— Я... даже не знаю...
— Хочешь, чтобы мы остались здесь?
Пожалуй, следовало сказать «да». Она кивнула, наслаждаясь солнцем и холодным спокойствием заброшенного храма. Не верилось, что это реальность.
«Я Рита, — сказала она себе. — Я жива. Возможно, меня унесли за Врата. Возможно, моя бабушка вышла из Гадеса».
ГОРОД ПУХ ЧЕРТОПОЛОХА
По причинам, ведомым только ему и его советнику, президент не пожелал останавливаться в государственных апартаментах Нексуса под куполом, предпочтя наемное жилье — маленькую и скромно декорированную квартирку в здании Пятого Века Путешествия, которое примыкало к дендрарию в километре от купола. Спустя четыре часа после выступления Мирского, Фаррен Сайлиом дал там аудиенцию Корженовскому, Мирскому, Ольми и Ланье. Держался он при этом сугубо официально. Очевидно, подавлял гнев.
— Извините за прямолинейность, — пиктами просигналил он Корженовскому, — но за всю мою жизнь в Пути и на земной орбите... я ни разу не видел такого вероломства! И это — избранные граждане Гекзамона!
Корженовский отвесил легкий поклон, лицо его помрачнело.
— Свои предложения я выдвинул неохотно и под нажимом, — сказал он. — Разве это не очевидно?
— Насколько я могу судить, всему Нексусу необходимы тальзитские процедуры, — заявил Фаррен Сайлиом, массируя пальцем переносицу. Он глянул на Ланье с таким видом, будто хотел небрежно мигнуть ему: дескать, я вас не задерживаю — и перевел взор на Мирского. — Гекзамон считается прогрессивным обществом, правда, с некоторыми изъянами духовного свойства... но мне не верится, что наши труды могут иметь столь далеко идущие последствия.
— Вы на распутье, — сказал Мирский.
— Это вы так утверждаете.
— Правдивость моего рассказа очевидна, — возразил Мирский.
— Не так уж очевидна для того, кто десять лет противостоит натиску сторонников открытия Пути. Для того, на чьей стороне стоял Инженер, хоть это и кажется сейчас невероятным.
Ланье сглотнул и спросил:
— Можно сесть?
— Разумеется, — кивнул Фаррен Сайлиом. — Прошу извинить, но на моих манерах сказывается раздражение. — Президент велел соорудить кресло для Ланье, а затем, будто спохватившись, для себя и всех остальных. — Разговор потребует времени, — пояснил он Корженовскому.
— Я человек практичный, — продолжал Фаррен Сайлиом. — Настолько практичный, насколько это необходимо для главы нации мечтателей и идеалистов. Да, именно таков народ Гекзамона. Но, помимо идеалов, необходима трезвая голова, необходима сильная воля. Нам уже довелось столкнуться с испытаниями Пути. Мы едва не погибли в войнах с яртами, а ведь с тех пор прошли столетия — достаточный срок для неприятеля, чтобы разработать новую тактику. Мы считаем, что они оккупировали весь Путь. Или нет?
С этим согласились все, кроме Ланье. Он себе казался карликом среди гигантов. Да еще и старым. Пятым колесом.
— Так вам понятна причина моего замешательства? — спросил Фаррен Сайлиом Корженовского.
— Да, господин президент, понятна.
— Так объясните же! На вас посмотришь — сама искренность. Готовы ли вы поклясться именем Всевышнего, Звездами, Роком и Пневмой, что не участвуете в заговоре поклонников вашего детища и весь этот эпизод не ваша инсценировка?
Несколько секунд Корженовский глядел президенту в глаза, выдерживая почтительную паузу.
— Клянусь.
— Простите, что подвергаю сомнению вашу честность, но мне необходима полная ясность. Вы ожидали возвращения господина Мирского?
— Я бы не назвал это ожиданием. Скорее, предчувствием.
— Вы уверены, что Путь причинит ущерб, о котором говорилось?
— Я говорил не об ущербе, господин президент, а о препятствии, — вмешался Мирский.
— Как ни назовите... Так уверены? — Фаррен Сайлиом буравил взглядом Корженовского.
— Да.
— Вы знаете, что большинство телепредов и сенаторов относятся к вам с глубочайшим уважением, но в данном случае ваши мотивы могут вызвать подозрения. Львиную долю жизни вы отдали разработке механизмов Шестого Зала и строительству Пути. Вы вправе гордиться тем, что однажды изменили курс истории Гекзамона. Вполне понятно, что после реинкарнации и Погибели вас не удовлетворяет новое положение вещей. Лично мне известно, что вы никоим образом не старались воодушевить наших неоге- шелей. — Президент заметно успокоился. Разминая кисти рук, он опустился в кресло среди собеседников. — Господин Ольми, скажите, если мы откупорим Путь, война с яртами возобновится?
— Думаю, да.
«Вот оно», — отметил про себя Ланье.
— А если мы Путь не откроем, господин Мирский, то тем самым воспрепятствуем благородным устремлениям наших далеких потомков?
— Потомков врех разумных существ в этой Вселенной, господин президент.
Фаррен Сайлиом откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Я могу воспроизвести в памяти некоторые эпизоды вашего выступления. Уверен, большинство телепредов и сенаторов именно этим сейчас и занимаются. — Он поморщился. — Процедура голосования по этому вопросу, видимо, будет непростой. Нам еще не приходилось устраивать референдум для всего Гекзамона. Вам понятны проблемы?
Мирский отрицательно покачал головой.
— С вашего позволения, я их перечислю. Процедуры голосования на Пухе Чертополоха и орбитальных объектах сильно отличаются от земных. На Земле большинство граждан способны голосовать лишь физически. Но для этого потребуется не один месяц. Мы попросту не готовы. В космосе любой гражданин может поместить в городскую память, в mens publica17, специального дубля. Дубли собираются в единое целое и по процедуре, подробно изложенной в конституции Гекзамона, за две-три секунды голосуют по любому вопросу, хотя закон дает им гораздо больше времени на размышления. Гражданин, если пожелает, вправе раз в день модернизировать своего дубля, изменить его отношение к вопросу — ведь дубль выражает не свое мнение, а хозяйское. Все это лишь дело техники. А с точки зрения общественной политики, мы, открывая Путь только ради его уничтожения, раздражаем тех, кто хочет оставить его в покое, чтобы избежать конфликта с яртами. И, определенно, мы не удовлетворим желающих отвоевать Путь. И ярты будут бешено сопротивляться, это несомненно, ведь они наверняка могут потерять больше, чем когда-то потеряли мы. Господин Ольми, я прав?
— Да.
Фаррен Сайлиом сложил руки на груди.
— Не знаю, как на эту проблему посмотрят наши земные граждане. И вообще, смогут ли ее осмыслить. Ведь для большинства старотуземцев Путь — концепция весьма туманная. Землянам пока недоступны городские хранилища памяти и библиотеки. Я даже предвижу, как неогешели, упирая на законы Возрождения, полностью отсекут Землю от референдума, и это будет особенно неприятно.
— Земные сенаторы будут стоять насмерть, — сказал Ланье.
— Законы Возрождения сейчас не действуют, но их еще никто не отменял. — Фаррен Сайлиом развел руками. — Насколько я ориентируюсь в сегодняшних настроениях Гекзамона, сторонников открытия Пути примерно столько же, сколько и противников. В подобных случаях не исключены социальная конденсация и коалесценция, ведущие к ускоренному формированию мощных группировок и даже, возможно, к преобладанию неогешелей в Нексусе. И тогда мне придется либо выполнять их требования, либо уйти в отставку со всем кабинетом. Эти проблемы не только ваши, друзья мои. Вы их взвалили на мои плечи, и не могу сказать, что я вам за это благодарен. А также не могу предугадать итоги голосования. Нас ожидает множество препятствий и сложнейших решений, и теперь, когда джинн выполз — или вырвался? — из бутылки...
Фаррен Сайлиом встал и послал на монитор серию пиктов.
— Господа, если вы согласитесь задержаться на несколько минут, то к нам присоединится еще один старотуземец. Наверное, господину Мирскому удастся его вспомнить. Ведь вы когда-то были соратниками, товарищами по оружию, перед Погибелью, в составе воинских частей, напавших на Пух Чертополоха. После Погибели он вернулся на Землю и поселился в крае, который теперь зовется Анатолией.
Мирский смиренно кивнул. Ланье пытался вспомнить уцелевших русских из окружения Мирского — всплыло всего два-три имени. Резкий, суровый замполит Белозерский... Самоуверенный и хладнокровный Горский, старший инженер Притыкин...
Полыхнул экран монитора, и Фаррен Сайлиом велел двери отвориться.
— Господа, это господин Виктор Гарабедян, — с торжественно-выжидательной ноткой заявил он.
