Рэй Олдридж - Фабулариум
Лагамар пришел в ужас.
— Нет! Это мои дети!
Смерть снова засмеялась пустым смехом.
— Они отреклись от тебя. Кто продолжает приносить жертвы в твоих храмах? Сколько пыли на твоих алтарях? Ты думаешь, они все еще любят тебя? Их любовь тоже украдена людьми!
Лагамар бежал от Нее, и Смерть осталась одна в пещере из холодного черного камня. Она ждала, лицо Ее было спокойно.
Лагамар размышлял над Ее словами. Он осознал всю глупость своего народа и всю меру его предательства. Гнев ослепил его, и он забыл о том, что все подвластно Смерти, даже боги. Действительно, почему его должно волновать то, что Дру так глупо растратили свои жизни? И он решил, что сам-то он не будет столь глуп, и постарается выторговать себе побольше жизни. С тем Лагамар и вернулся к Смерти.
— Что я должен сделать? — спросил он.
Смерть улыбнулась, и улыбка Ее была более безобразной, чем можно было ожидать.
— В твое сердце воткнут кинжал, — сказала она. — Что будет с тобой, если он останется там?
— Я остыну, — ответил Лагамар.
— Ты и так остынешь, даже и без него, — сказала Смерть. — Просто сейчас ты умираешь быстрее, и разве это заботит твой народ? Нет! Они предаются своим глупым мечтам и не думают о том, сколько ты еще проживешь, если и дальше выкачивать из тебя столько же энергии!
— Это правда.
Она распахнула свои одежды, и обнажились ее холодные белые груди. Руками Она раздвинула в стороны свою грудную клетку, разодрав плоть от горла до пупка. Вместо крови и порванной плоти в ране открылась бархатная чернота, вакуум, и сердце Лагамара болезненно сжалось, как будто эта пустота жаждала его крови.
— Не бойся, — молвила Смерть. — Смотри.
Ледяной серебряный отблеск появился в черноте и стремительно разрастался в бесформенное, вращающееся облако света. Мгновенно заполнило оно тело Смерти, и вырвалось наружу, демон в человеческом облике из стали и льда и сполохов энергии. У него не было лица, но на его сияющих могучих руках было столько длинных суставчатых пальцев, что Лагамар при взгляде на них ощутил щекочущий холодок. Он заметил, что кончики пальцев заострялись подобно ножам. Смерть закрыла рану, и ее льдистая плоть снова стала целой.
— Этот демон станет твоим, если ты выполнишь свою часть сделки, — заявила Она.
— Зачем мне это? — спросил Лагамар.
— Он может дать тебе вечную жизнь. Почти. Что будет, когда сердце твое остынет, а кровь твоя превратится в камень? Ты умрешь, и это случится скорее, чем ты думаешь. Но сила, которой обладает демон, поддержит тебя. Когда ты почувствуешь Мое прикосновение, просто позови демона. Он разделит твое тело, и твое тепло и твоя жизненная сила останутся в той части, которая и будет тобой. Остальное превратится в пустую породу, но разве это важно?
— Я стану меньше, — сказал Лагамар.
Смерть пожала плечами.
— Зато ты сохранишь себе жизнь. Если ты будешь разумно использовать демона, твоя жизнь продлится вечно, пока не остынет Вселенная и не наступит конец света.
— Чем я расплачусь с тобой?
— Я уже сказала тебе. Отдай Мне жизни, которые и так уже принадлежат Мне. Вырви кинжал из своего сердца и предоставь Мне позаботиться о твоем народе.
Лагамар вздохнул. Он боялся умереть, и холодное дыхание Смерти усиливало его страх. И снова он ушел от Нее и спустился глубоко под землю, чтобы обдумать ее предложение.
Глаза посетительницы были сухими, как будто слезы вымерзли.
— Ты можешь не продолжать, — молвила она. — Я знаю окончание. Лагамар выдернул сердечник и Дру погибли в своих усыпальницах, кровь Лагамара струилась по поверхности Сноу потоком тепла, и это убило его.
— Нет, — покачал я головой. — Нет, Лагамар не умер, хотя и был сильно ранен. Он воззвал к демону.
Дру оскалила свои мелкие острые зубы и издала злобное шипение. Ее звери подались вперед, глаза их горели от возбуждения, в них светилась жажда крови.
— Следите за своими животными, леди, — сказал я. — Если они нападут на меня, мне придется повредить вашу собственность.
Она презрительно посмотрела на меня; очевидно, она не поверила в то, что я могу бороться со зверями. Но все же повелительно щелкнула пальцами, и животные унялись.
Я подождал минуту.
— Мне продолжать? — спросил я.
— Да. Почему бы и нет?
— Лагамар воззвал к демону, и тот вытянул тепло из внешней оболочки его тела, оставив скорлупу из холодного камня вокруг горячего сердца божества. Лагамар уменьшился, но пылал жарче, чем когда-либо. И это было началом его падения. Он вскоре привык к более сильному жару своего нового уменьшившегося сердца. И когда его температура, по прошествии нескольких лет, понизилась, он испугался и снова призвал демона. И снова тот собрал и сконцентрировал тепло Лагамара, скрывая его все глубже среди мертвых останков его прежнего существа, И его сердце раскалялось все больше.
Жизнь Лагамара текла все быстрее, он горел все ярче, все глубже хороня себя в своем собственном теле, и так шло год за годом.
Сейчас он очень мал, совсем крошечный. Он больше не помнит ни о демоне, ни о своем народе, ни о Смерти. Он вечно пылает в центре Сноу, яркая искорка, потерявшаяся в золе некогда живого мира.
Так говорит легенда.
— Я думаю, что он забыл и о тех из Дру, кто еще цепляется за свою бесцельную жизнь, — произнесла посетительница сдавленным, прерывающимся от горечи голосом.
Меня всегда поражает этот страстный, взрывчатый отклик на мои механические построения. Я строю свои рассказы по определенному алгоритму, руководствуясь только холодным расчетом, пользуясь одними и теми же заученными ходами — и вдруг такая страсть? Откуда это?
Если бы я мог испытывать чувства, я бы, наверное, пожалел моих клиентов, которых так ранит моя грубая ремесленная работа. Но даже если у меня и есть сердце, то оно столь мало, так безнадежно затеряно в пепле моего бесконечно долгого бессмысленного существования, что и найти его нельзя.
Дру двигалась, будто пробуждаясь после долгого сна. Она протянула мне руку, и я подсоединил к ней шину, которая перевела оплату за мои услуги с ее счета на счет компании.
Она долго смотрела на меня, лицо ее снова стало бесстрастным.
— Я решила поблагодарить тебя, — наконец произнесла она.
Она сняла красный камень со своей шеи. Серебряная цепочка зазвенела, ударившись о поверхность моего стола, когда она положила самоцвет передо мной. Затем она вышла, не сказав больше ни слова. Я положил камень в карман. То, что я чувствовал в этот момент, очень напоминало удовлетворение. Остальные мои чувства я и сам бы не смог описать.
Едва Дру ушла, между занавесами проскользнул следующий клиент. Его зовут Ноктил Сард, и он не впервые приходит ко мне.
— Привет, Чагон, — сказал Сард, приветственно поднимая левую руку. Правую он прятал в складках своей пышной одежды шафранно-пурпурных цветов, но богатая ткань не могла скрыть ее неестественных размеров. Сард известный преступник — торговец рабами, — и в его правую руку вживлены приспособления, необходимые в его профессии: хлыст, воздействующий на нервные окончания, вытягивающийся аркан, осколочный пистолет и игломет осиного типа. Несмотря на смертельную опасность, грозящую ему, если власти захватят его в этом секторе пангалактики, он регулярно прибегает к моим услугам.
Я склонил голову.
— Здравствуйте, гражданин, — произнес я формальное приветствие.
Из всех моих клиентов Ноктил Сард интригует меня больше всех. Конечно, у меня есть несколько постоянных клиентов. Я не перестаю этому удивляться, памятуя обо всех моих недостатках. В конце концов, в мире полно невротиков, которые концентрируют свои навязчивые идеи иногда даже на чем-нибудь менее волнующем, чем механический сказитель мифов. Большинство постоянно посещающих меня клиентов, очевидно, принадлежат к этой категории. Но не Ноктил Сард, уж это сомнительно.
Я думаю, ранее Сард обладал моралью. Однако очень давно он обратился к нелегальному геномодификатору и подверг свою нервную систему изменениям. В основном процедура сводилась к тому, что была ампутирована большая часть его эмоциональных способностей. Оставшиеся у Сарда эмоции грубы и примитивны: удовольствие, любопытство, алчность, жажда мести — последняя неизбежно вытекает из рода его деятельности. Возможно, это означает, что до операции Сарда мучили угрызения совести, которые обязательно должны вызывать у чувствительного существа его бесчеловечное ремесло. Может быть, причина совершенно иная, но в таком случае, я даже не могу представить себе, какая. Но, конечно, мое воображение очень ограничено.
Сард уселся в кресло, которое перед ним занимала Дру, и улыбнулся — для него это было всего лишь бессмысленное движение лицевых мускулов. У Сарда удивительные глаза, зрачки голубые, бледные настолько, что кажутся холодно-белыми, и окружены угольно-черной склерой. Его глаза похожи на налет инея на камне.
