Борис Иванов - Ночь Пса
Усталой походкой господин секретарь прошелся взад-вперед по тесноватой комнате. Повернулся к Киму.
– Важно, чтобы рядом с гостем был человек, хорошо понимающий людей Чура. И такой, который понятен им. Так будет спокойнее... Видите ли, опасность исходит не столько извне, сколько... Они ведь очень непредсказуемы, эти брошенные дети Человечества...
– Это – довольно точные слова, – согласился Ким. – Значит – только это?..
– Да... – чуть помедлив, признал господин секретарь.
И, продолжая скрести подбородок, поднял на собеседника свои влажные глаза-маслины.
– Только это... Если не считать м-м... неприятных предчувствий. Вы верите в предчувствия, господин Яснов?...
* * *Предчувствия мучили господина секретаря не даром. Опасность над гостем Прерии действительно нависла, но исходила она вовсе не от агентуры Комплекса или Дальних Баз. И даже не от наемных террористов международного класса, регулярно поминаемых в сводках компетентных служб Федерации. Опасность исходила совсем от других людей. Например, от крепко сбитого, сорока с небольшим лет человека в кожаной куртке и джинсах, вчера еще сидевшего за стойкой бара «Лимпопо» в совсем ранний час и неторопливо загружавшегося виски. Человек этот уже начинал лысеть, но в остальном был еще хоть куда. Остатки шевелюры его отливали льняной белизной с еле заметным соломенным оттенком. Глаза его были васильково-голубыми, а загорелое, круглое, как луна, лицо было честным и располагающим к откровенности, как у большинства отъявленных мошенников. У ног его, облаченных в потертые кроссовки, лежал на полу здоровенный, белый, с черными пятнами, охотничий пес. Временами хозяин скармливал ему то соленый орешек, то еще что-нибудь с подносика с закуской, стоявшего перед ним. Человека звали Тони Пайпер, а его пса – Бинки.
Бармен «Лимпопо» был неравнодвушен к собакам и ничего не имел против присутствия в своих владениях этой пары – только вот попросил мистера воздержаться от курения, и тот послушно спрятал в карман свой кисет и старый, верный «Данхилл». Чтобы как-то сгладить доставленное клиенту неудобство, бармен заметил что-то лестное о его псе. В ответ мистер тяжело вздохнул.
C собаками у Тони Пайпера отношения были не гладкими.
Далеко не гладкими. Он снова устало вздохнул и прихлебнул еще малость виски. Пожалуй, свою норму на сегодня он напрочь выбрал.
Бинки у его ног тоже нелегко, понимающе засопел.
«Полсотни килограммов верности и мускулов и дюжина фунтов несчастья, – еще раз сказал сам себе Тони, горестно глядя на угнездившуюся под столом животину. – Может быть – Чертова Дюжина...», – он задумался.
Идти сдаваться – больше ничего не оставалось. Он тяжело поднялся, отсчитал на стойку потребное количество наличности и потянул Бинки за поводок. Псина нехотя последовала за хозяином, больше из чувства ответственности за это нетвердо ступающее по земле двуногое, чем из простого послушания. Совесть, конечно, порядком мучила Бинки: именно он, и никто другой, числился теперь причиной окончательного финансового краха тандема, который уже много лет составляли его хозяин и Адельберто Фюнф, известный бывалым людям Прерии под диковинной кличкой «Мепистоппель». Хотя – как Бог свят – вины за Бинки было с гулькин нос – но, видно, он и доставил в нужное время и в нужное место то самое последнее перышко, что сломало хребет верблюда. Верблюдом были – на пару – Тони и Адельберто, перышком – «пушистый призрак» с Шарады.
Адельберто Фюнф, владелец пятидесяти трех процентов акций «Проката гробов и других ритуальных услуг от Фюнфа», что на улице Темной Воды 15, был отцом многих начинаний. Последним из них – кажется, совсем последним – была компания по сбыту непритязательным в своих вкусах обывателям Прерии-2 «экзотических животных-любимцев из разных уголков Галактики». Так это было означено в рекламном буклете, который временами находили в своей почте, наряду с килограммами другой, подобной же литературы состоятельные обитатели особняков на Садовых Линиях и тому подобных респектабельных районов. Идея была неплоха сама по себе. Ее не погубило даже то, что торговлей «любимцами» занималось что-то вроде похоронной конторы. Ее название шло в тексте рекламы петитом, а адрес и имя владельца аршинными литерами. Нет. Губило ее только то, что за ее воплощение в жизнь взялся именно Адельберто Фюнф.
Адельберто с младых ногтей отличала удивительная способность – обращать в убыточное любое предприятие, сколь много оно не сулило бы очевидных любому смертному выгод. Никто – даже он сам – не помнил толком, с чего, собственно, начинал молодой Фюнф, но бывалые брокеры хорошо помнили, что именно он во времена Первого Президента – не к ночи будь он помянут – был лицом, вложившим немало своих сил и чужих денег в колоссальный финансовый крах, положивший начало Дурному Времени. Биржевой люд помоложе той поры, натурально, не помнил, но все и каждый знали, что Адельберто внесен навечно в черные списки биржи. Это, впрочем, не остановило его предпринимательской инициативы. К тому времени, когда он скатился до «Проката гробов», Адельберто Фюнф был уже живой легендой.
Легендой, воплощенной в восемьдесят с лишним килограммов костистой и чрезвычайно энергичной плоти, самым выдающимся элементом которой был поистине грандиозно задуманный и исполненный Создателем нос – нос, сделавший бы честь Мюнхгаузену и Сирано, нос, достойный быть воспетым в искусстве и описанным наукой. Этот орган почти скрывал пару глубоко посаженных, пронзительно черных глаз, оснащенных кустистыми черными бровями. Выше, над великолепно вылепленным и вводившим поначалу в заблуждение многих партнеров лбом Адельберто располагалась неукротимая иссине-черная шевелюра, придававшая ему сходство с магом-алхимиком из комикса. Довершал портрет владельца «Проката» вызывающе выдвинутый навстречу враждебной Вселенной подбородок, вечно имевший вид невыбритого, несмотря на тщетные совокупные усилия его обладателя и продукции «Жилетта». «Жилетт» старался как мог, да и Адельберто налегал на бритье с особой тщательностью, но щетина перла вовсю – и выигрывала сражение.
За демоническую внешность и склонность к мистике шальной русский медвежатник Шишел-Мышел – Дима Шаленый, побывавший на Прерии залетным гостем и оставивший неизгладимый след в здешнем криминальном фольклоре, походя окрестил Адельберто Мефистофелем, произнося это слово на свой манер – «Ме-пи-стоппель». Так оно и прилипло, и не было худшего оскорбления для содержателя «Проката», чем в глаза назвать его так. Дело осложнялось тем, что иначе его с тех пор уже и не называли, даже лучший друг Адельберто – Тони Пайпер – грешил этим, а народ попроще и вовсе считал эту гадость его именем, данным при крещении, что, конечно, не делало жизнь Адельберто медом.
Но на каждый удар Судьбы он отвечал новым вызовом.
Разведение экзотических тварей – домашних любимцев – было еще одним таким вызовом злокозненному миру. На это свое предприятие Адельберто сделал весьма основательную ставку и, даже вопреки пророческому карканью Тони, преуспел в этом деле настолько, что уже подумывал о регистрации своего предприятия где-нибудь в налоговом раю вроде Океании, но злая судьба лишь поиграла с ним, как пресыщенный кот с мышью. Дождавшись, когда сердце ее жертвы преисполнится трепетной надежды, она выпустила когти и вонзила их в загривок размечтавшегося о райских кущах предпринимателя.
Конкуренты живо оттерли Адельберто от импорта милых и безопасных богомолов с Парагеи и бабочек из Метрополии, а весьма экзотические и ласковые мышки-дирижабли с Гринзеи искусали половину гостей на «ивнинг парти» у Гая Глузски, за что всемирно известный певец и все пострадавшие подали на Адельберто в суд. Служба санитарного контроля стала выписывать в небе над головой Мепистоппеля хищные круги, а налоговое ведомство бродило вокруг львом рыкающим, вымогая все новые и новые взятки. А вечно непритязательные гринзейские-же хамелеоны, партию которых Адельберто поразительно дешево приобрел для своего заведения, оказались заражены чесоточным микроклещом, за что все их преобретшие остались надолго благодарны клятому Мепистоппелю – полиция до сих пор ловила по всей столице зловредных тварей, от которых пострадавшие наивно надеялись избавиться, утопив гадов в канализации. Утопление было хамелеонам нипочем, равно как чертов клещ – другое дело, свой брат – человек. Чесотка излечивалась за четыре недели, не раньше. Довершил дело «пушистый призрак».
И довершил с подачи его – Тони Пайпера. Оказавшегося, прямо-таки, Брутом. Да что Брутом – падлой, оказавшимся.
О Тони Пайпере – владельце остальных сорока семи процентов акций «Проката» – все говорила его кличка – Счастливчик. Добавлять тут было нечего. Всех бед и несчастий, что обрушивала на его голову Судьба, было не счесь. И всегда странное счастье не оставляло его: во всех переделках он выходил сухим из воды.
