Денис Ватутин - Легенда вулкана
Я подождал секунд тридцать и продолжил ползти, прикрываясь барханами, куда-то к юго-востоку.
Через какое-то время я вновь остановился и прислушался — опять тишина. Сквозь шелест ветра мне показалось, что я уловил звук работающих двигателей, но он был довольно негромок, не приближался и не затухал.
Я подождал еще какое-то время, но ни единого звука, кроме шороха ветра в барханах, уже не слышал.
Вот так, напряженно вслушиваясь в любое малейшее изменение голоса пустыни, я пролежал еще часа два, и ничего не происходило — солнечный свет начинал краснеть, на меня падала тень от бархана, в которой я был фактически невидим. Вокруг меня простиралась огромная пустыня, и, кроме фляги со спиртом и с водой, пары кубиков концентрата и небольшого выкидного ножа в сапоге, у меня ничего не было. Да разве что штук семь сигарет в смятой пачке.
Я рассудил, что это не так уж плохо. Дарби, наверное, не стал меня искать по причине спешки. А может, они решили, что в пустыне я и так издохну, особенно без еды и оружия.
Как назло, во рту сразу стало сухо, как в окружающих меня песках. Я снял с пояса флягу с водой — она была почти полной — и вылил на язык не больше пробки воды. Покатал ее во рту, проглотил и повесил флягу обратно. Нож я вынул из сапога и заткнул за пояс. Стальные браслеты продолжали болтаться на правом запястье — я решил приспособить их под некое подобие кастета.
Обидно было, что я не знал, как далеко собрался ехать Дарби. Даже при отсутствии КПК я примерно помнил карту местности и очень надеялся, что Дарби едет туда же, куда собирались и мы.
Я осторожно поднялся, долго всматриваясь вокруг, разглядывая силуэты барханов, подсвеченных вечерним солнцем, словно прожектором, как тогда в долине…
Убедившись, что признаков активности в обозримом пространстве нет, я направился обратно, к следам вездеходов. Я старался держаться теневой стороны рельефа, не упуская из виду борозды взрытого колесами песка. Боль в ноге стала постепенно утихать. Так я и шел, слегка прихрамывая, просто шел, внимательно озираясь по сторонам и стараясь ни о чем не думать. Ни об Ирине, ни о наших эсквайрах, ни о Дарби с туристами, ни о своих перспективах на ближайшее время: если у меня и возникали какие-то мысли, то они были невеселыми, и вообще оптимизм мне сейчас давался с трудом — я просто пытался сохранять спокойствие. Пока перевес сил был совсем не в мою пользу — то, что я ускользнул от лап Дарби, преимуществом назвать можно пока только с натяжкой…
Ноги сами шагали наученным шагом: с пятки на носок — меньше шума, больше боли, раз-два-три-четыре, левой, левой. Корпус моего туловища пригибается пониже, хотя кажется, что я уже успел устать: устать прятаться, устать бояться, устать думать о смерти… Устаю… Надо чуть добавить кислорода в дыхательной маске… вот так… наедине с собой, со своими мыслями — шагать вперед, шагать, чтобы жить, чтобы победить непонятно кого и неясно зачем… раз-два-три-четыре, вдох — выдох… Шумят бронхи, шипит фильтр, один в пустыне, плевать… Один в пустыне… Хрен с ним… надо идти…
Ира… что с тобой? Раз-вдох, два-выдох, раз… Небо становится багрово-оранжевым… В голове звучит давно забытая мелодия…
Отпечатанный протектор на песке похож на сталкивающиеся сверла; пока я не думаю — я существую? Парадокс?
Шуршит ветер в песчаных барханах, наконец-то я остался один, как я этого и хотел… Только… жаль, нет компьютера, а то включил бы тот надоедливый трек, который крутится у меня в голове… Раз-вдох, три-выдох… метр за метром…
Через какое-то время я вошел в ритм строевого шага: каждое движение было синхронно с дыханием: на «раз-два» — я делал глубокий вдох, на «три-четыре» — глубокий выдох. Из-под маски легкой дымкой начинал выбиваться пар от дыхания…
Вдалеке, где-то между барханами, послышалось тяжелое ритмичное сопение, которое шло, сопровождая меня. Холки церберов я заметил на тридцать градусов южнее. Это было скверно — звери чувствовали, что я ранен, хоть и не сильно, зверям казалось, будто я скоро не смогу ходить, — пока они просто шли параллельно моему курсу, но постепенно приближалось темное время суток, а я должен буду рано или поздно поспать, хотя бы пару часов. Во рту опять пересохло, но я терпел — по моим прикидкам, стоило потерпеть еще часик, пока можно будет хлебнуть из фляги. Зато я пообещал себе, что глотну и спирта для поддержания тонуса. Это предвкушение позволяло держаться… Делить в уме порции воды и шансы… холок было около трех или четырех, пару раз мелькали пегие морды с торчащими из-под рваных губ клыками… конечно же их привлек шум в пустыне, особенно когда рокот моторов стих и остался только запах моего мяса. Церберы хоть и приручаемые предки собак, но есть они любят, как и все живое в этой вселенной…
Через сорок минут я не выдержал — замедлил свой ход и снял с пояса сперва одну, а затем и другую флягу.
Нахальное и циничное преследование собак стало меня нервировать. Видно почувствовав мое состояние, они активизировались: на ближайший бугор выполз, припадая к земле, довольно крупный кобель и, потянув носом воздух и заметив меня, повернул голову и зарычал…
Хвостов у него было два — один перебит, а на шкуре виднелись поперечные шрамы, судя по всему, оставленные юварками, потому что только у них я видел такое оружие: несколько десантных ножей, привязанных к длинной трубе веером.
Кобель сделал несколько прыжков галопом по склону бархана и, глухо рявкнув, скрылся в низине.
Только тогда я разглядел трех остальных участников стаи: один, грязно-оранжевого цвета с желтым пятном на спине, был двухголовым, остальные изобиловали пестрой раскраской охристо-черных оттенков и вроде были не очень крупными. Эти ободранные и пошарпанные твари, высунувшись из-за ближайшей лощины, нахально созерцали меня, роняя на песок вязкую слюну, и вновь спрятались в складках местности…
Я понял, что если не решить этой проблемы в ближайшее время, то потом, когда я устану, — будет поздно. Я начал думать.
Часа через полтора я заметил самый крупный бархан по ходу колеи вездеходов. Подбежал к нему и забрался почти на самый верх. Разрыв неглубокую ямку, я уселся в нее задницей, и тут раздалось злобное рычание. Я начал набрасывать на себя песок, чтоб покрыть большую часть туловища, защищая себя от прокусов.
Увидев, что я уменьшился в размерах, да и упал, стая зарычала, топорща уши и скаля клыки. Они глядели на меня снизу вверх круглыми жадными глазами, в которых была ненависть, голод и страх. Вожак вновь забрался на небольшой холмик и, несколько раз дернув туловищем, громко зарычал, а затем первый пустился бежать ко мне, задирая верхнюю губу и утробно урча.
Я попытался поцокать языком — это успокаивает собак, но сейчас я слышал только шорох крупных лап по песку и сопение: кобель с перебитым хвостом бежал ко мне, всем своим видом обещая мне проблемы с целостностью организма. Его пасть оскалилась, обнажив ряд желтых зубов, и я, клянусь всеми марсианскими богами, не хотел бы, чтобы он их в меня воткнул: эта тварь больше метра в холке безопасна, только когда твои руки сжимают автомат. И мне было мучительно обидно, что его у меня сейчас нет, — нет моего автомата.
За ним выскочили его трое собратьев, которые казались уже лишними в этой ситуации. На пару секунд я подумал, что стоило бы вскочить на ноги, но один опытный Охотник именно так объяснял мне борьбу с собаками без оружия.
Вожак, подскочив ко мне, прыгнул, нагнув шею вбок: он собирался вцепиться мне в артерию.
Я лихорадочно вспоминал, где левая сторона его груди, — нож я уже держал в руке: словно во сне, огромная пегая туша обдала меня зловонным дыханием, челюсти пошли в сторону шеи, а мой нож под легким углом уперся в килевидную грудь.
Клацнули зубы, я вновь почувствовал гнилостный запах и сжался, отвернув шею вбок, острие провалилось в туловище, скользнув по ребру, раздался пронзительный визг, и на песок брызнула кровь, обдавая ноздри тошнотворным металлическим оттенком…
Я почувствовал боль в раненом плече, удар, вывернутое запястье — и тотчас же услышал хриплый лай, захлебывающийся рычанием.
По моей щеке царапнула огромная лапа с когтями, и я ударился головой о камень, громко выругавшись матом…
Трое оставшихся церберов с хриплым рычанием бросились на меня, а вожак продолжал конвульсивно дергать лапой, булькая где-то в утробе кровью из разрезанного сердца, которая брызгала на мои руки, сжимающие нож…
Следующий цербер вцепился мне в плечо, и я взвыл от боли, внезапно пронизавшей все мое существо. От этого в моих глазах пошли красные трещины, и я инстинктивно повернул голову и впился своими зубами в лапу огромной собаки. Цербер взвизгнул, как-то жалобно рыкнув, но хватки не ослабил — я, дергаясь в конвульсиях боли, стряхнул с себя тело вожака, выдернув оттуда скользкий от крови нож, и всадил его в бок нападавшей собаки… В этот же момент кто-то весьма ощутимо прикусил мне ногу.
