Дэвид Файнток - Надежда патриарха
– Ты еще мальчишка, у тебя вся жизнь впереди…
– Трус! – Его глаза засверкали. Он показал пальцем на окно. – Если б они только знали.
– Кто?
– Никто вам не говорил? – вскинул он бровь.
– Скажи мне, в чем дело, черт подери! – Я изрек богохульство, но сейчас мне было не до этого.
Джеренс подошел к двери, распахнул ее:
– Марк, Карен, помогите мне. – Он открыл тумбочку рядом с кроватью. – Причешитесь.
– Зачем?
– Причешитесь! – Я смиренно подчинился. Такого Джеренса мне еще не приходилось видеть. – Помогите его поднять.
Он подкатил к кровати огромное кресло на колесиках.
– Куда мы его повезем? – Тилниц встал у моей руки.
– К окну. – Они совместными усилиями пересадили меня в кресло.
Джеренс раздвинул занавески.
– Выгляните, вы, себялюбивый ублюдок.
– Ну-ну, полегче, – холодно заметил Марк.
– Заткнись. Смотрите, черт вас возьми.
Я глянул вниз. Моя палата была на пятом этаже госпиталя, в районе бывших городских трущоб. Двенадцать лет назад лазеры с орбитальной станции сожгли дома, прошлись по улицам, и тысячи людей нашли здесь свою смерть. Сейчас это был смешанный район, бизнесмены и иммигранты среднего класса все больше населяли его, предвещая будущее возрождение города.
У меня перехватило дыхание. На улице, у ворот госпиталя, толпились сотни – нет, тысячи людей. Некоторые были в пестрых одеждах разных племен, остальные – просто в летних костюмах. Многие держали плакаты, которые на таком расстоянии не представлялось возможным разглядеть.
Кто-то показал рукой в нашу сторону. Послышались голоса. Скоро все смотрели наверх. Гул перешел в рев.
– Помашите им.
– Увезите меня назад.
– Помашите. Вы обязаны сделать это для них. Я взмахнул рукой.
– И сколько они здесь…
– Всю неделю. С каждым днем все больше.
Я махнул еще раз, попытался что-то приветственно крикнуть, а на сердце у меня было гадко и тоскливо.
– Положите меня на кровать.
– Сэр, настало время вам подумать…
– Немедленно! – велел я тоном, не допускавшим возражений.
Как будто воздух вышел из воздушного шарика. Так и Джеренс весь поник, послушно подкатил кресло к кровати. Я схватился за матрас. Марк помог мне перебраться на кровать.
Я взял свою ногу рукой и положил ее на другую, чтобы лучше видеть то, что происходит за спинкой кровати.
– До свидания.
Я не слышал, как они ушли.
Через некоторое время медсестра принесла ужин. Он остался нетронутым. Палата медленно погрузилась в темноту.
Раздался негромкий стук в дверь.
– Уберите. Я не голоден.
– Это я, па. – Филип закрыл за собой дверь, пододвинул кресло.
Я ничего не сказал.
– Я слышал, у тебя трудности. – Голос его был едва ли не веселым. Он застыл в ожидании ответа. – Я побуду здесь немного. Давай я тебе почитаю?
– Я не в том настроении, чтобы принимать гостей.
– Мне так и сказали.
– Пожалуйста, уйди.
– Нет, сэр.
Я сжал его руку, подтянул поближе, потом схватил за воротник:
– Делай, что тебе сказано.
– Не сегодня. – Он спокойно расцепил мои пальцы. – Пока не забыл, прошу прощения, что ушел тогда после банкета по поводу присуждения премии. Я… так расстроился.
– Благодарю. – Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более холодно.
Он оценивающе посмотрел на меня:
– Ты похудел. Поел бы супу.
– Проклятье! Филип, уйди, а не то я позову Тилница, и он тебя вышвырнет отсюда.
– Валяй. – Его тон выводил меня из себя. – Ему придется со мной повозиться.
– Марк!
Через мгновение дверь открылась.
– Мой отец хочет, чтобы вы вывели меня, сэр. Но я собираюсь сопротивляться. – Фити снял куртку и принял оборонительную стойку, которой когда-то выучила его мать.
– Господин Генеральный секретарь? – Тилниц беспомощно смотрел на нас.
Я ударил кулаком по кровати. Абсурд какой-то.
– Хватит, вы, оба.
– Вы хотите, чтобы я… – спросил Марк.
– Нет. – Я бессильно откинулся назад. – Пусть остается.
Почему мое сердце застучало чаще, сильнее? Тилниц вышел, покачав головой.
– Поешь супу. – Филип поднес ложку к моему рту.
– Я не ребенок.
Знаю, сэр. И потому хватит вести себя, словно ребенок.
Не переставая ворчать, я поел, удивляясь, насколько все же проголодался.
Потом Фити прочитал, что пишут «Весь мир на экране» и «Мир новостей». Я подремывал, опираясь спиной на подушки. Через некоторое время я спросил:
– А где мама?
– Дома, в нашей резиденции. – Он опустил глаза в пол.
– Я обидел ее.
– О да.
– Сожалею.
Он дотронулся до моей руки:
– Думаю, она все понимает.
– Это всего лишь… Филип, ты помнишь, как умирал мистер Чанг? – Тогда мы все делали вид, будто его прикончил сердечный приступ, но на самом-то деле это был паралич. – Он лежал на такой же вот убогой кровати, не в силах пошевелиться, и только глаза говорили о том, какие муки он испытывал.
– Ты не в таком состоянии, папа.
– Близко к тому.
Как я мог объяснить, чего боялся больше всего на свете? Когда доктор Рэйнс хотел меня подчинить, ему требовалось всего лишь взять меня за руку. Я не мог вырваться, не мог сопротивляться.
– Филип, я готов к концу.
Я мог достойно встретить смерть, моя встреча с Богом и так долго откладывалась, но пребывать настолько беспомощным…
– Тряпка! Нет, это недостаточно сильное выражение. Дерьмо!
– Фити! – скривился я. – Ты никогда не говорил на таком языке.
– Меня Джаред научил, – усмехнулся он.
– А, Джаред. – Я едва не задрожал при упоминании его любимого приятеля. Через мгновение спросил:
– Ну, и как он?
Корректировка гормонального дисбаланса освободила Джареда от дурных наклонностей, но я все еще не мог думать об этом лечении без содрогания. С другой стороны, в его случае иного выхода не было.
Фити не понимал, отчего я забеспокоился:
– Папа, я не гей, я нормальный человек.
Его последним увлечением была одна серьезная студентка-художница, так же очарованная Роденом, как и он. Она была очень симпатичная, но я никогда не относился к ней тепло.
– Понимаю, сын. – Моя ладонь переместилась и легла на его руку. Мне было стыдно за то, что ему пришлось из-за меня почувствовать.
– Я знаю, что он тебе не нравится.
Во время восстания беспризорников Джаред произвел настоящее опустошение в компьютерных сетях. Бесшабашность этого парня привела к гибели его отца – моего помощника и старого друга. Только влияние Робби Боланда спасло его от исправительной колонии, несмотря на его пятнадцатилетний возраст.
– Я никогда не говорил… Видишь ли… – Я вздохнул. – Передай ему от меня привет.
– Ты мог бы сделать это сам. Он здесь, внизу. – Фити больше ничего не сказал, но глаза его смотрели на меня выжидающе.
– Агх-х. – («Куда я только ввязываюсь?») – Не теперь. – Я не мог позволить этому дружку Филипа увидеть меня беспомощно распростертым на кровати. – Когда я встану с кровати.
– Как тебе угодно, папа.
Я нахмурился. Он натолкнул меня на одну мысль.
– А где Чарли Витрек? Он поможет.
Губы Филипа сжались.
– Я не видел Чарли после взрыва.
– Он не погиб?! – Это прозвучало как мольба. Обращенная не к Господу Богу, а к Филипу.
– Нет. Он ослеп. – Филип подкатил к кровати кресло-каталку.
– Ох, Чарли! – На несколько мгновений я забыл о своих отнявшихся ногах. – Где его палата? Отвезите меня туда.
– Они положили его в госпиталь Джонса Хопкинса, – мягко ответил Ф. Т. – Пододвинься к краю кровати… Мы съездим к нему в какой-нибудь другой день.
Карен и Марк помогли мне перебраться в кресло. Кто-то дал мне зеркало, и я согласился, что выгляжу, как черт. Медсестра, волнуясь, побрила меня. Я велел Фити принести мне рубашку вместо больничного халата. Кто-то повязал мне галстук. Я машинально его затянул.
Пока Ф. Т. ходил за Джаредом, я поправил одеяло у себя на ногах.
– Как я выгляжу?
– Как в прежние времена. – Марк Тилниц украдкой подавил зевок.
– Мои волосы хорошо лежат? В любом случае я не идиот. Я знаю, что мною манипулируют.
– Только не я, сэр. – Он открыл дверь. – Вы не желаете, чтобы Тенера внесли в список посетителей с постоянным допуском?
Это не имело никакого значения. Я не собирался торчать здесь долго.
– Только когда он будет с Филипом. – Помолчав немного, я спросил:
– А где Бранстэд?
– В Ротонде.
– В это время?
– Он сказал, что есть срочная работа. Что-нибудь еще?
– Позвони ему. – Внезапно мой голос сделался сиплым. – Попроси, чтобы он простил меня.
Дверь открылась.
– Здравствуйте, сэр, – немного взволнованно, как и следовало ожидать, произнес Джаред Тенер.
Я вытянул руку.
– Рад тебя видеть. – Если мои слова и прозвучали чересчур сердечно, этого никто не заметил.
Глаза Фити встретились с моими. Они светились благодарностью.
