Пол Андерсон - Враждебные звезды
Макларен прекратил вырубку грунта, выключил резак и, повесив его на генератор, забрался в бадью подъемника на краю шурфа. При спуске его фонарик отбрасывал на стены вертикальной выработки лужицы света. С трудом передвигаясь по дну шурфа, он загрузил бадью и, усевшись на нее сверху, поднялся к поверхности. Там его ожидала маленькая электротележка, и он высыпал в нее содержимое бадьи. А затем ему пришлось проделать все сначала, и еще раз, и еще — до тех пор, пока тележка не наполнилась.
Слава Богу и мертвым создателям «Креста», что корабль был прекрасно оборудован для работы на поверхности безвоздушных планет; на его борту были машины для рытья, строительства, для транспортировки грузов. Конечно, так и должно было быть. Ведь его основной целью являлась установка новой приемо-передаточной станции на новой луне; а все остальное потом присылалось прямо из Солнечной системы.
Когда-то это было его целью.
Но, черт возьми, эта цель и сейчас стояла перед ним.
Макларен устало взобрался на сиденье тележки. Вместе со скафандром его вес на одну четверть превышал здесь земной. Фары высветили проведенную краской линию, указывающую путь к кораблю. В целях безопасности было решено взрывать шурф в некотором отдалении от него, чтобы вибрация почвы не смогла причинить вреда контуру или сепаратору изотопов. А затем трассу пришлось пометить, раз уж здешняя природа не удосужилась оставить им какие-либо ориентиры, чтобы не сбиваться с пути. Поверхность этой планеты была голой, как череп.
Бремя существования свинцовой тяжестью навалилось на Макларена.
Вскоре он различил сплюснутую сферу «Креста», увенчанную металлическим каркасом, и туманность Ориона. Не шутка, когда внутри все перевернулось вверх дном. Они потратили целый день на то, чтобы просто расставить по местам все необходимые им предметы. Что ж, Сейки, ты сделал то, что на тот момент казалось самым подходящим, и сейчас твое изуродованное тело с честью покоится рядом с Чангом Свердловым на обширных железных равнинах.
Яркие прожекторы заливали светом пространство под корпусом корабля. Райерсон как раз заканчивал обработку предыдущей партии груза, кроша камень и затем измельчая его в пыль. Великолепная слаженность в работе. Макларен остановил тележку и слез с нее. Райерсон обернулся к нему. Направленный свет прожектора проник сквозь лицевое стекло и выхватил из тьмы внутри скафандра осунувшееся бородатое лицо, размером чуть больше носа, скул и колючего подбородка. Под этим высоким сводом небес, в своей фантастической броне скафандра он походил скорее на тролля, чем на человека. «А может, и я, — подумал Макларен. — Человечество далеко от нас. Мы перестали мыться, бриться, обращать внимание на одежду, готовить пищу… притворяться. Мы работаем до тех пор, пока не перестанет соображать голова, и после этого остаемся поработать еще. А затем мы вползаем по лестнице в корабль, чтобы на пару часов забыться в тревожном сне, и просыпаемся под трезвон будильника, и обманываем свои ссохшиеся желудки, заливая их литром чая. А потом мы кладем в свои рты по крошечному кусочку пищи и снова выходим наружу. Потому что времени у нас почти не осталось».
— Привет, нибелунг, — произнес Райерсон. Макларен вздрогнул.
— Ты что, становишься телепатом?
— Не исключено, — заметил Райерсон. Голос его уже сел до хриплого шепота. Взглядом обшарив темноту, Райерсон добавил: — Здесь все возможно.
— Как закончим с этой партией груза, — предложил Макларен, не желая дальше развивать мысль Райерсона, — не мешало бы убрать весь шлак подальше от корабля. Эти девяносто девять процентов отходов, абсолютно для нас бесполезные, накапливаются слишком уж быстро.
— М-хм. — Тяжело ступая, Райерсон подошел к тележке и начал разгружать ее. — А затем опять все сначала: вырубать грунт, грузить, дробить… Боже милостивый, как же я устал! Ты действительно думаешь, что мы сможем и дальше выполнять такую тяжелую работу — вот как сейчас, — когда съедим свой последний кусок?
— Но нам все равно придется это делать, — сказал Макларен. — И, конечно, всегда есть… — Он приподнял огромный кусок породы, и в голове у него все закружилось. Выронив из рук камень, он ткнулся коленями в твердую поверхность планеты.
— Теранги! — Голос Райерсона, казалось, пробивался к нему сквозь густую пелену тумана из каких-то непостижимых и смутных дельфийских[23] глубин. — Теранги, что с тобой?
— Ничего, — пробормотал Макларен. Качнувшись, он натолкнулся на вытянутые руки Райерсона. — Оставь… все в порядке, через минуту… — Осязая твердую устойчивость скафандра, он позволил себе расслабиться. Слабость, откатываясь волнами, отпускала его постепенно.
Вскоре Макларен почувствовал себя значительно лучше. Он поднял глаза. Райерсон как раз скармливал дробилке последние куски породы. Машина перемалывала их с таким грохотом, что дрожала сама планета и он, Макларен, вместе с ней. Даже зубы его, вибрируя, слегка постукивали друг о друга.
— Прости, Дэйв, — проговорил он.
— Все в порядке. Тебе лучше подняться в корабль и немного полежать.
— Самое время. Наверное, нам не следовало так сильно урезать наши пайки.
— Ты теряешь в весе даже быстрее, чем я, — заметил Райерсон. — Тебе, пожалуй, нужен дополнительный паек.
— Ну нет. Это просто следствие нарушения обмена веществ, вызванного годами неумеренного потребления вина, женщин и нескладных песенок.
Райерсон присел возле него.
— Я уже и сам еле дышу. Наверное, нам обоим стоит передохнуть, пока дробилка расправляется с породой.
— Хорошо, — произнес Макларен, — если твой копчик может выдержать такой грохот, выдержит и мой.
Какое-то время оба молчали. Их тела дрожали от громыхания машины, а в головах гудело от нескончаемого бормотания звезд.
— Как ты думаешь, сколько времени займет подготовка контура? — спросил Макларен. — По твоим последним прикидкам.
— Раньше я недооценивал время, затрачиваемое на каждую операцию, — ответил Райерсон. — А сейчас — просто не знаю. Сначала нам нужно добыть германий. Затем собрать блоки… Не знаю. Две недели, три? А затем, как только все схемы начнут функционировать, их надо настраивать. В основном вслепую. Ведь я совсем не знаю критических констант. В общем, мы потратим х времени, где х зависит от нашего везения.
— Скоро мы откроем последнюю банку с едой, — сказал Макларен. Напоминать об этом было совершенно излишне, это подводило их к тому, о чем они оба избегали говорить.
Райерсон решительно отказывался приближаться к опасной теме.
— Говорят, что от курения пропадает аппетит.
— Пропадает, — подтвердил Макларен, — но я докурил последние сигареты несколько месяцев назад. А теперь у меня даже пропало желание курить. Хотя я, конечно, благополучно восстановлю эту свою привычку, как только мы попадем на Землю.
— Когда мы вернемся домой… — Слова замерли у Райерсона на губах, словно он бормотал во сне. — Мы уже давно не говорили о наших планах на будущее.
— Как сказал бы любой из нас, оно становится слишком предсказуемым.
— Это так. А сейчас ты его тоже можешь предугадать? Я имею в виду: ты еще не передумал насчет того кругосветного круиза на паруснике… э-э… с женским экипажем и полным трюмом шампанского?
— Не знаю, — ответил Макларен, слегка удивляясь тому, что мог бы осуществить этот план. — Я думал… А ты помнишь, как мы однажды в космосе разговаривали о плавании под парусами и делились друг с другом своим опытом в этом деле, и ты еще сказал мне, что море — это самое жестокое творение на нашей планете?
— М-м-м-да. Конечно, моим морем была Северная Атлантика. Она воспринималась по-разному.
— Верно. И все же, Дэйв, море не выходит у меня из головы. Теперь я вижу, что ты был прав. Любой океан для нас слишком… велик, древен, ослепителен… слишком красив. — Он обратил свой взгляд на миллиарды солнц Млечного Пути. — И этот черный океан, в котором мы терпим катастрофу, тоже.
— Странно, — сказал Райерсон. — Я считал, что именно под твоим влиянием все больше и больше думаю о море как о… наверное, не как о друге. Но как о надежде и жизни, и… даже не пойму. Знаю только одно: мне бы хотелось, чтобы ты взял меня с собой в тот круиз.
— Непременно, — сказал Макларен. — Я вовсе не имел в виду, что буду бояться теперь воды, стоило мне заглянуть в нее поглубже. И не только в нее — наверное, во все. Шутка сказать, но здесь, на этой планете, у меня временами появляется чувство, которое Сейки называл внутренним видением, интуицией.
— Космос многому учит, — согласился Райерсон. — Мне тоже начало что-то открываться, когда я пришел к выводу, что не Бог зашвырнул меня сюда и что Он не собирается возвращать меня домой — Ему нет до этого дела… Да, так насчет того круиза. Мне бы хотелось поехать с женой, но она догадается о твоих, э-э, спутницах.
