Рэндалл Биллс - Основатели кланов I: Исход
Я что, ошибся комнатой? Почти полностью затемненное помещение заставило Андрея затаить дыхание – он ожидал увидеть больше признаков присутствия своего брата. В единственной кровати, которую он заметил в центре комнаты – почти невидимый отблеск простыней, за которыми притаилась смерть, чтобы забрать с собой умирающего – со стонами двигалось тело. Медицинская аппаратура гудела, попискивала и вибрировала в отчаянных усилиях отогнать смерть от больного. Андрей немедленно ощутил носом типичный запах больницы, наполненный дезинфекторами и медикаментами. Он почувствовал себя опустошенным.
Брат.
С каждым моментом темнота рассеивалась, пока глаза Андрея привыкали к скудному освещению – он обнаружил ещё одного посетителя. В углу, опершись на стену так, словно лишь она одна ещё держала его в вертикальном положении, стоял генерал.
– Сэр! – отчеканил Андрей, вытянулся по стойке «смирно» и отдал салют. Секунды улетали в ритме пипикания аппарата искусственного сердца-почки, в такт с искусственно поддерживаемым пульсом. Господи, до чего медленно. Андрей подождал, пока тени не отступили ещё немного. Только тогда он увидел, что у отца закрыты глаза.
Он что, спит? Стоя? Он хотел что-то сказать, но промедлил. Преподаватели в Академии с большим трудом отучили его от таких нарушений протокола. Наконец, когда он был уже почти не в силах сдержаться, генерал опередил его ответом:
– Андрей. – Слово выползло из его бессильных губ, растянулось, сломалось и оставило внутри Андрея пустоту, глубже и больнее которой попросту ничего не могло быть.
Воображаемые остатки глазури с пирога, казалось, жгли губы. Сладкое послевкусие вызывало головокружение и заставляло бурлить желудок. Ничего. Никаких «здравствуй», никакой радости, даже злости никакой. Просто… ничего.
– Сэр! – отчеканил он во второй раз. Он не знал, что делать, так что предпочел использовать схему поведения, вбитую ему в голову в Академии. Вдруг ему показалось, что темнота в комнате как-то связана с той пропастью, над которой балансировал он сам – ему грозило бесконечное падение в ничто.
Сухо, словно умершие листья, влекомые ветром над мертвой землей, шелестели кроватные пружины. Тихий стон, исходящий, казалось, от самых врат Преисподней, прозвучал в комнате. Несмотря на то, что этот замученный звук исторгся из перегруженных лёгких, он заполнил собой всю тишину. Их взгляды устремились к кровати. Они ждали, затаив дыхание. Медицинская аппаратура продолжала невозмутимо сообщать о постоянном, хотя и ослабленном пульсе. Кризис ещё не наступил. Тем не менее, оба могли чувствовать – смерть бродит сегодня где-то неподалеку, затеняя комнату предчувствием.
– Ты пришел, – нарушил тишину генерал. Андрей промедлил с ответом, не в силах оторвать взгляд от этой борьбы со смертью, проходящей перед ним словно в замедленной съемке.
– Конечно, сэр.
– В этих стенах ты можешь отказаться от «сэра». Это здесь неуместно.
Чувствуя пробуждение адвоката дьявола, Андрей так сильно прикусил язык, что тот едва не закровоточил. Он хотел едко ответить отцу, что его, Александра Керенского, никто не освобождал от генеральских обязанностей – но его испугал сердитый взрыв чувств отца.
Это здесь неуместно. Совершенно. Вы оба в последнее время не присылали мне паршивого письмишка, никаких «привет» или «как дела», как это делали раньше. А теперь вдруг вот это. Похоже, ты не можешь пережить, что ты вдруг оказался не в центре внимания, Николай. Что, твоего собственного днярожденияуже недостаточно? Он повесил голову, пристыженный, но тем не менее, не в состоянии преодолеть свои мысли.
– Когда это произошло? – Андрей попробовал снова в надежде, что беседа поможет преодолеть растущую пропасть между ним и его отцом.
– Трое суток назад, как мне сказали. Андрей пораженно расширил глаза:
– Так неожиданно?
– Со многими все получилось ещё быстрее.
В помещении опять наступила тишина и Андрей стал лихорадочно рассуждать, что ему ещё сказать. Он отвел взгляд от инвалида, которого был совершенно не в состоянии воспринимать как брата, и посмотрел на генерала.
– Мама здесь была? – Андрей ещё в детстве привык проводить долгие отрезки времени без матери. Он, так же, как и Николай, не имели с ней много общего со времен оккупации Терры. Но она просто должна была появиться – или не должна?
– Она придет. – В голосе генерала не было уверенности в этом.
Хотя их отношения всегда были сложными, колебания вождя всех СОЗЛ наполнили Андрея непривычным страхом. Он сделал пару шагов навстречу генералу и лёгкие звуки от парадных ботинок прозвучали в царящей кладбищенской атмосфере, как винтовочные выстрелы.
– Отец, что говорят врачи?
– То же, что они всегда говорят, – только теперь генерал поднял голову, чтобы взглянуть на Андрея. Глядя в пустоту в глазах отца, тот едва не шагнул назад.
– У них нет ни малейшего представления о причинах болезни, не говоря уже о том, как остановить процесс. Ему придется просто справляться самому. Выживает примерно четверть.
Андрею снова показалось, что в помещении стало темнее. Они оба знали: почти все, кого свалила эта болезнь и кто пережил её, получили неизлечимые мозговые травмы. Андрей задрожал. Злость, горечь, отчаяние. Все эти чувства он мог понять, ощутить. Но НЕЧТО заставляло его нервничать.
– Как твоя учёба?
Андрею сначала показалось, что он ослышался. Отец спрашивает о моей учёбе? О моей жизни?
– Все прекрасно, сэр.
– Да забудь ты, наконец, это «сэр»!
Большая часть помещения все ещё была затемнена, так что разглядеть было можно мало что. Тем не менее, Андрею показалось, что он увидел, как на долю секунды черты отцовского лица отразили улыбку. Нет. Этого не может быть.
– Извини, отец.
– Так как учёба?
– Хорошо, сэ… папа.
– Я слышал, ты попал в сборную по стрельбе.
– Утвердительно. Как раз вовремя, чтобы поучаствовать в следующем месяце в матче против Академии Цирцеи.
– Неплохо.
Андрея охватила растерянность. Нереальность ситуации сбила его с толку. Мучитель Андрея – мой брат – лежал при смерти, а его отец, который долгое время едва перемолвился с ним парой слов, болтал с ним об обучении и о жизни. Андрей задавался вопросом, не попал ли он через эту дверь в какой-то другой, альтернативный мир, в котором Николай не управлял его поступками, а отец заботился о своем младшем сыне.
– Значит, подождём, – Андрей не мог больше выдержать тишины.
– Разве это не то, что мы делаем всегда? Ждём, потому что так надо. Ждём, потому что имеющиеся у нас возможности выбора таковыми вовсе не являются – пока выбор не будет сделан за нас, а тогда – по мере сил реагируем?
Впервые голос генерала окрасили эмоции. Что-то было, но Андрей не мог это «что-то» ухватить. В словах генерала блуждали переживания последних четырёх лет – и ещё нечто. Все это время лидер СОЗЛ пытался делать лучшее в страшнейших ситуациях. Кто бы смог в таких условиях отыскать время для предусмотрительных действий?
Будет ли он всегда обвинять себя в смерти Саймона Камерона? В крахе Звёздной Лиги? Будет ли он до самого конца видеть виноватого только в себе? Андрей отвернулся. Чувство пустоты заполонило его окончательно.
Стану ли я тоже всегда обвинять только себя? Любой ответ на этот вопрос глотала пустота.
Андрей медленно повернулся опять к кровати. Он вдруг понял, что проклятие Керенских никоим образом не задело его брата. Николай принимал решения и действовал, казалось, совершенно не опасаясь последствий. Андрей едва не захихикал в истерике, осознав это. Человек, который готов действовать без малейших угрызений совести, стит на пороге смерти, а мы, на ком последствия любых действий висят, как свинцовые гири, должны жить дальше.
Что касается этого, то Андрей даже в какой-то мере завидовал своему брату.
14
Военная академия Эдема, Новая Москва
Норафф, Эдем
Миры Пентагона
1 июля 2792 года
Толпа нетерпеливо ожидала. Лёгкий ветер дул над огромным стадионом, принося с собой городские запахи, давая легкую прохладу множеству людей, стоящих под палящим солнцем. Андрей оглядывал бесконечные, переполненные ряды скамей на трибунах стадиона.
Похоже, не меньше сотни тысяч человек. Треть населения города! Он покачал головой, представив себе, что целые районы Новой Москвы опустели. Потом он снова начал воспринимать окружающее и сделал усилие над собой, чтобы не потерять воинской выправки.
Наконец, прежде чем волнение публики перехлестнуло через край, генерал направился к трибуне, возведенной на возвышении в южной части стадиона. Несмотря на свои девяносто два года, генерал двигался с исполненным силы достоинством, облекающим его лучше, чем блестящая парадная униформа СОЗЛ – почти физически ощущаемое присутствие, заставляющее все глаза устремиться к нему. Добравшись до пульта, он оперся на него обеими руками и оглядел собравшихся. На каждого из выстроившихся перед ним кадетов он взглянул отдельно – его глаза задерживались достаточно долго даже на тех, кто стоял в задних рядах, отдавая дань уважения каждому из них.
