Филип Дик - Время, назад (сборник)
— Но этого вы все–таки не предусмотрели.
— Мы не считали, — сказал Гещенко, — что легкая подготовка к ее мозговому метаболизму будет токсичной для вас. И мы совершенно теряемся в догадках, откуда она знала об этом, если только просто не догадалась.
— Не думаю, что она просто угадала это.
— Проходят ваши медиумы предварительную подготовку?
— Может быть, — ответил Ларс. — Она все еще в клиническом состоянии?
— Вы имеете в виду, психически? Нет. Она безрассудна, она полна ненависти, она не любит нас и не хочет сотрудничать. Но она не больна.
— Попробуйте отпустить ее, — предложил Ларс.
— Отпустить? Куда?
— Куда угодно. Освободите ее. Уйдите от нее. Оставьте ее. Вы не понимаете, да? — Это было совершенно очевидно — Ларс просто даром терял время. Но он попробовал еще раз. Человек, к которому он обращался, не был ни идиотом, ни фанатиком. Гещенко просто прочно увяз в действительности. Вы знаете, что такое «фуга»?
— Да. Это значит — смыться..
— Дайте ей бежать, пока она не добежит. — Он замолчал.
Насмешливо, но с мудростью возраста, не ограниченной советской действительностью, Гещенко спросил:
— Куда, мистер Ларс?
Он ждал ответа.
Ларс упрямо сказал:
— Я хочу вместе с ней сесть и начать ту работу, которую мы должны сделать. Несмотря ни на что. Это не должно вызывать задержек, потому что они будут только пробуждать в ней тенденции к сведению на нет всех возможных попыток к сотрудничеству. Поэтому уберите всех и дайте мне поговорить с моим врачом.
Доктор Тодт сказал Ларсу:
— Я хочу сделать вам мультифазу, прямо сейчас.
Ларс положил руку на плечо Тодта:
— Нам с ней надо работать. Мы пройдем тестирование как–нибудь в другой раз. Когда я вернусь в Нью–Йорк.
— «De gustibis» — фанатично произнес высокий, мрачный, длинноносый доктор Тодт, — «non disputandum est» «О вкусах не спорят (лат.)». Я думаю, вы сумасшедший. Они скрывают формулу этого яда, и мы не можем проанализировать его. Только Господь Бог знает, что оно с вами сотворило.
— Оно не убило меня, и нам придется довольствоваться этим. Но все–таки ухо востро во время наших трансов. И если есть какие–нибудь измерительные приборы, чтобы навесить на меня…
— Конечно. Я постоянно буду держать наготове электроэнцефалограф и кардиограф. Но только для вас. Не для нее. Пусть они за нее отвечают. Она не мой пациент. — Невероятно ядовито Тодт добавил:
— Знаете, что я думаю?
— Что мне надо бы вернуться домой, — сказал Ларс.
— ФБР может забрать вас…
— У вас есть капсулы эскалатиума и конджоризина?
— Да, и слава Богу, что вы не собираетесь делать инъекции. Это первое разумное решение.
Тодт вручил ему два маленьких бугристых конвертика.
— Я не собираюсь делать инъекции. Они могут только усилить эту чертову отраву, что она дала мне.
Ларс решил, что достаточно предостерег себя. Он еще долго не будет принимать даже те наркотики, с действием которых знаком. Или считает, что знаком.
Подойдя к Лиле Топчевой, он остановился. Она спокойно ответила на его взгляд.
— Ну, — сказал он примирительно. — А вместо двух ты могла бы мне дать четыре. Было бы еще хуже.
— О, черт, — трагически воскликнула она. — Я сдаюсь. Нет никакого выхода из этого идиотского смешения наших умов, разве не так? Придется мне прекратить быть индивидуальностью, как бы мало они мне ее не оставили.
Были бы вы удивлены, мистер Ларс, если бы я запустила эти самые спутники?
С помощью парапсихологического таланта, о котором никто не знает? Пока? Она радостно улыбнулась. Эта мысль, кажется, понравилась ей, даже если это и было фантазией, едва ли правдивой. — Вас мои слова не пугают?
— Нет.
— Бьюсь об заклад, так я могу напугать кое–кого. Черт, если бы у меня был доступ к средствам массовой информации, как у вас! Может быть, вы смогли бы это сказать им, процитировать меня…
— Давай–ка начнем, — сказал Ларс.
— Если вы будете работать в унисон со мной, — тихо сказала Лиля, — я обещаю, что с вами что–то случится. Не надо продолжать. Пожалуйста.
— Нет. Доктор Тодт здесь.
— Доктор Мертвый.
— Что? — Ларс растерялся.
— Все верно, — раздался за его спиной голос Тодта. — Именно это значит мое имя по–немецки. Она абсолютно права.
— Я ее вижу, — сказала, чуть ли не напевая, будто бы про себя Лиля. Я вижу смерть. Если мы будем продолжать.
Доктор Тодт протянул Ларсу полную чашку воды:
— Для ваших медикаментов.
Почти ритуально, как перед каждым трансом, Ларс проглотил один эскалатиум и один конджоризин. Проглотил, а не ввел внутривенно. Метод отличался, но он надеялся, что результаты будут такими же.
Сузив глаза и следя за ним, доктор Тодт сказал:
— Если формофан, который необходим ей, токсичен для вас и действует подавляюще на вашу симптоматическую нервную систему, очевиден вопрос: чем отличается структура вашего парапсихологического таланта от ее? И весьма сильно.
— Вы думаете, что мы не сможем действовать вместе?
— Вероятно, нет, — тихо ответил доктор.
— Я думаю, мы скоро узнаем.
Лиля Топчева, оторвавшись от дальней стены, где она стояла, подошла к нему и сказала:
— Да, мы узнаем.
Ее глаза ярко блестели.
Глава 18
Сэрли Г.Феббс достиг Фестанг–Вашингтона и был совершенно поражен, когда обнаружил, что, несмотря на самую последнюю превосходную коллекцию удостоверений, он не мог проникнуть внутрь.
Из–за враждебных неизвестных спутников, парящих в небе, были введены новые меры предосторожности, формальности и процедуры. Те, кто уже находился внутри, там и оставались. Сэрли Г.Феббс, тем не менее, был снаружи.
И там он и остался.
Сидя в центральном парке в мрачном оцепенении и угрюмо наблюдая за стайкой играющих детей, он спрашивал себя: «Неужели я прибыл сюда только за этим? Да ведь это же афера!»
Записывают тебя как сокома, а потом, когда им показываешь свое удостоверение, они его просто игнорируют.
Это не укладывалось в его голове.
А эти спутники, да ведь это просто предлог! — вдруг понял он. Эти ублюдки просто хотят сохранить монополию на власть. Любой, кто долго занимался изучением человеческого ума и общества, как я, может сказать это с первого взгляда.
Что мне нужно, так это адвокат, подумал он. Самый крупный талант в области права, которого я бы мог нанять, когда захочу.
Единственное — не хотелось сейчас тратить деньги.
Тогда, может быть, обратиться в газеты? Но их страницы были полны кричащих, пугающих, сенсационных заголовков о спутниках. Никто из всей массы населения не обращал внимания ни на что другое, никто не думал об общечеловеческих ценностях и о том, что происходило с отдельными индивидуумами. Как всегда, ничего не знающий средний дуралей был полностью поглощен суматохой дня. Но только не Сэрли Г.Феббс. Но даже это не позволяло ему проникнуть внутрь кремля под Фестанг–Вашингтоном.
Древнее шатающееся привидение в чем–то, что оказалось при ближайшем рассмотрении латаной–перелатанной, выцветшей и застиранной, оборванной военной формой, приблизилось к нему. Оно медленно продвигалось к скамейке, на которой сидел Феббс, поколебалось, затем со скрипом опустилось рядом.
— Добрый день, — сказал старик ржавым скрипучим голосом. Он вздохнул, кашлянул, потер свои мокрые коричневатые губы тыльной стороной ладони.
Феббс хрюкнул. Ему не хотелось разговаривать, особенно с таким оборванным пугалом. Ему место в доме ветеранов, сказал он про себя. Там он может надоедать таким же ночным вазам — старым высохшим приятелям, которым давно пора уже успокоиться в могиле.
— Посмотрите на этих деток. — Древний ветеран войны указал рукой, и Феббс, сам того не желая, взглянул туда же. — «Олли, Олли, быки свободны».
Знаете, что все это значит? «Все, все, убивающая команда свободна». «Ночной горшок» хмыкнул. Феббс застонал. — Это было еще задолго до вашем рождения. Игры не меняются. Самая лучшая игра в мире — это монополия.
Играли когда–нибудь в нее?
— Мммммммм, — сказал Феббс.
— У меня есть доска для монополии, — продолжал старикан–ветеран. — Не с собой, конечно, но я знаю, где можно взять. В клубе. — Он снова указал пальцем, похожим на веточку дерева зимой. Хотите поиграть?
— Нет, — отчетливо произнес Феббс.
— Почему нет? Это взрослая игра. Я все время играю, иногда по восемь часов в день. Я всегда покупаю самую дорогую недвижимость под конец Парк, например.
— Я соком, — внезапно заявил Феббс.
— Это как?
— Высшее официальное лицо в Запад–Блоке.
— Вы военный человек?
— Едва ли. — Военный человек! Задница!
— Запад–Блоком, — сказал старикан, — командуют военные.
