Олег Таругин - Холодный бриз
…Автомобиль подкатил к помпезному пятиэтажному зданию ОКВ на улице Тирпицуфер, остановившись возле высоких входных дверей. Адъютант выскочил первым, распахнул дверцу и застыл рядом, вышколено вытянувшись по стойке смирно. Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок выбрался наружу, надел фуражку, одернул китель и неторопливо двинулся в сторону входа. Адъютант с генеральским портфелем в руке двинулся следом.
Появившийся в начале улицы BMW R75 с коляской и армейскими номерами нагнал генерала-фельдмаршала возле самого входа. Три пистолетных выстрела почти полностью потонули в треске мотоциклетного мотора, водитель которого тут же резко увеличил скорость. Фон Бок пошатнулся, проводил непонимающим взглядом своих уносящихся прочь убийц и начал падать. Выронив портфель, адъютант поддержал его, медленно опустив на тротуар. Жить командующему группой армий 'Север' оставалось меньше пяти минут. Этого времени охране и адъютанту не хватило даже на то, чтобы донести смертельно раненого генерала до медсанчасти ОКВ. О том, что подобная участь в ближайшие дни ожидает и Гудериана, Паулюса, Кейтеля и остальных, попавших в некий список, он так никогда и не узнал…
****…Покрытая отметинами пигментных пятен рука взяла из настольного прибора простой карандаш и на несколько мгновений замерла над разграфленным листом бумаги с вписанными в строки фамилиями и званиями. Первые десять фамилий уже были зачеркнуты, и сейчас карандаш скользнул по листу в одиннадцатый раз, перечеркнув еще одну строку — и еще одну жизнь.
— Федор, понимаете ли, — с сильным кавказским акцентом произнес владелец карандаша, — имя-то какое, а тоже, понимаете ли, Советскую Россию не любишь. Ну да ничего, скоро полюбите, да…
****…Немолодой седоватый человек в окровавленной форме капитана государственной безопасности вытащил из полевой сумки оборонительную гранату Ф-1 и, растрачивая на это последние силы, распрямил усики предохранительной чеки. Постанывая от разрывающей раненую грудь боли, наполовину вытянул чеку и бессильно уронил руку с гранатой вниз.
Ничего, сил хватит. Вот только передохнет пару секунд. В любом случае, пусть уж лучше так, пусть он сам это сделает, а не они.
Скосив взгляд, человек взглянул в щель между бруствером и щитком лежащего на боку противотанкового орудия. Над перепаханным взрывами полем, на котором все еще чадили подбитые их батареей танки, периодически щелкали одиночные винтовочные выстрелы: немецкие пехотинцы добивали раненых. К нему шли двое, причем винтовка у одного из них висела на плече. Даже не боятся, гады! Впрочем, ему-то теперь какая разница?
Застонав, капитан до конца вытянул кольцо. Разблокированный предохранительный рычаг легонько толкнулся в охватывающую ребристый корпус ладонь. Ну, давайте уж, подходите, долго он ждать не сможет. Грудь болит — не вздохнуть, не выдохнуть, да и крови, похоже, много потерял. Жаль, конечно, что все так закончилось, очень уж хотелось до победы дожить, да и Галку так и не нашел, но что уж теперь? Хоть умрет, как мужик. И как офицер. Как боевой офицер, а не клоун парадный.
Обойдя разбитую 'сорокапятку', пехотинцы застыли в полуторах метрах от него, разглядывая знаки различия. Гранату в лежащей вдоль тела руке они видеть не могли:
— Ого, целый капитан госбезопасности, — присвистнул один, неспешно поднимая карабин и передергивая затвор. — Потом заберем его книжку, покажем лейтенанту.
Крамарчук улыбнулся и разжал ладонь. Последним, о чем он еще успел подумать перед смертью, была мысль о том, что пожил, он, похоже, не зря. Ага, именно не зря: враг не дошел до Москвы и Сталинграда, не пал Киев и Ленинград не оказался в кольце окружения. Они не отдали Крым и Одессу, его родной город; не отдали, несмотря на то, что к началу осени немцы почти полностью сменили на Южном фронте румынские войска. Да, он выполнил свое предназначение. И совершенно неважно, что будет дальше…
Вспышка. Боль. Темнота…
****— Юрий Анатольевич, — кто-то легонько тряс его за плечо, — ты чего кричишь-то? Приснилось что?
Крамарчук с трудом вырвался из трясины жуткого сна, возвращаясь в реальность. Берия смотрел на него с искренним сочувствием.
— Да уж, Лаврентий Павлович, приснилось. Страшноватый сон, честно говоря. И странный…
— Ну, да ничего, — нарком вернулся к каким-то разложенным на коленях бумагам, — сегодня ведь не ночь с четверга на пятницу, так что будем надеяться, не сбудется ваш сон, — пошутил он.
Согласно кивнув, Крамарчук усмехнулся про себя:
— Эх, знали б вы, Лаврентий Павлович, ЧТО именно мне снилось…
Конец первой части
Часть вторая…ЛЕГКО В БОЮ
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч, и суров.
Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов.
В. Лебедев-Кумач, 'Если завтра война', 1939 год
Глава 9Москва, Кремль, 25 июля 1940 года
Еще ни разу с момента вступления на пост главы Наркомата внутренних дел Лаврентий Павлович Берия не чувствовал себя столь неуверенно на приеме у Вождя. Не то, чтобы он не знал, о чем именно говорить — точнее докладывать — Сталину, скорее наоборот, данных было даже, пожалуй, с избытком, но…
…Но даже захваченные с собой папки с предварительными материалами следствия и технического описания захваченных образцов и толстые пачки отличного качества фотографий, ныне лежащие на покрытом зеленым сукном столе, не могли ему в этом помочь. Вождь хотел услышать обо всем именно от него — а он просто не мог найти подходящих слов, чтобы начать этот разговор.
Сталин тоже внешне никуда не спешил, неторопливо меряя шагами кабинет. Мягкие кавказские сапоги бесшумно ступали по ковровой дорожке.
— Товарищ Сталин…
— Садись, Лаврентий, — неожиданно негромко произнес тот, качнув мундштуком погасшей трубки в сторону кресла, — садись, в ногах правды нет, а есть усталость. А говорить нам, кажется, предстоит долго.
— Спасибо, товарищ…
— Перестань, — Иосиф Виссарионович поморщился, переходя на грузинский. — Три дня — это немало, правда? Я почитал твои бумажки, и фотографии посмотрел… хорошо посмотрел, внимательно, да. Считай, и не спал совсем. Знаешь, Лаврентий, если это правда…
Сталин остановился у стола, зачем-то потрогал сложенные горкой папки, перемешал разложенные на столе фотографии. Медленно обошел стол и опустился в кресло. Берия терпеливо ждал: пока ему просто не о чем было говорить. Вождь осмотрел погасшую трубку и, вздохнув, отложил ее в сторону. Открыл ящик стола, достал пачку 'Герцеговины' — наркомвнудел едва успел сдержать удивленный взмах бровей — вытащил папиросу, размял. Потряс коробком спичек, словно удивляясь, что тот не пуст. Все-таки (Берии отчего-то вдруг показалось, что он не станет этого делать) закурил:
— Да, так вот, если это правда, то мы с тобой слишком многого не знаем об этом мире. И меня это смущает, — Сталин помолчал несколько секунд. — Я сейчас даже не о марксизме-ленинизме с материализмом, как таковых. И не о физике с ее константами. Я, гм, в целом, понимаешь?
Лаврентий Павлович осторожно кивнул.
— Ладно, — Сталин чуть откинулся в кресле и прикрыл — наверное, защищаясь от едкого табачного дыма — желтоватые глаза. — Докладывай. Без подробностей. В первую очередь, хочу услышать, что ты сам об этом думаешь… гм, тоже в целом? Ну, ты понял, Лаврентий?
— Наверное, да, — еще неделю назад Берия вряд ли решился так ответить самому Сталину, но сейчас? Сейчас, похоже, пошли совсем другие игры. Пока еще не слишком понятные, но, возможно, весьма и весьма перспективные.
— Это хорошо, что да, — Вождь усмехнулся в прокуренные усы, будто вовсе не заметив многозначительного бериевского 'наверное'. — Вот и расскажи старшему товарищу по партии, что и вообще, и в целом происходит. Только своими словами, а не, — он качнул папиросой в сторону папок, — мнениями твоих компетентных товарищей.
— Я… я вас понял, товарищ Сталин! Отвечу так: во-первых, я гарантирую — это не может быть игрой западных разведок. И это не провокация, как мы сочли вначале. Такое не под силу никому — ни немцам, ни англичанам, ни американцам, ни, тем более, японцам. Слишком все… сложно. Попавшие в наши руки образцы оружия и техники — кстати, подъем потопленного корабля сейчас в самом разгаре, мы перебросили из Крыма водолазов ЭПРОН — просто не могут быть произведены или разработаны на существующих мощностях. Я и моё ведомство можем это гарантировать, — интонировав нужное слово, он продолжил:
— Сведения, полученные при опросе задержанных уже здесь, в Москве, лишь подтверждают эти данные. Ничего подобного просто не может быть создано в наше время. Никем не может.
— Прямо-таки не может, — скептически хмыкнул Вождь, затягиваясь. Папироса догорела, и он затушил ее в массивной хрустальной пепельнице. — И не нужно так волноваться. Нам с тобой сейчас необходимо, прежде всего, разобраться, что к чему, а там уж…
