Наталья Игнатова - Бастард фон Нарбэ
Дун-кимато — официальное телевещание. На всю империю. С запозданием, ясное дело. Нет такой связи, чтоб из Столицы куда-нибудь в отдаленную систему хотя бы за сутки дотянуться. Но уж какая есть, той пользуются с умом. Считается, что по дун-кимато говорят правду, ничего кроме правды, и чуть ли не всю правду.
Еще есть улим-кимато — в каждой системе своё. Саяри-кимато — это уже в пределах одной планеты. И лод-кимато, чуть не в каждом городе собственное. На втором месте по популярности после всеимперского. Ну, понятно. Родные чудеса всегда чудесней соседских, а родина у них тут — это город, где родился и империя целиком. Промежуточные варианты, типа, там, система, планета, только для спейсменов, для тех, кто в пространстве обитает.
На планетах местных от приезжих отличают по тому, кто как время считает. Те, кто безвылазно на одном месте живёт, разве что в отпуск куда летает, те пользуются планетарными календарями, на каждом шарике — свой собственный. А ещё есть имперский календарь — для официальных документов, туристических проспектов и, всего, что за пределами одной планеты происходит. Так что всегда можно понять: если человек говорит, например: «день» и прибавляет «имперский», значит это планетник, привыкший к родному календарю. А те, кто время только в имперских единицах считают, они без уточнений обходятся. Для них других календарей, кроме общего, вроде и не существует.
Пока добирались из системы Канга до Туин, Дэвид вызубрил имперский календарь до полного автоматизма. Это давало шанс на то, что его где угодно будут считать приезжим. Нормальным приезжим. Из пространства, тут так говорили. И на то, что никто не удивится, когда окажется, что Дэвид не знает каких-нибудь, не описанных в справочниках, планетных обычаев.
Постоянные перелёты, по большей части — удел государственных служащих, так что на планетах к тем, кто значительную часть жизни проводил в пространстве, относились дружелюбно, и где-то даже уважительно. Ещё одна странность шэнского мышления. Это что ж нужно было сделать с людьми, чтоб они стали уважать своё государство?
Политика и религия в одной, общей конструкции, не разберёшь, где заканчивается государство и начинается церковь. И все это на мощном идеологическом фундаменте. Невозможно не быть патриотом, невозможно не верить в бога. Даже когда глядишь со стороны, патриотизм и вера не кажутся глупостью. Быстро действует отрава, ничего не скажешь. А Дэвид ведь ещё даже ни на одной планете не был.
И всё-таки, несмотря на религиозный дурман, дышалось здесь легче! Нет, «легче» слово неподходящее. Вот как назвать, когда из засранного до невозможности сортира выходишь вдруг куда-нибудь, где воздух как в горах чистый? Прямиком, из говна — в рай, а? Если и есть такие слова, Дэвид их не знал.
Они же здесь понятия не имели, что такое тотальный контроль. Абсолютный. Знать не знали, как это, когда людьми машина заправляет, вроде бога, только бога нет, а машина-то настоящая. И весь ты у неё на виду, от рождения до смерти. Вертишься, как подшипник в масле, прячешься, норы роешь, и знаешь, что всё равно ведь рано или поздно найдут, и привет, Дэвид Нортон, честный вор.
Глава 2
«и вышел огонь от Господа и сжег их, и умерли они пред лицем Господним».
Книга Левит (10:2)На Инуи прибыли, когда в Агасте был поздний вечер.
— Из порта отправляйся в «Плеяды», — напомнил Серго, явно не знающий, чем бы ещё полезным снабдить Дэвида напоследок, — чем раньше бронь подтвердишь, тем лучше.
На том и распрощались.
На весь срок, пока в Музее выставлялась очередная императорская коллекция, отели Агасты были забиты от крыши до подвалов. Пригородные пансионаты, мотели, и кемпинги — тоже. Но Серго ещё из Канги забронировал номер в «Плеядах». Он был владельцем космического корабля, а к таким людям администрация «Плеяд» проявляла повышенное внимание.
Спэйсмены, наверное, знали и другие отели. Наверное. Не факт. Если судить по фильмам, трепотне на форумах дун-ярифа, и разговорам с Серго, для тех, кто жил в пространстве, существовала только одна гостиничная сеть, остальные не стоили внимания, а значит их все равно, что не было. В «Плеядах» останавливались все обитатели космоса, начиная с рыцарей и заканчивая коммивояжерами. По слухам, там иногда бывали даже аристократы. Но это, по-любому, фейк. Вряд ли они станут селиться там же, где и обычные люди.
В Музей Дэвид решил прийти часа за два до срока. Полчаса на то, чтобы ознакомиться с обстановкой, а полтора — на экспозицию. Он уже успел выяснить, что четыре посещения — с утра и почти до вечера — это среднее время, которое отводит средний турист на то, чтобы увидеть Музей целиком. Подумал, что так много людей не будут добровольно тратить так много времени на неинтересное, значит, когда сделка завершится, надо будет уделить Музею дня три-четыре. Просто, чтобы прикинуть, как оно — ничего не делать, просто ходить и смотреть на всякое, предположительно красивое.
Ленивым утром, туристическим таким утром, в тот час, когда приличные люди уже работают, а приезжие как раз выползают из отелей, чтобы поглазеть на достопримечательности, Дэвид на такси подлетел к Музейной площади.
У парковочной вышки с трудом отыскался свободный причал. Да и тот был свободным лишь постольку, поскольку таковым счёл его таксист, бесцеремонно отпихнувший бортом своей машины тачку, на фюзеляже которой горели номера другой такси-компании. Ну, а что? Нормальная жизнь, нормальные люди. Аж повеяло чем-то родным. Земным. Правильным. И не поверишь, что этот парняга за рулём, как все здесь, по утрам проповеди в храме слушает — вон чего конкуренту в окно показал.
Спускаясь в прозрачном лифте к подножию вышки, Дэвид разглядывал Музей, вызывая в душе подобающие чувства: удивление, недоверие, радость видеть знаменитый Музей своими глазами! — словом, всё то, что в той или иной степени испытывало большинство пассажиров лифта. Таких же туристов. В пределах досягаемости наверняка не было никого, кто подумывал бы о том, чтобы спереть часть экспозиции, но, во-первых, об этом и Дэвид не думал, а, во-вторых, это ещё ни о чём не говорило. Мало ли, кто о чём не думает? Если ежеутренне исповедуешься священнику-эмпату, в твоих же интересах научиться не думать ни о чём этаком. Ни о чём, за что потом станет стыдно.
А Музей и впрямь производил впечатление. Сверху, с последних этажей причальной вышки, он казался каплей воды, сверкающей на тёмно-зелёном бархате. Эффект был настолько полным, что Дэвид, выйдя из лифта на площадь, аж удивился, когда почувствовал под ногами камень, а не бархатную податливость.
Красиво, да. Названия камня, которым замостили Музейную площадь, он не помнил, но читал, что содержание мостовой обходится властям Агасты в немалые деньги. Чуть ли не дороже, чем уход за музейным куполом. Тот, хоть и сверкал на солнце, хоть и искрился, будто настоящая капля росы, выстроен был из обычного прозрачного ганпласта, обработанного чем-то этаким… вряд ли слишком дорогим.
Вместе с толпой туристов, Дэвид неспешно шагал к Музею, оглядываясь по сторонам, чтобы полюбоваться появляющимися тут и там арт-проекциями. На площади традиционно выставляли свои работы разные свободные художники. Вроде бы, бесплатно. То есть, за место они не платили, а властям отстёгивали только процент от сделок за проданные картины. Неплохо придумано. По крайней мере, Дэвиду, чей вкус к живописи не был испорчен воспитанием, казалось, будто среди картин есть на что посмотреть. Он даже решил когда-нибудь вновь прилететь на Инуи, и купить что-нибудь красивое.
Правда, тут же вспомнил, что нельзя загадывать наперёд, пока не закончишь дело.
Подходя ко входу в Музей, он всё так же глазел вокруг. Внимательно прочёл уведомление о том, что на территории Музея запрещены любые виды съёмки. Немедленно активировал свою фотокамеру. И, пройдя сквозь цепочку сканеров, оставшихся равнодушными к настоящему, живому киборгу, порадовался тому, какой же он, всё-таки, добропорядочный подданный.
Камера, и второй, почти обычный, глаз работали как всегда безупречно. Дэвид машинально отмечал и фиксировал в памяти расположение многочисленных датчиков сигнализации, мельком поглядывал на равнодушных охранников, любовался экспозицией… Активировав БД-имплантанты, надолго остановился перед полотном, изображающим сцену из священной истории. «Наставление упорствующих. Ф.Були. Холст. Масло». Такие картины — нарисованные красками на куске ткани — были для Дэвида в диковинку. А упорствующим, судя по перекошенным рожам, приходилось плохо. Плющило их не по-детски. Наставляли бедолаг фигуристые дамочки в одеждах ордена Скрижалей, во всяком случае, именно они протягивали к страдальцам руки и, видимо, что-то такое говорили, наставительное. Дэвид решил, что успех дамочкам обеспечен, поскольку за их спинами маячили угрюмые ребята в форме рыцарей-эквесов ордена Десницы, вооружённые ручными деструкторами.
