Дэвид Вебер - Миз гардемарин Харрингтон
— Хм. — Макира почесал бровь обдумывая все ею сказанное. Это имело смысл. Это имело уйму смысла, и теперь, когда она все разложила по полочкам, ему было не до конца понятно, как же подобное заключение миновало его самого. Но…
— Хорошо, — сказал он. — Я понимаю твою точку зрения и не вижу, что тут можно возразить. Но я все еще полагаю, что мы могли бы сделать больше для переориентации пиратов в сторону чьего-то еще судоходства, появляясь более чем в одной системе. Я имею в виду, что если Мелкор будет единственной системой где мы подловим хоть одного пирата, — а мы и того пока еще не добились, — то наше воздействие будет очень ограниченным и локальным.
— “Ограниченным” оно будет что бы мы не делали. Это неизбежное следствие единственного корабля в наличии, — указала Хонор с проблеском веселья. — Но, как я и сказала, слухи неизбежно разойдутся. Одно “пиратское братство” — назовем его так, за неимением лучшего термина — всегда отличалось эффективной системой распространения слухов. Капитан Курвуазье говорил что когда какое-то место оказывается особенно опасным для их здоровья, слух об этом всегда начинает распространяться. Так что как минимум мы сможем временно выставить их из Мелкора. С другой стороны, с чего ты решил, что Мелкор будет единственным местом к которому капитан намерен присмотреться за время нашего рейса? Это место занимает его в настоящий момент, но нет оснований не перебазироваться в другую систему, после того как он будет достаточно уверен в том, что произвел впечатление на местное отребье. Я полагаю, что операции Диллингэма здесь подготовили нам наилучшие охотничьи угодья из всего, что мы сможем найти и, похоже, капитан полагает также. Но подобная тактика сработает столь же успешно и в любом другом месте, где проявляется активность пиратов и я буду очень удивлена, если мы не проведем некоторое время, забрасывая блесну и в других системах.
— Тогда почему ты не сказала этого с самого начала? — с досадой потребовал ответа Макира. — Ты уже который день позволяешь мне бесится и жаловаться на одержимость капитана этой системой! А теперь сидишь здесь и заявляешь, что все это время ожидала, что однажды он поступит именно так, как я и хотел?
— Ну, — хихикнула Хонор, — я же не виновата, что ты позволял себе слышать не совсем то, что я говорила, так? Кроме того, тебе не следовало столь энергично критиковать капитана, если ты не обдумал тщательно то, о чем говорил!
— Ты, — мрачно сказал Макира, — злая и непременно плохо кончишь. И если во вселенной существует справедливость, то я это при этом поприсутствую.
Хонор ухмыльнулся, а Нимиц промяукал ленивый смешок со стола.
— Смейтесь… пока можете, — зловеще сказал он им обоим, — но Настанет День когда вы вспомните эту беседу и горько о ней пожалеете.
Он задрал нос и громко втянул воздух. Нимиц повернул голову, чтобы взглянуть на своего человека. Глаза их встретились в совершенном согласии. И вдруг Нассиос Макира бешено взмахнул руками, когда серая полоса древесного кота метнулась со стола и плотно обернулась вокруг его шеи. Гардемарин начал было полузадушенный протест, но тот внезапно превратился в совершенно невоенный — и очень высокий — звук, когда длинные ловкие пальцы Нимица нашли его подмышки и безжалостно принялись его щекотать. Гардемарин вместе с креслом с воплем кувыркнулся назад, а Хонор откинулась в собственном кресле, сложила руки и принялась наблюдать за строго приводимым в исполнение наказанием за произнесение зловещих угроз.
* * *
— Ну вот мы и здесь, — заметил коммандер Обрад Байкуза.
Из его тона можно было заключить, что он был не очень-то доволен сказанным, и это было бы справедливо. Байкуза неимоверно уважал коммодора Дунецкого, причем как командира-тактика, так и военного стратега. Но замысел данной операции не нравился ему с того самого мгновения, когда коммодор изложил его ему более шести стандартных месяцев назад. Дело было не столько в том, что он не доверял андерманским… коллегам коммодора (хотя он не доверял им настолько, насколько вообще возможно), сколько в убеждении самого Байкузы в том, что каждый задиравшийся с Королевским Флотом Мантикоры был настолько глуп, что без сомнения заслуживал Дарвиновскую премию.9 На первый взгляд план Дунецкого был прямолинейным и рациональным, особенно учитывая обещанную поддержку Имперского Андерманского Суда. Оставаясь в рамках логического анализа было очень трудно найти прорехи в аргументах коммодора. К сожалению, у флота манти была прискорбная привычка вышибать мозги тем, кто был достаточно глуп, чтобы их разозлить. Обрад Байкуза никак не желал обнаружить себя объектом подобной операции.
С другой стороны приказ есть приказ, а у манти не было ни его имени, ни адреса. Все о чем ему следовало беспокоится — это чтобы так оно в дальнейшем и оставалось.
— Хорошо, Хью, — сказал он старпому. — Давай углубимся и посмотрим что тут можно найти.
— Есть, сэр, — ответил лейтенант Вэйкфилд и фрегат КФП10“Дротик” направился внутрь системы, к ровно горящей звезде по имени Мелкор.
* * *
— Так, так. Что тут у нас?
Главный старшина Дженсен Дель Конте повернул голову на звук шепота. Сенсорный техник первого класса Франсина Алькотт явно не подозревала, что произнесла это вслух. Если бы у Дель Конте и были какие-то сомнения в этом, то выражение на ее темном, напряженном лице с которым она склонилась к дисплею быстро бы их развеяло.
Главстаршина наблюдал, как ее пальцы порхали по панели с бессознательной точностью дающего концерт пианиста. Он нисколько не сомневался в том, что именно она делает и, сжав зубы, постарался думать погромче в ее направлении.
К сожалению, она оказалась нечувствительна к телепатии Дель Конте, и тот проглотил беззвучное проклятие. Алькотт была чрезвычайно хороша в своем деле. У нее были как природное дарование, так и энергия и чувство ответственности. Все вместе и составляло разницу между просто удовлетворительным и превосходным исполнением обязанностей. Дель Конте был в курсе намерения коммандера Хираке еще до окончания текущего рейса повысить Алькотт до старшины, несмотря на ее относительную молодость. Но при всех ее несомненных технических дарованиях, Алькотт была потрясающе нечувствительной к внутренней динамике тактического подразделения “Воительницы”. То, что ее перевели в вахту Дель Конте менее двух недель назад ухудшало ситуацию, но главстаршина был до уныния уверен, что она проявила бы столь же жизнерадостную слепоту к некоторым неприятным аспектам реальности, даже будь она в составе этой вахты с самого отбытия с Мантикоры.
Дель Конте как можно незаметнее оглянулся и проглотил еще одну порцию брани. На вахте был лейтенант Сантино. Он сидел в капитанском кресле по центру мостика и для всего мира выглядел компетентным флотским офицером. Руки его покоились на подлокотниках кресла. Развернутые плечи столь же уверенно опирались на поднятую прямо спинку кресла, мужественность профиля была очевидна, поскольку он высоко держал голову. Но в глазах его было практически ужасающее отсутствие интеллекта.
Дженсен Дель Конте не мог сосчитать, сколько он видел офицеров за время своей флотской карьеры. Некоторые были лучше, некоторые — хуже, но ни один не опускался до столь бездонной глубины, с легкостью покорившейся Элвису Сантино. Дель Конте знал, что лейтенант-коммандер Хираке в курсе проблемы, но она мало что могла с этим поделать и уж чего она никак не могла, так это нарушить железные нормы этикета и традиций Службы, признав старшине, каким бы главным он ни был, что его непосредственный начальник — полная и совершенная задница. Главстаршина скорее полагал, что лейтенант-коммандер и шкипер предоставили Сантино веревку в надежде, что тот сумеет самостоятельно повесится. Но даже если и так, это не сильно облегчало жизнь невезучим беднягам, оказавшимся под его непосредственным командованием — вроде некоего главстаршины Дель Конте.
Алькотт продолжала свою беззвучную возню с инструментами и Дель Конте горячо пожелал, чтобы кресло Сантино было хотя бы на несколько метров подальше от него. Однако учитывая его близость, было крайне вероятно, что лейтенант услышит все, что бы Дель Конте не попытался сказать Алькотт. Вообще-то технику очень повезло, что Сантино еще не обратил внимания на ее озабоченность. Поза воплощенного внимания лейтенанта не могла обмануть никого из присутствующих на мостике, но как раз в духе лейтенанта было бы выйти из его нормального состояния самолюбования в самый неподходящий для Алькотт момент. Пока что, тем не менее, этого не произошло, и это поставило Дель Конте перед очень неприятной дилеммой.
