Андрэ Нортон - Странствующий по Вуру
– Нет! – Я сжал кулак. – Если есть излучение…
– Кто может судить об этом лучше целительницы? – спросила она.
Она права. Однако я помнил, как на нее подействовала находка, и не хотел отдавать ее.
– Какое, по-твоему, это имеет отношение к Чащобе? – попытался я увести разговор в сторону.
– Возможно, никакое, а возможно, самое прямое. Она очень древняя, восходит к самому началу. Она принадлежала другому народу, и, может быть, они знали… Разве ты не понимаешь, – голос ее звучал настойчиво, – нам нужен ключ, проводник…
– К чему? Мы этого не знаем…
– Должны узнать. – Она снова протянула руку, и, чтобы не бороться с ней, я отдал цепочку.
Она поднесла металлическую цепочку к огню. Когда свет коснулся цепочки, ее собственное свечение померкло. Илло по очереди дергала за каждое звено, как будто проверяла цепь на прочность, как проверяет человек веревку, которой собирается доверить свою жизнь.
– Никакого излучения – по крайней мере известного нам, – сказала она наконец. – В ней есть энергия, да, но другого типа.
– Какого? – Теперь я очень жалел, что не выбросил находку, когда мы нашли ее на равнине, не отправил назад в забвение у корней трав.
– Это энергия, родственная дару эспер, – спокойно ответила она. – Ты должен знать, что человек, обладающий таким даром чувствительности, излучает энергию. И она воспринимается целительницами.
Насколько я знаю, она говорит правду. Но чтобы неодушевленные предметы, такие, как эта цепь, могли содержать подобную энергию – это совсем другое дело. Илло продолжала перебирать звенья цепи. Потом положила на ладонь табличку со сложной гравировкой, похожей на путаницу ветвей, вдоль которой мы шли весь день.
– Пока не чувствую! – Она медленно раскрыла пальцы, которыми сжимала пластинку. – Но она сообщит мне! – В голосе ее звучало торжество, и огонь в глазах был не просто отражением пламени костра. – Это… это ключ! Мне нужно уснуть с ним, и мы узнаем больше. – Она снова крепко сжала металлическую цепочку, и я понял, что она мне ее не отдаст. Тем не менее меня тревожило то, что она держит ее в руке.
Ключ – но к чему? Я оглянулся через плечо на темную массу Чащобы. Эта растительность стеной встает на пути человека. Если цепочка – действительно ключ, открывающий эту стену… Но думать так глупо.
Илло больше ничего не сказала. На лице ее словно снова появилась маска. Девушка свернулась на своей постели из травы. И когда легла, я увидел, что рука с зажатой цепью лежит у щеки. Это неправильно, опасно, – мысли смешались в моем сознании. Но я не осмелился отобрать у нее цепочку. Словно Илло, сосредоточив свой дар, отгородилась стеной от всякого вмешательства.
Я отошел от костра туда, где паслись гары. Витол поднял большую голову и фыркнул, я воспринял это фырканье как приветствие. Провел рукой по теплой спине, на которой уже появились пучки длинной зимней шерсти.
Витол – часть того нормального мира, который я знаю всю жизнь. Приятно стоять рядом с большим животным, вдыхая запах его шкуры, чувствуя под рукой его шерсть. Это реальность. Но меня все сильней – с того момента, как я вошел в Мунго, – а теперь все острей и острей – преследует чувство – отчасти страх (я это признавал без колебаний), отчасти любопытство, вечное стремление странствующего найти новый путь и одновременно желание отомстить тому, кто превратил эту обширную землю в землю смерти для моего вида. Наверно, все это смешалось.
Я знал, что утром пойду дальше, пройду бесконечной тропой вдоль Чащобы, охотясь за тем, что не существует, – за проходом в нее. Но зачем? Похоже на историю из ленты. На несчастного возложен немыслимый поиск, и он под нечеловеческим давлением вынужден доводить его до конца.
Мир Вура. Планета когда-то казалась такой открытой и гостеприимной… но, может, она никогда не предназначалась для нас… я яростно покачал головой, словно отмахиваясь от этого коварного предположения. У каждой планеты, колонизированной людьми, рано или поздно обнаруживались проблемы. Потребность господствовать, покорять, врожденная потребность человека, заставляет нас превращать враждебные планеты в подобие Земли, в дом. Ни одна планета не оказалась раем, лишенным всяких опасностей. Некоторые оказывались хуже безвоздушных обожженных миров. Такие планеты мы могли только подвергнуть посмертному вскрытию – и тогда там ничего не было.
Я почесал у Витола между ушами, и он довольно фыркнул и толкнул меня головой с такой силой, что чуть не сбил с ног. Костер показался мне смыкающимся глазом – или, может, это сказывалась усталость. Ну, в любом случае мы ограничены припасами, как я уже дал понять Илло. Как только вода в канистрах – их несет на себе Витол – достигнет определенного уровня, который я нацарапал на стенке, придется повернуть на юг.
Подбросив в костер последнюю охапку сухой травы, я вытянулся и укрылся одеялом. Впрочем, странное тепло, сопровождавшее нас весь день, дотягивалось и сюда, далеко на равнину.
Я ворочался на постели. Хоть и устал и привык спать в новых местах, если только они под открытым небом (мы, странствующие, не любим спать в четырех стенах), меня не оставляли тревожные мысли. Я повернулся на спину и лежал, глядя на звезды. Я много раз видел их ночами. Но только тогда не был … один. Хотелось забыть то ощущение одиночества, которое я испытал после смерти отца.
Снова я вел это сражение. С самого раннего возраста – с того времени, как вообще могу себя вспомнить, – отец готовил меня к этому одиночеству. Происшествия и несчастные случаи нередко сокращают число странствующих. О человеке могут спросить в Портсити, припомнить разговор с ним при случайной встрече на равнинах, но судьба его так и останется неизвестной. Отец постоянно учил меня со всем справляться самостоятельно. И если оплакивал смерть моей матери и других жителей Мунго, никогда не делал этого открыто. Как я уже сказал, он не следовал законам определенной религии, не исполнял никаких ритуалов. Но один или два раза говорил мне, что верит: жизнь, какой мы ее знаем, лишь часть чего-то большего, чего-то такого, что мы не в состоянии воспринять, и что смерть нужно принимать как открытую дверь, а не как прочно запертые ворота.
У Илло после гибели Рощи Вура осталось даже меньше, чем у меня. У нее не было родственников, которые могли бы сохранить у девочки ощущение нормальной жизни. Я думал о том, что она испытала, когда ее пытались заставить вспомнить. То, что она все-таки нашла свое место в жизни, приобрела дар, свидетельствует о ее мужестве и устойчивости рассудка.
Мысли вернулись к тому, что она делает сейчас – спит с этой злополучной цепочкой, найденной в траве. Может, попробовать отобрать у нее цепочку, пока она спит? Да спит ли она? Или это какой-то транс? Должен ли я?..
Я хотел это сделать, но обнаружил, что не могу. Мною овладело какое-то оцепенение, и я не мог пошевельнуться. И вот медленно, продолжая размышлять, закрыл глаза и уснул.
Прямо передо мной Чащоба, а за ней – вернее, прямо во мне, какая-то могучая сила, какое-то принуждение посылает меня вперед, прямо на эту страшную колючую преграду, переднее ограждение с шипами, способными пронзить плоть, выколоть глаза. Я закрыл руками лицо, пытался вырваться, освободиться. Но продолжал идти вперед, словно передо мной дорога такая же открытая, как на равнинах.
Теперь я должен быть непосредственно у шипов. Небольшое расстояние до них я уже преодолел. Я опустил руку, которой защищал лицо. Передо мной свет – прибывающий и убывающий, как свет луны, только он не красный, как луна Вура. Затем, когда глаза адаптировались к этому свету, никакого лунного диска я не увидел. Скорее это столб, напоминающий фигуру человека, этот столб светится и движется. Никаких следов Чащобы, только этот свет, который удаляется от меня, тянет за собой…
Сердце билось часто, я тяжело дышал, словно пробежал большое расстояние, и было во мне такое ожидание, такое притяжение, что …
– Барт! Барт!
Откуда-то иная сила схватила меня, начала раскачивать. Я должен идти, но что-то меня удерживает. Светящаяся фигура уходит все дальше, я теряю ее из виду…
– Барт!
Меня тащат, поднимают… я проснулся.
Ко мне склонилась Илло, она держала меня руками за плечи, словно тащила … откуда-то…
– Я… отпусти…
– Нет! – Она говорила резко, не разжимая рук. Держала меня, как будто опасалась, что я снова обезумею.
Я помигал, покачал головой.
– Ты здесь, – медленно сказала девушка, подчеркивая каждое слово. Она как будто успокаивала плачущего ночью ребенка. – Ты здесь… сейчас…
Я не понял, что она имела в виду. Мерцающий свет исчез. За головой Илло серое небо, светает… я видел такое много раз.
– Я… я был… в Чащобе… – Слова путались, я пытался описать необыкновенно яркий сон, но не мог.
– Не так, – сказала Илло. – Они хотят, чтобы ты пришел так, но мы пойдем своим путем, а не их.
