Юлия Жукова - Сами мы не местные
Глава 8
Дома подозрительно тихо. Порыскав по комнатам, устанавливаю, что девчонки там нет. Вот зараза мелкая, нельзя на час оставить с дедом! Кидаюсь к Старейшине, дескать, так и так, нету нигде.
– Так она в клуб ушла, – невозмутимо объясняет он, приподнимаясь на подушках.
– В какой такой клуб? – моргаю. Они чего, такие маленькие уже посещают этот гадючник?!
– Ну как – какой, детский. Грамоте учиться.
– А-а, в школу, что ли? – облегченно догадываюсь я.
– Не-ет, – смеется Старейшина. – В школу парни идут с двенадцати лет. А это просто детский клуб; они там играют, учатся, поделки мастерят, сказки слушают…
– Ах вот оно как. А кто их учит?
– Ну, Ирих ходит к Старейшине Асундулу и его жене, а так вообще обычно какая-нибудь пожилая чета, у которой свои дети уже все взрослые, устраивает клуб для соседских. Родители им за это подарки дарят, а дети иногда и по хозяйству помогают.
Мне все это живо интересно, надо же знать, где и у кого будет учиться мое чадо. Не лететь же ему на Землю за образованием…
– А как ребенок впервые попадает в клуб?
– Да как, приходит, и все.
– В любой?
– Обычно в ближайший, но можно и в другой какой, если, скажем, друзья там. Ну и понятно, кто с певчими именами – отдельно, а кто с глухими – отдельно.
– А их по-разному учат?
– Конечно, певчие-то потом могут в школу пойти, так что их больше учат всякой мудрости человеческой, а простых людей учат руками работать, ну и грамоте-счету, куда ж без этого.
– Так, выходит, на Муданге все читать умеют? – несколько удивляюсь я. Для такой дикой культуры это довольно странно. На Тамле, например, грамотных процентов двадцать, а на Эспаге и того меньше.
– Ну да, – задумывается Унгуц. – Разве что безродные не умеют, потому что кто ж их учить будет… А так все. А чего там буквы-то запомнить, они же простые.
Это в чем-то правда. В муданжском языке все пишется как слышится, почти без исключений, а буквы – это просто таблица умножения. Они бывают гласные и согласные (что, очевидно, очень важно для муданжской культуры). Согласные погрубее, гласные поизящнее и пишутся над следующей согласной. Буквы А и Т – основные. С помощью разных хвостиков, петелек и надстрочных украшений они превращаются во все остальные буквы. При этом одна и та же закорючка на разных буквах значит одно и то же. Например, кружочек над буквой делает П из Т и О из А, а галочка слева превращает Т в Д, П в Б и так далее. В итоге алфавит выглядит как таблица, где к стандартному элементу в каждой строчке прибавляется все больше значков. Азамат мне даже показывал какую-то математическую игру, где надо на доске с этой таблицей расставлять фишки так, чтобы все значки в закрытых клетках составляли в сумме какое-то магическое число. В общем, разновидность судоку.
Я вынуждена прервать интересный разговор, потому что звонит Азамат уточнить, на сколько комнат делить третий этаж, а я понятия не имею, сколько мне их там надо. Обещаю подумать минут десять и перезвонить, а для стимуляции хозяйственной мысли иду вниз раскладывать по местам покупки. Их много, они вкусные, и меня это несказанно радует. Наконец, набив холодильник и отчаявшись принять хоть какое-то решение, перезваниваю мужу. У него там на заднем плане крики, лязг и стук молотка. Чувствую, жилищный вопрос тут решается быстро… Азамат обещает сегодня быть дома к обеду. Надо же что-нибудь ему вкусненькое приготовить.
К Унгуцу я снова поднимаюсь час спустя, заготовив полуфабрикаты для обеда.
– О, Лиза-хян! – радуется он, награждая меня ласкательной частицей. – Как же мне тут скучно одному, ты не представляешь! Да ты небось сейчас опять меня пилюлями напичкаешь и ускачешь куда-нибудь?
– Да надо сходить с Оривой позаниматься, – говорю. – А вечером тут буду. Э-э-э… Ирих скоро из своего клуба придет?
– А кто ж ее знает? – пожимает плечами Унгуц. – Если там интересно, то не скоро. А иногда скучно бывает, так через час приходит. А чего же ты вечером дома? У тебя ведь тоже клуб должен быть.
Я строю противную рожу. Получать нагоняй от Унгуца не хочется, но не скрывать же, в самом деле… Да и может, он не будет ругаться…
– Я решила больше туда не ходить. Я свой клуб организую, прямо тут, в гостиной.
Унгуц смотрит на меня как под гипнозом, потом медленно качает головой.
– Бедный Алтонгирел, – неожиданно выдает он. – Измучаешь ты его совсем.
Проморгавшись, я решаю прояснить этот момент.
– Вообще-то Алтонгирелу совсем не обязательно обо мне беспокоиться. Я его своим духовником не назначала, или как там у вас это делается… Я бы с удовольствием выбрала на эту роль кого-нибудь с более широкими взглядами.
– Ишь ты, – усмехается Унгуц. – Духовника она захотела с широкими взглядами. Духовники, моя дорогая, нужны, чтобы волю богов приводить в исполнение в точности и следить, чтобы правил никто не нарушал.
– Хотите сказать, они все такие? – упавшим голосом протягиваю я.
– Да Алтонгирел для своего возраста, можно сказать, мудрый. Остальные-то попроще будут. Широта зрения, она, знаешь, с годами приходит. Вот кому хотя бы лет пятьдесят, те дальше видят, понимают, для чего правила нужны, а когда ими можно пренебречь для общего блага. Но только тогда они уже Старейшины, а не личные духовники своих приятелей. Мудрых людей на всех не хватит, они должны планету в руках держать. А среди молодых тебе искать нечего, только хуже найдешь. Алтонгирел-то вон какой дальнозоркий оказался, тебя с Азаматом свел.
– Да ни шакала он нас не свел! Он меня собирался за кого-то другого выдать, а как узнал, что у меня имя певчее, то пришлось предоставить мне выбор! Вот я и выбрала! Я, понимаете, а не он!
Унгуц покровительственно усмехается в бороденку.
– Я тебе, Лиза, назидательную историю расскажу. Вот назвали меня при рождении таким именем дурацким. Даже родители смеялись. А уж в клубе да в школе вообще спасу не было. Я все ходил к Старейшинам и выспрашивал, за что же мне такое имя. А они молчок. Так я для себя решил тогда же, в детстве: мол, надо так жизнь прожить, чтобы в старости меня позвали в Старейшины, вот тогда не отвертятся, скажут. И это мне, как видишь, удалось. Как стукнуло мне сорок годочков, призвали меня на Совет и говорят, дескать, Унгуц, изрядно ты послужил отчизне, давай принимай посвящение. А я отнекиваться. Дескать, у меня дел полон дом, куда мне еще тут судьбу планеты решать. А дело было под Новый год, и в тот год ни один человек еще в столичный Совет не вступил. Но есть же правило, что каждый год надо Совет пополнять, а то ведь старики… умирают часто. Так они меня давай уговаривать. А я такой им и говорю: мол, приму посвящение, если скажете, за что меня так назвали в детстве. Тут старший духовник улыбается так весело и протягивает мне бумаженцию, а там написано, дескать, сына Унгала Белоглазого назвать Унгуц, ибо из него выйдет хороший Старейшина или хороший вор, так вот, чтобы дорогу не спутал, повесить ему приманку. Видишь, Лиза, боги-то, они все знают наперед. Плохой духовник, который богов не чувствует, он бы тебе выбора не дал, да и вообще с этой женитьбой не затеялся. А Алтонгирел, я думаю, много усилий приложил, чтобы вас свести, даже если он сам так не думает.
Я не могу сдержать смех. Да уж, против собственной воли Алтоша о нас порадел, это точно.
Хорошо хоть Унгуц не ругается за клуб. Но вот что от Алтонгирела я никуда не денусь – вот это плохо. Хотя… кто знает, если эти их боги так хитро все устраивают, может, Алтоша тоже зачем-то нужен? Или это меня пытаются заставить что-то делать? Тьфу, пропасть, не хватало еще головой повредиться на религиозной почве.
Орива воспринимает мою идею о собственном клубе без особого энтузиазма.
– Да я вообще не большая мастерица, – пожимает плечами она.
– Вот и поправишь это!
– Кабы я хотела, я бы научилась, а так уж очень это все женское, скучное… А вы будете что-нибудь про целительство рассказывать за работой?
– Конечно, почему нет? Не молча же шить! И всякое обучающее видео буду ставить.
– Тогда я за! – мгновенно светлеет лицом Орива. – А кто еще будет?
– Да пока только мы втроем, у меня больше подруг нету… Хотя… – Тут мне в голову приходит мысль, за которую Алтоша мне точно эту самую голову откусит, но духовника бояться – за порог не ходить, я так считаю. – Слушай, а ты не против, если с нами еще парень будет? Он просто давно просился поучиться шить, а все никак не складывалось…
– Парень – шить? – изумляется Орива. Потом догадывается: – А-а, это такой смешной мальчик, который у вас бывает иногда? С завитыми волосами, да? Он ведь, кажется, пара Алтонгирела?
– Он самый.
– Хм, надеетесь, что Алтонгирел к вам меньше цепляться станет? Ладно, я не против. С этим парнишей еще веселее будет.
Азамат и голубцы поспевают одновременно, так что я горда собой. Азамат весь сияет, – видимо, созидательная деятельность доставляет ему много удовольствия. Он стаскивает Унгуца вниз, на диван, и вручает ему какие-то книги и вещи, которые удалось вынуть из-под завала.
