Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)
– Ты неплохо говоришь по-польски, – сделала мне комплимент Ирена, который, впрочем, я вряд ли заслуживал. – Ты из «Аквариума»?
– Да, что-то в этом роде.
– Как ты находишь Бегги Флор?
– Она восхитительна.
– Фи, у нее слишком худые и длинные ноги.
– Да, есть немного… – пошел я напопятную.
Я никогда не видел Бегги Флор, но слишком худые и длинные ноги мне в самом деле не нравились.
– А-а, догадалась! – Ирена хлопнула в ладоши. – Ты летчик лунной флотилии. Не спорь, это тебе не поможет!
Я спорить не стал. Изобразил на лице готовность быть кем угодно.
– Потанцуем? – спросила Ирена. – Ты умеешь ба-да?
Я посмотрел в зал: танцевали попарно, взявшись за руки, на прямых, как ножницы, негнущихся ногах.
– Пойдем. Это я сумею.
Мы танцевали, пили тативак и опять танцевали. Ба-да – примитивный танец, но было весело. Потом кончился дождь, и народ повалил из кафе. За опустевшей стойкой мы с Иреной выпили еще по бокалу шампанского и тоже направились к выходу. У выхода нас встретил Гек. Один. Я почему-то думал, что он будет поджидать меня со своими друзьями.
– Иренка, – сказал Гек. – Иренка, с кем ты связалась… Я узнал его, – он ткнул в меня пальцем, – это человек-каракатица.
Такого оборота я не ожидал. Наверное, Гек читает газеты, и, наверное, ему попадались газеты, в которых был помещен наш с Боллом «семейный» портрет, а под портретом… Чего там только не было под этим портретом!
Веселье кончилось, на меня смотрели любопытные глаза Ирены. Лучше бы Гек затеял драку.
– Я кое-что забыл в кафе, – сказал я Ирене. – Подожди меня, если хочешь; я скоро вернусь.
Сверток лежал на стойке рядом с пустыми бокалами. Я хотел спросить двойную порцию коньяка, раздумал и выпил шампанского.
У выхода, как это и должно было быть, меня уже никто не ждал. Я подошел к обочине шоссе и стал высматривать такси. Меня окликнули сзади – голос похож на голос Ирены. Оглянувшись, я увидел, что это не Ирена. Незнакомая девушка сунула мне в руки бумажный листок и молча удалилась. У нее были длинные, но вовсе не худые ноги.
Я взглянул на листок. Записка: «Новая, 77, квартира 9. Ирена». Подкатило свободное такси.
Я сел на заднее сиденье, сказал: «Поехали прямо». Разорвал записку на мелкие кусочки, снял трубку радиотелефона и набрал номер.
– Слушаю, – ответила трубка мужским баритоном.
– Это институт архитектуры?
– Да, это институт архитектуры.
– Мне нужен отдел экспериментального строительства.
– Телефон, номер которого вы набрали, как раз находится в этом отделе, – терпеливо пояснил баритон.
– Простите, я не был в этом уверен. Мне нужен один ваш сотрудник…
– Нам просто повезло, что вам не понадобились сразу все, – иронически заметил баритон.
– Успокойтесь, – ответил я, – вам это и не угрожало. Мне нужна Ружена Ковальская.
– Ружена?..
– Да.
Пауза затянулась. Было слышно, как в трубку дышит человек.
– Сейчас, – сказал баритон. И – обращаясь уже не ко мне: – Тебя тут спрашивают.
– Слушаю, – сказал приятный женский голос.
Я почему-то растерялся. На секунду, не более. Наверное, было в этом голосе что-то такое, отчего я растерялся, но что именно – я не мог уловить.
– Ружена Ковальская у телефона.
– Здравствуйте, Ружена… Мне нужно с вами поговорить. Но не по телефону, а… как-то иначе.
– Кто вы?
Я назвал себя. Пауза. И наконец, как эхо, ответное:
– Соболев…
Это было произнесено без восклицания и так тихо, что я почти не услышал окончания своей фамилии. И вдруг:
– Игорь Соболев?
Голос разительно изменился. Это было так, словно неподвижно сидевшая птица вдруг встрепенулась. Теперь я понял, отчего растерялся вначале: в интонациях голоса меня поразило неестественное, глубокое, как океанская бездна, спокойствие.
– Да, он самый. Я хотел бы встретиться с вами.
– Я сейчас… быстро… – Голос стал порывистым и торопливо-ломким. – Я через несколько минут… Но где?
– Где вам будет удобно.
– Я не знаю, где вы есть!.. Вы далеко от приморского парка?
– Не имею понятия… Впрочем, в моем распоряжении машина, я найду.
– Ждите меня у фонтана Жемчужная раковина.
– Хорошо. До встречи…
Фонтан «Жемчужница» венчал широкую каменную лестницу, ведущую на набережную и дальше, прямо к воде.
Отсюда открывался великолепный вид на залив, усеянный белыми парусами яхт. Я смотрел в зеленоватый морской простор и думал, что она вот так же стояла на верхней ступеньке, глядя на море с тяжелым предчувствием, упрямо ждала. И не дождалась…
Фонтан бездействовал. В чуть приоткрытых мраморных створках «Жемчужницы» тускло мерцал металлический шар. Пасти четырех дельфинов, откуда когда-то били упругие, твердые струи воды, покрыты ржавым налетом. Я гладил дельфинью лобастую голову, пытаясь составить в уме удобные фразы из обтекаемых слов. Фразы не складывались, слова расползались, как этот ржавый налет, и нарастала смутная уверенность, что любые слова утешения здесь ни к чему и что вообще я приехал сюда не для этого. А для чего – никто не мог бы ответить, даже я сам и даже самому себе. Просто я должен был приехать сюда, увидеть ее, о чем-то поговорить. О бездна, если бы я знал, для чего и о чем!..
От фонтана веером уходили в глубину парка аллеи. Там над кронами деревьев возвышались башни строительных кранов и новые здания, сверкающие огромными проемами стекла. Строгое изящество архитектурных линий, устремленность ввысь. И было в них что-то от готики старинных польских костелов. Плоды архитектурного эксперимента… Плоды, которые, возможно, помогала вырастить Ружена. И мне вдруг пришло в голову, что эти странные здания и безлюдье старого парка как-то связаны с тем обстоятельством, что она назначила встречу именно здесь; и я уже видел в своем воображении бледную строгую даму в длинных и черных одеждах, вуаль на лице, в мраморно-белой руке янтарные четки… Стоп! А эти дельфины, лестница к морю, вид на залив? Ну вот, а ты – «вуаль, янтарные четки»… Наваждение рассеивалось. Я ведь заранее знал, что эта встреча потребует известного нервного напряжения, и не то чтоб я струсил, но в последний момент мне стало чуточку не по себе, вот и все. Это пройдет.
Из боковой аллеи торопливо вышла молодая, элегантно и просто одетая женщина. Глянцевито-черная плащ-куртка, закрытый ворот летнего свитера, маленькая сумка – ремень через плечо…
Заметив меня, она сразу остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду, потом пошла навстречу, с каждым шагом все увереннее и быстрее. Подойдя ко мне, машинальным движением руки поправила сбитые ветром коротко стриженные темные волосы. Взглянула. Черные, умные и словно бы чего-то напряженно ждущие глаза…
– Здравствуйте, – сказала она. – Ружена Ковальская – это я.
– Здравствуйте.
Я взял ее руку и прикоснулся губами. Рука едва заметно дрогнула.
– Что вы, Игорь, у нас так давно не делают.
– Это… ну, словом, не потому, что я вспомнил старый польский обычай. Просто… так.
– Я понимаю… И благодарна вам. Я очень рада, что вы решили повидаться со мной.
– Иначе я не мог, – ответил я.
Опять этот чего-то напряженно ждущий взгляд.
– «Не мог»… – как эхо повторила она и добавила: – Вы тоже несчастливы…
– Дело не в этом, Ружена. Впрочем… может быть, именно в этом, не знаю.
Мы помолчали.
Мимо нас быстрым шагом прошли парень и девушка в одинаковой форме яхтсменов. Парень нес на плечах длинные весла. Уже спускаясь по лестничным ступеням, девушка вдруг обернулась и крикнула нам:
– Эй, вы! Это счастливое место! Не вздумайте ссориться здесь!
Оба они рассмеялись и побежали вниз, к берегу.
– Расскажите мне все… – с заметным усилием произнесла Ружена. – Все, как это было. Можно по-русски, я понимаю.
Я стал рассказывать, как это было. Я рассказывал долго, подробно. Ружена слушала не перебивая и, казалось, совершенно безучастно. Но это только так казалось, потому что иногда она поднимала руки к лицу и сжимала щеки ладонями, словно сдерживая вот-вот готовый вырваться горестный возглас. Я рассказывал, не скрывая и не смягчая абсолютно ничего, не щадя ни ее, ни себя, – я хорошо понимал, что сделаю доброе дело, если сумею погасить в ее глазах это странное ждущее напряжение, и смутно догадывался, что если этого не сумею сделать я, то этого не сможет сделать никто никогда…
Незаметно подкрались сумерки. В аллеях парка зажглись гирлянды лампионов. На каменных, в античном стиле парковых скамьях сидело несколько парочек. Слышался приглушенный смех. Люблю такие места, где не слышно гитарного звона и воя транзисторов… Высоко над фонтаном ярко вспыхнул голубовато-белый диск. Химический свет мгновенно изменил тональность естественных красок. Лицо Ружены – словно арктический снег, залитый светом полярной луны. Веки опущены, губы дрожат…
– Вот и все… – закончил я, сделав на последнем слове рассчитанное заранее затяжное, но твердое ударение.
