Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)
Никуда не денешься, приходится признать, что наш кальмар – творение рук человеческих. Не весь, конечно, потому что хроматофоры,[25] кожная слизь, чернила, глаза… особенно глаза, вернее, их выражение… – невозможно было бы наделить всем этим биомашину. И главное, незачем. Проще вмешаться в работу мозга спрута. Повлиять, перестроить, запрограммировать. Любопытно, как у него там устроена вся эта музыка?.. А если никак? Если кальмар настоящий от кончиков щупалец и до синапсов.[26] Ну, скажем, вполне естественный продукт какой-нибудь там аномально-спорадической мутации?.. Чепуха, внезапным наследственным изменением свойств мозгового аппарата нашего головоногого приятеля нельзя ничего объяснить. Точка. Участие человека – вот единственно верная формула, стержень, фундамент. Мы наблюдаем результат какого-то чудовищного эксперимента из области молекулярной бионетики. Объект эксперимента – мозг спрута. Или мозг для спрута, еще не знаю… Надо думать, одному мне этого и не понять. Здесь нужен специалист-бионетик. Я правильно сделал, что отправил запрос. Будем думать, что правильно…
– Я думал, ты вышел в воду, – сказал Болл, как только я появился в каюте.
Болл полулежал, откинувшись на подушки. Даже успел одеться. Я отдал ему термос, сел рядом на край дивана. Болл отвинтил крышку и жадно прильнул к соску.
– Грэг, зачем работал батинтас? – спросил он в перерыве между глотками.
В каюте чисто. Запах какого-то цветочного экстракта. Очень легкомысленный запах. По-моему, жасмин.
– Пришлось смыть то, что ты приволок за собой из воды.
Судя по его заинтересованному взгляду, он ровно ничего не помнил. Ладно, пусть сначала поест.
Я кивнул на фотопортрет и спросил:
– Это кто?
– Барбара, – ответил он и бросил есть.
– Жена?
– Нет… Еще нет. Десять лет ни да ни нет.
Мы помолчали. Болл поставил термос на стол. Понизив голос, сказал:
– Актриса!..
Странная интонация. Не то наигранный восторг, не то досада. Скорее всего, и то и другое вместе. Может быть, он приглашает меня порыться в памяти? Рыться в памяти почему-то не хотелось, и я осторожно спросил:
– Голливуд?
– Бродвей, – ответил Болл и добавил: – Театр. Какого-то там нового направления… Красивая, верно?
– Красивая, – ответил я. В равной степени это могло быть и правдой, и ложью.
Болл помрачнел и потянулся за термосом.
– Десять лет, Грэг. Иногда бывает невыносимо трудно. Хоть в петлю…
– Мне тоже, Свен. Иногда.
– Скажи мне откровенно, Грэг, ты… ты очень несчастлив?
– Очень, – сказал я откровенно.
Болл быстро взглянул на меня и некоторое время молча тянул бульон. Потом заговорил:
– Было время, коллега, я тоже хотел застрелиться.
Он тоже!
– Мысль о самоубийстве казалась мне чрезвычайно заманчивой… Пережили, как видишь. Мне в голову пришла другая мысль: человек именно для того и создан, чтобы жить.
«Бодрая мысль, – подумал я. – Ну-ну…»
– Сотни тысяч, миллионы поколений наших предков жили и умирали для того, чтобы мы с тобою, Грэг, стали такими, какие мы есть. И мы не имеем права уходить из жизни просто так, ничего не оставив потомкам. Мы в ответе за будущее. Мы – предтеча будущего. Мы должны понять наконец, какое бремя ответственности несем за тех, кто будет после нас. И от того, как живем мы, зависит то, как будут жить они…
– Зачем ты вышел в воду до моего возвращения? – спросил я. – Да еще в таком состоянии?
– Ты не вернулся, – ответил Болл. И, заметив мое недоумение, добавил: – Ты не сумел уложиться в двадцатичасовой срок.
– Неправда. Я вернулся на два часа раньше, чем обещал.
Болл удивился.
– Точнее? – спросил он. – В котором часу?
– В двадцать три пятнадцать.
– Сегодняшней ночью?
– Ну разумеется! Что за вопрос!
– В этом все дело, Грэг… – Болл взглянул на часы, осторожно потрогал затылок, спросил: – А где ты, извиняюсь, был вчера?
– Не понимаю…
– Я тоже… Грэг, давай разберемся. Какое сегодня число?
– Двадцать девя… То есть уже утро тридцатого.
– Тридцать первое, Грэг!
– Тридцать… Что?!
Я привстал и впился глазами в циферблат хронометра. В календарном окошке красовалась цифра «31». Я произвел в уме несложный расчет, и мне стало ясно, что я невзначай потерял где-то целые сутки! Если, конечно, хронометр не врет.
– Хронометр не врет, – сказал Болл. – Можешь сравнить его показания с календарной шкалой на пульте «Мурены».
Я сел и задумался. Странно, каким это образом мне удалось заблудиться во времени? Непостижимо! Хотя…
– Свен, я слышал «реквием бездны».
Болл вздрогнул.
– Вот оно что… – тихо сказал он и нахмурился.
– Свен, я наткнулся на кирку, нашел украденные ружья. Кирка была рядом с ружьями. Понимаешь? Либо – Пашич, либо – тупик. Сейчас я так не думаю, но тогда у меня не было другого выбора… Увлекшись поиском, я забрался в «подвал». И мне показалось, что там, в глубине, мигает фара. Вспыхивает, гаснет, опять зажигается… Я пошел вниз и «сорвался». Глупо, конечно, никого там не было. Кроме полипуса[27] и двух светящихся медуз. Зато потеряны целые сутки, хотя мне казалось, что я пробыл на «голубом этаже» не более часа. Вот такая история…
– А для меня твой «час» длился целую вечность… – Болл опять потрогал затылок, спросил: – Где ты встретил меня?
– В салоне.
– В салоне?!
– Да. Ты сам пришел из воды. Появился из люка, как был, в оболочке, с квантабером в руках. Потом пересчитал ступеньки трапа сверху вниз и открыл стрельбу в круглом зале.
– Черт! – изумился Болл. – И ты… меня…
– Ну конечно. Пневмостат, ингалятор… Как себя чувствуешь?
Болл не ответил. Понурившись, думал о чем-то.
– Грэг, – сказал он, – я нашел твою записку и сразу занялся делом. Решил запустить агрегаты. Я дал на площадку сигнал опасности на случай, если ты окажешься там. Все шло превосходно. Андробаты поставили ланжекторные замки, сменили муфты уплотнителей в обоймах. Потом началось…
– Знаю. Смотрел твои графики. А что на экранах?
Болл помедлил с ответом.
– Тучи кальмаров, Грэг. Я никогда и ничего подобного не видел!
– Большие?
– Большие. Но дело не в этом. Один из них примерно таких же габаритов, как тот – помнишь? – который смотрел в акварин. На экране я видел только участок площадки, но я уверен, что замки снимает именно этот кальмар.
– Ну и что?
– То есть как «ну и что»?! – опешил Болл. – Снять замок нужно уметь!
«Замок, – подумал я. – Что такое замок для этого кракена?»
– Рассказывай, Свен. Рассказывай, как было дальше?
– Дальше? – переспросил Болл. – Дальше… Гм, я нашел в своей каюте виски. Вероятно, Дюмон… Но как бы там ни было, это показалось мне кстати. Потом… Потом истекли твои двадцать часов. Сначала я не очень волновался. Ну, думаю, задержался в воде, мало ли что… Даже вздремнул. Проснулся от стука.
– Какого стука?
Болл указал на потолок.
– Но тогда мы слушали это вдвоем… Я решил выйти в воду, проверить. Ничего особенного я не заметил, вернулся в бункер и… – Он замялся.
– …продолжил наполнять себя виски, – закончил я за него.
– Да, Грэг, шел двенадцатый час с того времени, когда ты должен был вернуться. Постепенно мной завладело подозрение, что ты уже никогда не вернешься… И опять этот проклятый загадочный стук! Дурацкая ситуация, думал я под звон потолочных ударов, начинаем искать сами себя. Я с ужасом смотрел на динамики, зная, что они в любую минуту могут выдать очередную порцию телеграфной абракадабры. Самое скверное то, что я был один, и я бы сошел с ума, если бы не был чудовищно пьян… Не помню, сколько времени я пролежал в забытьи. Очнувшись, сделал себе инъекцию и выскочил в воду. Куда ты уплыл – неизвестно, поэтому мне было все равно, в какую сторону отправиться на поиски. И я решил сначала осмотреть площадку. До площадки не доплыл. Не помню, когда я потерял сознание, ничего не помню. И не понимаю, как мне удалось вернуться…
– Это я тебе объясню. Ты в состоянии идти?
– Почему бы нет?! – воскликнул Болл и поднялся. – Но куда?
– В батинтас.
Он вскинул бровь:
– Ну, если так нужно…
Мы стояли у барьера большого бассейна и молча разглядывали кривую белую жирную надпись на темно-синей стене. Кое-где еще виднелись длинные полосы непросохшей слизи.
– Зачем ты его выпустил? – спросил наконец Болл.
– А что я должен был делать?
– Н-да… Любопытно, чем он писал?
Я показал на белый обломок на дне:
– Вон, видишь, у самой стены.
Болл разделся, взмахнул руками и нырнул в воду. Было видно, как он опустился на дно, подхватил обломок и стал всплывать. Поверхность воды взволновалась кругами, бросая на дно зыбкие кольца преломленного света.
– Такой же, – сказал Болл, протягивая мне подводный трофей. – Точно такой же, как в коллекции Пашича. Известняк, очень мягкий, можно писать.
