Илья Тё - Реконструкторы (сборник)
Офицеры снова заржали, а воодушевленный поддержкой конунг с энергией продолжал.
– На бросок через чащу по землям южного Серафимья отводится восемь дней. Пройдем насквозь, и выйдем на территорию Саранпала за линией мансийского фронта. Далее рванем по тылам восточнее Ошеры, обрежем коммуникации, в капусту порубим обозы, сожжем станции и склады. Возврат обратно не предусмотрен. В точке чуть севернее Вороспауля, – тут Харгаф стукнул кулаком по месту карте, – предполагается соединение с основными силами. Вопросы есть?
Один из ферьярцев поднялся.
– Что скажут поморы, когда увидят многочисленный конный корпус на своей земле? – обратился к Харгафу Герсен. – Не станет ли это началом войны с Серафимьем?
– Посмотрим, – при вопросе Герсена, Харгаф помрачнел, – сам думаю об этом постоянно, однако генштаб решил, и значит, мы идем через поморян. Их нейтралитет будет нарушен только формально, мы просто пройдем по тракту, без крови и быстро. Никого из местных трогать не будем, – он хищно оскалился, – по возможности, разумеется.
– Серафимье – очень развитая страна. Державой конечно не назовешь – маловата, однако укусить могут больно, – возразил Герсен.
– Да брось ты, – Харгаф отмахнулся, – их городки меньше моего поместья в Бьорне-на-Хаге. Если посмеют стрелять, мне предписано занять Троеугорск, а войскам северного Рэдланда – форсировать Тамойский залив и оккупировать Пятилахтинск. Поморы умны и искусны, однако у них слишком мало людей и слишком много государств на небольшую территорию, чтобы сопротивляться Империи.
Герсен, принимая довод, кивнул.
На сим и закончили, офицеры радостно загалдели. Как видно, им надоело бессмысленное сидение в лесном лагере. Приближение бойни, пусть даже чреватой многочисленными смертями среди личного состава, всколыхнуло в бойцах нешуточный энтузиазм. Норманны, подумал Игар, они норманны и есть. «Каждый солдат на войне должен всеми силами желать приближения своей смерти», – так, кажется, писал Харальд Фундаментатор в своём бессмертном – хе-хе – ферьярском Уставе. «Гибель в бою – есть высшее достояние свободного человека».
Игар усмехнулся. Он вспомнил слова, которые произнес во время встречи с Семеном, там, далеко на Земле, на красочном конвенте реконов: «Пусть ждет нас Валгалла, где вечно живут храбрецы!» Там, это являлось всего лишь шуткой, но здесь ….
«Пусть вечно живут храбрецы!»
Фраза, пожалуй, могла бы служить девизом Нео-Мидгарда. Вернее – «слоганом», если брать коммерциализированный «земной» вариант.
Тем временем, в общей суматохе, Герсен поманил его к себе пальцем. Игар послушно подошел. Конунг Харгаф что-то активно обсуждал с начальниками пулеметных команд, составлявших в корпусе отдельное элитное подразделение, и, пока командир был занят, прочие офицеры Штаба разбились на группы, обсуждая частности и детали.
Рядом с Герсеном стоял Краке.
– Вероятно, перед началом наступления, мы отправимся в Пятилахтинск для закупа военного оборудования, – сообщил Герсен задумчиво. – Смешно, но часть предметов снабжения мы покупаем у поморов, в частности, прицелы для артиллерийских орудий, ремкомплекты для бронеавтомобилей, моторные масла и прочие необходимые мелочи. Свой вопрос Харгафу я, собственно, задал именно по этой причине. Если с Серафимьем в ближайшее время предстоит конфликт, то кое-что из их техники следует заранее закупить. Краке, вы отпустите Игара со мной?
Краке пожал плечами.
– Отчего нет? – рассмеялся он, – с занятиями молодых офицеров, как я понимаю, на время рейда покончено, так что забирайте молодца с потрохами. Только зачем он Вам нужен?
– А вот это, с вашего позволения, позвольте мне утаить, – сверкнул зубами Герсен и решительно развернулся к землянину. – В Пятилахтинск, я полагаю, мы отправимся рано утром. Так что готовьтесь. От бурного кровопускания в Саранпале нас отделяет всего несколько дней.
Игару оставалось только кивнуть.
Глава 9
В Пятилахтинск выступили рано поутру, как и обещал Герсен Грим. Светловолосый офицер имел должность палач-адъютанта, – о чем Игар знал, – однако он не имел понятия, что должность со столь забавным и наводящим на определенные размышления названием, является, по сути, должностью «идеологического работника», ответственного за дисциплину, боевой дух, а также, как это ни странно, за снабжение корпуса всем необходимым.
К «необходимому» в данном случае относились оптические прицелы, бинокли для офицерского состава, инженерный инструмент, в частности домкраты и лебедки для бронеавтомобилей, смазочные материалы (для них же), а также некоторые химические изделия, которые промышленностью ферьярцев не производились. Игар был удивлен, но, по словам Герсена, выходило, будто поморы являются наиболее прогрессивным с точки зрения техники народом Мирового Квадрата. На Земле традиционным считалось отставание русских от Запада в области промышленного производства. Изобретать мы могли, но первыми наладить промышленное производство – почти никогда. В местном мире, очевидно, колесо истории вертелось иначе, поморы, на земле которых отсутствовала монархия, единое и неделимое государство, а также имперский дух, питавший Россию на Земле-прародине, развернулись вовсю. Герсен перечислял достижения поморян, и Игар, переиначивая россказни старшего товарища на собственные знания о технике, с удивлением понимал, что поморам доступны радио, телефонная связь и даже вертолеты.
– Дома у меня была поморская электрическая шкатулка, через которую можно слушать «музыку викингов», – проговорил Герсен Грим, и Игар вспомнил земной «Терион». Похоже, среди поздних скандинавских переселенцев были приверженцы тяжёлой музыки.
– Да, в мирных делах они преуспели, – продолжил меж тем ферьярец, – однако для практических, то есть военных целей, техника поморян приспособлена слабо. И это мой друг, весьма важный момент, на который тебе следует обратить внимание во время нашего путешествия.
Игар кивнул. Герсен взирал на поморов свысока, и технические чудеса, сотворенные народом-соседом, ферьярца мало впечатляли, поскольку создавались в основном для бытового применения и развлечений, за редким исключением, вроде артиллерийской оптики или вертолетов.
Но главная слабость, заключалась даже не в этом. Как утверждал Герсен Грим, поморы жили слишком разобщено, и отсутствие единого государства, делало славян слабыми, вне зависимости от их гениальных открытий.
Поморская земля показалась на третий день пути, когда воз миновал холмы и выехал к побережью Тамойского залива. С противоположной стороны виднелся небольшой уютный городок, состоящий в основном из двух и одноэтажных домов. В этом месте в узкий залив выдавался полуостров, и по дуге широкого водного поворота тянулись, прилипая к пирсам и берегу, картиночные строения. Центральную часть серафимской столицы закрывал большой комплекс зданий, называемый ферьярцами Cremlin, то есть самая старая, обнесенная забором часть города. Все здания, как домики частных жителей, так и общественные строения, например, склады и торговые цеха порта, пестрели всеми цветами радуги и прочими, разнообразнейшими колерами.
Три обоза, включая тот, где находился новоиспеченный дворянин, отправили на пароме на противоположную сторону залива. Издалека Игар видел дома фиолетовые, оранжевые, ультрамариновые и прочие – в немыслимой яркости и сочетаний, многие – с двускатными крышами. Воздействие старорусского стиля, тем не менее, чувствовалось вполне отчетливо. Кроме того, тут и там пестрели странные деревянные церквушки, пронзающие небеса узкими пирамидальными шпилями и крестами.
Избами и храмами, конечно, дело не ограничивалось. Герсен вещал, что поморы являются лучшими архитекторами Мирового Квадрата. Они не возводили помпезных дворцов и гигантских зданий, как ферьярцы и Мансипал, однако в частном домостроении им не было равных. Между привычных «избовых» форм Игар с огромным удивлением заметил дома в форме гигантских кубов и цилиндров, взгромоздившихся один на другой. Иногда казалось, что строение сейчас рухнет, однако, по словам Герсена, многие вычурные здания стояли более полувека.
Большая башня в центре, возможно, ратуша или муниципалитет (Игар не знал, как подобное называется у поморов) напоминало советский ампир со строгими формами, увековеченными в мраморе и граните. Было здесь и что-то подобное готическим замкам и мрачному романскому стилю с тяжелыми сводами, арками и цилиндрическим башнями-столбами «угнетающими пространство», однако в основном преобладало нечто, относящееся скорее к модернизму и даже постмодернизму. Правда, с весьма специфическими чертами, рожденными влиянием средневековой русской архитектуры.
Как бы там ни было, по мере приближения к Пятилахтинску, город пленял Игара и покорял. За названием, под которым можно было вообразить себе провинциальный город далекой современной России с вечно недоложенным на дорогах асфальтом и уродливыми хрущевками, скрывалось подлинное чудо – такое, которое невозможно было себе вообразить, не увидев Пятилахтинск вживую.
