Любовь Безбах - Агрессор
Насилу я выдралась из его объятий и трусливо сбежала в соседнее кресло. Потом все так же трусливо вскинула на него виноватый взгляд. Лицо Матвея было перекошено, но он… улыбался.
МАТВЕЙ ВЛАСОВ
Я ушел от нее в пять утра. В семь начнутся переговоры с Зарбаем. Я не получил того, чего хотел, но и то, что теперь имел, было очень много и делало меня удивительно счастливым. Будь она проклята, платоническая любовь… Мое восхищение этой женщиной мешалось с "голодной" досадой. Первым порывом было уйти немедленно, но мой уход означал бы, что я больше никогда ее не увижу. И я не ушел. Мы проговорили всю ночь, и теперь Алика знала все о моих глазах. Раз уж она их увидела, пусть теперь и знает.
Теперь Алика второй человек после Качина, который знает о моих глазах. Собственно, глаз у меня не было. Всему виной была пыль с астероида, мирно летевшего среди таких же, как и он, булыжников в районе звезды Тау Кита. Тау Кита похожа на солнце и по своим характеристикам, и планетарной системой. Планеты этой звезды в то время еще не были колонизированы, несмотря на близость к Солнечной системе — каких-то четыре парсека. Земля решила исправить недоразумение и направила в этот необжитый район исследовательскую экспедицию. Сейчас, двадцать лет спустя, планетарная система Тау Кита входит в состав Солнечной Федерации. А тогда исследование района только началось. Военное командование отправило вместе с экспедицией военный отряд, в котором я служил. Вояк всегда посылают вместе с астронавтами и учеными на исследование новых объектов в космосе. Осторожность никогда не помешает.
То, что пыль с астероида попала мне в глаза, было чистой случайностью. Ученый, исследовавший пыль, попросил меня и моего товарища передвинуть мебель в лаборатории. А чем еще заниматься воякам в подобных экспедициях, кроме как двигать взад-вперед шкафы и оборудование для ученых крыс? Мы частенько помогали исследователям при высадках на планеты и при сворачивании работ, хотя это не входило в нашу компетенцию. Мы с товарищем играючи поставили столы туда, куда указывал холеный перст ученого. Не успел я разогнуться, как на соседнем столе у одной из пробирок с громким хлопком вылетела пробка, как из бутылки шампанского, и из пробирки пыхнула дисперсная, необычайно летучая пыль. Она засыпала мне глаза. Светило науки ловко собрало пыль из воздуха специальным пылесосом. Я к тому времени уже успел проморгаться.
Дело было сделано. Сначала я ничего не ощущал, да и вообще забыл об этом происшествии. Только на Земле началось постоянное жжение в глазах, которое не прекращалось ни на минуту. Глаза воспалились, и мне пришлось обратиться к окулисту. Спустя несколько дней врач сообразил, что дело неладно. Жжение к тому времени стало невыносимым, я потерял аппетит и получил взамен бессонницу. Окулист заявил, что отныне мною займется профессор медицины, специализирующийся на внеземных болезнях и эпидемиях. Вмиг я вспомнил астероидную пыль, и мне стало более чем неуютно.
Так я впервые встретился с профессором Качиным. Он совершенно не понравился мне, так же, как и Алике. Тщедушный на вид профессор оказался на редкость трудоспособным. Он велел мне переселиться в лабораторию при его институте, занимающую целое здание. Он взялся за меня в полную силу, день и ночь не отходил от своих пробирок и микроскопов, и я сатанел от его рассеянного хихиканья. Он выписал себе образец той самой пыли с астероида. Однако он не мог спасти мои глаза. С ними происходило что-то из ряда вон выходящее. Они гноились, в глазницах невыносимо жгло, я мучился немыслимой головной болью. Потом я стал слепнуть. Качин наложил на мои глаза повязку, которую постоянно менял. Он перестал подпускать ко мне медперсонал и все делал сам. Круглые сутки он промывал мне глаза. Уж и не знаю, спал он в тот период или нет. Для меня наступило время кошмара. Я жил своей болью и не знал, вернется ли ко мне зрение. Боль все нарастала и стала настолько сильной, что мне стало все равно, ослепну я или нет. Осталось только одно желание: отделаться от боли.
Зрение вернулось. Боль прошла. Во время перевязок я начал различать свет, потом очертания предметов. Изо дня в день зрение улучшалось. Я уже довольно ясно различал озабоченное лицо Ивана Сергеевича.
— Я вижу, — счастливо улыбаясь, сообщал я ему во время перевязок. Но профессор с бараньим упорством перебинтовывал мои глаза снова и снова. Мне это не нравилось, но всю мою недовольную брань Качин хладнокровно игнорировал.
Потом случилось событие, окончательно переломившее мою жизнь на две части. Иван Сергеевич с прискорбием сообщил мне, что у него забирают его любимого пациента, то есть меня.
— Куда? Кто забирает? — удивился я.
— Твоя контора забирает, — забурчал профессор. — Они потребовали с меня отчет о твоем здоровье, будто я солдафон в строю! Теперь тобой будет заниматься военная медицина.
Я забеспокоился. Я не видел Ивана Сергеевича сквозь повязку, но по ожесточенному звону небьющихся пробирок догадался, что профессор крайне раздосадован, если не зол.
— Эти мясники тебя убьют, молодой человек, — бурчал Иван Сергеевич. — Я тебя лечил, а эти будут исследовать.
— Что это означает?
— Только то, что я сказал.
— Я не собираюсь попадать к ним в руки.
— Твоего согласия никто не спрашивает. Вот приказ, где тебе велено явиться в такое-то место в такое-то время.
За словами последовал резкий хлопок триксовой бумаги по столешнице. Я заерзал на стуле. С повязкой на глазах я чувствовал себя беспомощным и сильно нервничал.
— Тебя забирают, как теленка на бойню.
Я разозлился.
— Снимите с меня повязку, немедленно! — приказал я.
— Рано! — буркнул профессор. — Глаза еще слабые.
— Что там еще можно исследовать?
— За эту пыль можно получить звание, молодой человек. Неважно какое, научное или военное. Они найдут, что исследовать. Здесь еще плясать и плясать. Мне это ни к чему, моих трудов хватило бы на десяток докторских. Мне жаль вашу жизнь, Матвей.
Старик долго еще бурчал себе под нос, а я чувствовал себя загнанной в угол крысой.
Ночью я решил снять повязку и посмотреть, что стало с моими глазами. И я ее снял. Я увидел себя в небольшой комнате, из которой уже успели вынести телевизор. Эти умники решили, что телевизор мне больше не понадобится. Обстановку комнаты давно уже изучили мои руки, она меня не интересовала. В мире, куда я попал, не было цветов. Отсутствовали даже черный и белый, зато я различал все оттенки желтого и коричневого. Тем не менее видел я великолепно. Я искал зеркало, но в палате зеркала не оказалось. Не было его и в ванной комнате, хотя оно там явно когда-то висело. Сопя от злости, я выглянул в коридор и позвал дежурную медсестру. Она не откликнулась. Спала, конечно. Я в некотором замешательстве вернулся в комнату. В коридоре запоздало послышались торопливые шаги, и в номер зашла медсестра:
— Что случилось?
— У вас есть зеркало? — спросил я.
— Конечно, есть, — удивилась она и достала из кармана халата вожделенное зеркало. — Сейчас только свет включу…
Она слепо пошарила по стене в поисках рубильника. Послышался щелчок. Для меня ровным счетом ничего не изменилось, не считая лица медсестры. Оно приобрело непередаваемое выражение. Медсестра, не спуская с меня побелевших от страха глаз, выронила из рук зеркало, испустила нечеловеческий вой и метнулась прочь из комнаты. Вой катился вдоль по коридору впереди и позади женщины, пока не замер в глубинах институтской лаборатории. Ошарашенный, испуганный, я подобрал c пола зеркало. И заорал сам. Зеркало полетело в угол. Я заставил себя подобрать его и заглянуть в него снова. Я ли это? На моем лице не было глаз. За веками без ресниц зияли темные провалы, из которых вместо зрачков торчало нечто похожее на присоски. Неровные края присосок высовывались из-за век. Присоски шевелились, и это потрясло меня больше всего. Зеркало выпало из моих ослабевших рук. Я опустился на пол. В коридоре слышались голоса, голос профессора увещевал полуночников лаборатории, привлеченных шумом. Все в порядке. Кому-то что-то приснилось, только и всего. Сам он уже все понял по крикам. Через минуту он забежал в мой номер и умоляюще протянул ко мне руки.
— Что со мной? — дрожащим голосом вопросил я, обливаясь холодным потом. — Что? Что это?
Я хотел спрятать лицо в ладонях, но не мог заставить себя коснуться руками того, что шевелилось у меня на месте глаз. Я паниковал, я находился в предоборочном состоянии, все вокруг казалось мне нереальным. Ощутив внезапный прилив сил, я вскочил на ноги, резким рывком поднял Качина за грудки, поднес его лицо к своему, жестко встряхнул и рявкнул:
— Что ты со мной сделал, старая космическая зараза?!
— Я пытался спасти твои глаза, молодой человек, — строго ответил Иван Сергеевич, не отводя взгляда. — Это сделал не я.
