Наталья Игнатова - Бастард фон Нарбэ
Отец Александр поднялся ему навстречу. Не смущаясь взглядов со всех сторон, поцеловал в лоб. Свои, орденские, всё поймут правильно. Остальные давно привыкли к нравам, царящим среди рыцарей Десницы. И тоже поймут. Хоть и неправильно. Не пойти ли им в плазму, а? Его мальчик, его Аристо, гордец и герой, больше всего сейчас нуждается в хоть какой-нибудь поддержке. Потому что самое страшное впереди: после молитвы, знаменующей завершение суда, собор будет решать судьбу Луизы Беляевой.
…Монахи Шуйцы сказали, что процесс разложения необратим. Тело сахе Беляевой было мёртвым, и вело себя, как полагается мёртвому телу. Несчастная девочка оставалась в сознании, она понимала, что с ней происходит, и она уже не верила в то, что ей смогут помочь. Теперь ей некому было рассказывать сказки: Луизу увезли с «Монфора», увезли от Лукаса, сразу, как только стало ясно, что она не больна, а просто-напросто умерла.
Лукасу дали попрощаться с ней. И сейчас отец Александр поедом ел себя за то, что в тот момент не был рядом со своим рыцарем.
— Сахе Беляева будет сознавать происходящее вплоть до тех пор, пока разложение не затронет мозг, — докладывал отец Цвилгус. — Мучения её, скорее нравственного толка, нежели физического, но она невыносимо страдает. Из соображений милосердия, братья и сёстры, я прошу у собора дозволения на то, чтобы прекратить её мучения.
— Что для этого нужно? — с места спросил Великий Кардинал.
— Полностью уничтожить тело, — был ответ. — Самый быстрый и гуманный способ: отделить голову и растворить в кислоте.
…Отцу Александру очень не нравилось спокойствие Лукаса. Тот словно окаменел, казалось, что и не дышал. Слушал, не говоря ни слова. Слышал ли? Наверняка.
— Это не будет убийством, — говорил монах Шуйцы, — нельзя убить то, что давно мертво. И мы обязаны совершить акт милосердия…
— Это будет убийством! — Лукас, мгновение назад больше похожий на статую, чем на человека, вдруг заговорил, перебив монаха, — и вы все понимаете, что это не назвать по-другому. — Он поднялся, обвёл собрание бешеным взглядом, — для тех из вас, кто не знает, или забыл, напомню, что технологии Старой Терры позволяют поддерживать жизнь даже в мёртвых тканях.
Несколько шагов, и он уже в круге ораторов, в упор смотрит на отводящего взгляд генетика:
— Потом можете сформулировать лучше, брат. Вы владеете терминологией, — и вновь фиолетовые глаза устремлены на мёртво молчащий зал, — Луизе можно дать новое тело. Её мозг можно поместить в машину, которая ничем не будет отличаться от человека. Мы знаем, что такие машины существуют. Орден Всевидящих Очей находит и уничтожает их, потому что их существование противоречит нашим законам, но милосердие выше любых законов. Это одна из сигнатур, братья и сёстры, и я знаю, все вы сейчас вспомнили её… Вы говорите Луизе: «дочь моя». Кто из вас готов обречь своего родного ребёнка на гниение заживо или на гуманное растворение в кислоте?
Отец Александр, настоятель монастыря «Святой Зигфрид» смотрел на Лукаса, смотрел, не отрываясь, не узнавая его. Кто-то другой, гораздо более взрослый, и гораздо более мудрый стоял в центре зала для капитулов, и, находя слова, ранящие в самое сердце, взывал к милосердию церкви. Его слушали… о, как его слушали! Даже заявляя о виновности Радуна, Лукас приковал к себе меньше внимания.
И он был прав.
С трудом заставив себя отвести взгляд от своего рыцаря, отец Александр украдкой оглядел зал. Да. Так и есть. Никто из слушателей, включая Великого Кардинала, не сомневался в правоте Лукаса фон Нарбэ. Милосердие выше законов — это действительно одна из догм, лежащих в основании церкви Шэн.
— Я прошу у вас милости для Луизы, — закончил Лукас, покорно склоняя голову перед кардиналом. — Милости, на которую она вправе надеяться.
Отец Александр встал из кресла, и тоже поклонился его высокопреосвященству:
— Я прошу милости для Луизы Беляевой.
— Я прошу милости…
Один за другим поднимались с места настоятели монастырей Десницы:
— …прошу милости…
Монахи Всевидящих Очей, словно сами себе удивляясь, вторили рыцарям:
— …милости …
— …для Луизы Беляевой…
Сёстры из ордена Шуйцы рыдали, что было красноречивей любых слов.
* * *Рональд Славински, начальник идеологического дивисио ордена Всевидящих Очей перехватил Лукаса у входа в келью. Попросил разрешения войти. И, едва усевшись на жёсткий табурет, сообщил:
— Я только что вновь перечитал ваше личное дело, отец Лукас. Не буду врать, что трепещу, разговаривая с живой легендой, но, признаюсь, ваш послужной список произвёл бы необыкновенное впечатление даже на человека, очень далёкого от войны в пространстве.
— Я стараюсь, — равнодушно ответил Лукас, — зачем вы пришли, отец Рональд?
— Чтобы предложить вам пройти тестирование и начать учёбу в ордене Наставляющих Скрижалей. Я ведь не зря заговорил о послужном списке. Ваш вклад в борьбу с пиратами неоценим, однако на ниве проповедника вы сможете работать ещё более эффективно. Более эффективно, чем сейчас уничтожаете пиратов… честно скажу вам, отец Лукас, мне трудно это представить.
— Мне тоже, — Лукас пожал плечами, — грех гордыни и всё такое. Орден Скрижалей уже дважды обращался ко мне с предложением хотя бы выучиться, если уж не оставить службу в Деснице. Как вы понимаете, оба раза я отказался.
— Но почему?
— Слишком большая честь для меня, — он говорил правду, но ясно было, что церцетарий принял его слова за вежливый уход от ответа, — и слишком высокая ответственность. Не думаю, что я могу наставлять мирян, когда сам всё время нуждаюсь в наставлениях.
— Вам двадцать шесть лет…
— Двадцать семь.
— Будет через два месяца, — отец Рональд позволил себе непонятную улыбку. — Мне пошел восемнадцатый десяток. И я уверяю вас, отец Лукас, что мне до сих пор нужны наставления. Любой человек нуждается в этом, даже Великий Кардинал, которого наставляет сам Божественный Император. Я ведь пришёл не для того, чтобы услышать немедленный ответ. Просто, в отличие от братьев из ордена Скрижалей, мы, церцетарии, можем быть весьма настойчивы. Они вот дважды пригласили вас и отступились, а я обещаю, что время от времени буду напоминать о том, что жду вашего решения. И если вы скажете «нет», просто-напросто, дам вам ещё немного времени подумать. И ещё… столько, сколько понадобится.
— А смысл? — Лукас с удивлением понял, что этот настойчивый человек ему симпатичен.
— Всё меняется, — сообщил отец Рональд. — Да и, в конце концов, выйдете же вы, когда-нибудь на пенсию, верно? А проповедники, в отличие от рыцарей, не знают, что такое возрастные ограничения. — Он встал и слегка поклонился: — не буду больше утомлять вас своим присутствием. Но прошу запомнить моё обещание.
— Обещание регулярно напоминать об этом разговоре? — Лукас хмыкнул, — при таких условиях, забыть не получится, даже если я приложу к тому усилия.
— Тоже верно.
Люк за спиной церцетария закрылся с тихим шипением.
Лукас фон Нарбэ поклялся себе, что никогда не выйдет на пенсию.
* * *Луизе Беляевой не смогли помочь. Просто-напросто, не успели. Её не стало спустя четыре месяца после собора, и настоятель «Святого Зигфрида» получил сообщение об этом уже через десять минут после ее окончательной смерти. Заодно отец Александр узнал и последние новости по делу Юлия Радуна.
Монастырь неспешно шёл к ближайшей станции: четырнадцать месяцев в рейде — это много даже для рыцарей Десницы. В отдыхе нуждались все, начиная с архимандрита и заканчивая самым младшим послушником. Однако до станции было ещё далеко, и гафлы с юкарами продолжали патрулировать пространство вокруг монастыря, в поисках неосторожных пиратов. Путь «Святого Зигфрида» пролегал по оживлённым торговым трассам, и шанс встретить преступников, жадность которых окажется сильнее трусости, был не так уж мал.
Лукасу, во всяком случае, «везло» в двух рейдах из пяти. Вот и сегодня он доложил о том, что во главе трех звеньев гафл вывел из строя боевую багалу, попросил разрешения на абордаж. Разрешения не дали. Выслали по указанным координатам транспорт с эквесами, а Лукасу приказали возвращаться в монастырь, передав командование заместителю.
В последнее время на борту «Святого Зигфрида» рыцарю-пилоту фон Нарбэ уделялось даже больше внимания, чем обычно. Братья старались быть ненавязчивыми, словно бы незаметными, и в то же время не давали ему возможности замкнуться в вынужденном одиночестве. Лукас, в свою очередь, делал вид, что внимания не замечает, и никого не подпускал слишком близко. Его как будто окружила невидимая сфера. К границам можно подходить без опаски, с этого расстояния Лукас казался таким же, как всегда: спокойный, обаятельный, красивый парень. Чуточку слишком высокомерный… ну, так может себе позволить.
