Иэн Бэнкс - Вспомни о Флебе
— Проклятие! — Фел разглядывала снег на вершинах. — Как я хотела бы полазать по горам! — Она прищёлкнула языком и посмотрела на вытянутую вперёд правую ногу. Восемь дней назад она сломала её при подъёме на гору на другой стороне равнины. Теперь нога была в шине и обмотана тонким переплетением бинтов, скрытых под модно узкими брюками.
Джез мог бы использовать это как повод ещё раз прочесть нотацию о нецелесообразности подъёма в горы в одиночку, без подвесного щита или робота поблизости, подумала Фел, или по меньшей мере не ходить одной. Но Джез промолчал. Фел посмотрела на него. Её загорелое лицо заблестело на солнце.
— У тебя есть что-то для меня, Джез? Работа?
— К сожалению, да.
Фел поудобнее уселась на скамейке и скрестила руки. Джез выпустил из своей оболочки короткое силовое поле, чтобы поддержать её беспомощно вытянутую ногу, хотя прекрасно знал, что поля шины было вполне достаточно.
— Ну, выкладывай! — сказала Фел.
— Может, ты помнишь фрагмент обзора новостей восемнадцать дней назад. Один наш корабль, собранный кораблём-фабрикой в космическом секторе по эту сторону Сумрачного Пролива. Кораблю-фабрике пришлось разрушить себя, тому же примеру потом последовал и созданный им корабль.
— Припоминаю. — Фел вообще мало что забывала и уж никогда и ничего из ежедневных обзоров. — Он был собран из не подходящих друг к другу деталей. Таким образом корабль-фабрика пытался доставить в безопасное место мозг, предназначенный для одного из системных кораблей.
— Вот с ним у нас и проблема. — Голос Джеза прозвучал немного устало.
Фел улыбнулась.
Культура, в этом можно было не сомневаться, и в войне, в которую сейчас ввязалась, полагалась на свои машины — как в стратегии, так и в тактике. Действительно, можно было утверждать, будто Культура — это её машины, и эти машины являлись куда более характерным элементом, чем какой-либо человек или группа людей внутри самого общества. Электронные мозги, которые теперь производились кораблями-фабриками Культуры, находящимися в безопасности орбиталями и большими системными кораблями, относились к самым хитроумным скоплениям материи в Галактике. Они были настолько умными, что ни один человек не в состоянии понять, как разумны они были (и машины, со своей стороны, были неспособны растолковать столь ограниченной форме жизни).
На этих ментальных гигантов, а также на более будничные, но всё же обладающие сознанием машины и умные, но в конце концов механистические, предсказуемые в своих действиях компьютеры, вплоть до мельчайших схем в летательных микроаппаратах, имеющих разума не больше мухи — именно на них, а не на человеческий мозг Культура сделала свою ставку, и ещё задолго до того, как можно было предвидеть идиранскую войну. Дело в том, что Культура считала себя обществом, осознающим свою рациональность. Машины скорее способны достичь этого желанного состояния и, достигнув, использовать его. Такого обоснования Культуре было вполне достаточно.
Кроме того, людям в Культуре дана свобода заниматься вещами, действительно важными для жизни, такими, например, как спорт, игры, романтика, изучение мёртвых языков, варварских обществ и самых невероятных проблем, а также покорение высоких гор без помощи подвесного щита.
Пристрастное изложение этой ситуации могло бы сформировать представление, что электронные мозги Культуры могли бы отреагировать с чисто машинным возмущением и короткими замыканиями, обнаружив, что некоторые люди были невероятным образом способны достичь рекорда этих мозгов в анализе данного множества фактов, а иногда даже побить его. Но этого не происходило. Машины очаровывало, что такое маленькое и хаотичное собрание ментальных способностей было способно с помощью какого-то искусственного невротического вмешательства найти такой ответ на проблему, который ничем не хуже их собственного. Этому должно быть, конечно, объяснение. Возможно, оно связано с труднопостижимой даже для божественных способностей мозгов структурой причинно-следственных связей, но большей частью, видимо, с простым законом больших чисел.
В Культуре жило более восемнадцати миллиардов личностей, и практически каждая из них хорошо питалась, получала широкое образование и была духовно деятельной, но лишь тридцать — сорок из них обладали необычной способностью предсказывать и анализировать на уровне хорошо информированных электронных мозгов (которых были уже сотни тысяч). Конечно, не исключено, что всё дело в простом везении. Если подбрасывать в воздух восемнадцать миллиардов монет, то какая-то часть из них постоянно будет падать только одной стороной.
Фел'Нгистра была советницей, одной из этих тридцати, может, сорока персон, которые могли интуитивно понимать, что произошло, объяснять, почему то, что случилось, случилось именно так, — и почти никогда не ошибались. Фел постоянно предлагали проблемы и задачи; она умела решать их одновременно и высоко ценилась. Но она настояла на том, чтобы её оставляли в покое, когда она лазала по горам, и отказывалась от охраны. Фел имела обыкновение брать с собой лишь карманный терминал для записей, но тогда обрывалась всякая реально-временная связь с мозговой сетью её родного мира.
Вот из-за этого каприза она сутки пролежала в снегу с раздроблённой ногой, пока её не нашла поисковая группа.
Робот Джез сейчас сообщал ей подробности бегства, перехвата и разрушения безымянного корабля, но Фел отвернула голову и слушала вполуха, а её взор и мысли были на далёких снежных склонах, куда, как она надеялась, можно будет подняться через несколько дней, как только надёжно срастутся эти дурацкие кости.
Горы были прекрасны. Есть и другие горы на лежащей выше по склону стороне террасы, достигающие самого ясного голубого неба, но они казались совсем ручными по сравнению с острыми крутыми вершинами по ту сторону равнины. Фел знала, что именно поэтому её и поселили здесь. Они надеялись, что она скорее полезет на эти близкие горы, чем станет утруждать себя перелётом на флайере через равнину. Глупая идея. Ей вынуждены были разрешить видеть горы, а если она могла их видеть, она просто должна была на них взбираться. Идиоты.
На планете, подумала она, их никогда не разглядишь так хорошо. Здесь видны даже нижние отроги, потому что горы вздымаются прямо из равнины.
Хижина, терраса, горы и равнина находились на орбитали. Этот мир построили люди или по крайней мере машины, которые построили машины, которые… Так можно было бы продолжать очень долго. Плита орбитали выглядела идеально плоской; в действительности она была слегка вогнута по вертикали, но так как внутренний диаметр готовой орбитали — когда были соединены все отдельные плиты и убраны последние перегородки — составлял более трёх миллионов километров, то кривизна её поверхности была намного меньше, чем на выпуклой поверхности любой из заселённых планет. Поэтому Фел и могла с высокой точки видеть далёкие горы до самых подножий.
Фел подумала, что, должно быть, очень странно жить на планете, где кривизна ограничивала обзор настолько, что из-за морского горизонта сначала появляется верхняя часть корабля, а лишь потом понемногу всё остальное.
Вдруг она осознала, что к мысли о планете её привело что-то из только что сказанного Джезом. Она повернулась, серьёзно посмотрела на тёмно-серую машину и мысленно покопалась в кратковременной памяти, чтобы вызвать точные воспоминания.
— Этот мозг проник в гиперпространстве под поверхность планеты? — спросила она. — А потом свернул там пространство?
— Во всяком случае, он заявил, что собирается попробовать это, когда послал закодированное сообщение в свои схемы саморазрушения. Если бы ему это не удалось, по меньшей мере полпроцента его массы прореагировало бы с массой планеты подобно антиматерии.
— Понимаю. — Фел почесала пальцем щеку. — Я думала, такое считается невозможным? — В её голосе слышался вопрос. Она посмотрела на Джеза.
— Что? — переспросил он.
Её лицо омрачилось, потому что её не поняли мгновенно. Она нетерпеливо взмахнула ладонью.
— То, что он сделал. Уйти в гиперпространство под чем-то таким большим, а потом свернуть пространство. Меня учили, что даже мы не умеем делать ничего подобного.
— Мозг тоже учили этому, но он усомнился. Всеобщий Военный Совет решил, что нам нужно попытаться повторить этот приём с таким же мозгом и какой-нибудь ненужной планетой.
— И что произошло? — Фел усмехнулась при мысли о «ненужной» планете.
— Ни один мозг не захотел даже обсуждать такой проект: будто бы слишком опасно. Даже специалисты в Военном Совете содрогаются.
Фел засмеялась и подняла взгляд вверх, на увивающие беседку красные и белые цветы. Джез, безнадёжный романтик в самых глубинах своего «я», считал, что её смех подобен журчанию горного ручья, и записывал его для себя в любом виде — от простого фырканья до грубого отвратительного хохота. Джез понимал, что машине, разумна она или нет, невозможно умереть от стыда, но ему было точно так же ясно, что сам он непременно умрёт, если Фел когда-нибудь об этом узнает.
