Михаэль Маррак - Исторгнутые
Поскольку в разнообразных кризисах и катастрофах погибли также многие и американские, и европейские мечты, то именно Япония уже почти привычным образом превратила космические полёты в развлечение. Японская ракетная компания «JRS» объединила несколько крупных предприятий, чтобы разработать космический корабль многоразового использования под именем «Канко-Мару». В 2005 году консорциум, в состав которого входили «Мицубиси», «Фуджицу», «Шарп» и «Ниссан», представил опытный образец. Футуристический корабль имел больше сходства с исторической лунной ракетой Жюля Верна, чем с современным просторным «Шаттлом»: ракета-носитель 22-метровой высоты и 18-метровой ширины в форме огромного снаряда, у которого не было ни крыльев, ни хвостового оперения.
В 2007 году состоялся первый успешный демонстрационный полёт. После этого до 2015 года было проведено почти триста тестовых полётов и построено четырнадцать космических кораблей. Каждый из них мог взять на борт 15 пассажиров, которым из круглой кабины в носу ракеты открывался наилучший вид на Землю. Для туристов это было всё равно что подняться на борт самолёта. Им не требовалось облачаться в костюмы космонавтов, они могли быть одеты в удобную одежду, и полёт стоил не 20 миллионов, как во времена Тито, а всего 26 тысяч долларов. Беспокойство инвесторов, что может не набраться достаточно туристов, располагающих необходимой суммой, а главное, необходимым доверием к японским космическим кораблям, оказалось беспочвенным. Хотя полёт на «Канко-Мару» длился всего три часа, японцам понадобилось бы вдвое больше ракет, чтобы полностью удовлетворить спрос. Правда, бросалось в глаза, что позволить себе необычное путешествие в первую очередь стремились пожилые люди; ещё одно предзнаменование, которое имело решающее значение.
Я, сощурившись, отвернулся от потолочного окна, чтобы достать себе из холодильника закуску. Вынутая из вакуумной упаковки, она походила на вязкую, посыпанную сахарной пудрой карамельную массу, но по вкусу напоминала окорок с картошкой и молодыми овощами.
В кабине было много пустого пространства. Можно было свободно парить и делать всё, что позволяло тесное помещение. Лишь во время старта, когда «Слайдер» сидел на вершине ракеты, каждый пилот был пристёгнут к сиденью, амортизирующему огромные перегрузки ускорения. Как только наступала невесомость, сиденье раскладывалось и уходило вглубь корпуса. После того, как тебе удаётся, наконец, проделать отрепетированный на тренировках полукувырок вперёд, чтобы оказаться головой к окнам и контрольным приборам, всё остальное время проводишь в свободном парении, как в более-менее просторной спальной нише.
В кабине было два фронтальных окна трапециевидной формы и потолочное окно в двадцать пять дюймов, перед которым я проводил большую часть времени. Между тем «Слайдер» снова вышел из тени Земли. Ещё минут десять — и орбитальный корабль будет повёрнут к Солнцу корпусом. Тогда можно будет снова снять с окна световую диафрагму, защищающую кабину от перегрева.
Должно быть, я находился над Южно-Китайским морем. Вообще-то я собирался после прохождения ночной стороны планеты снова повернуть корабль вокруг оси, чтобы бросить последний взгляд на Землю, но мой интерес пробудили две маленькие интенсивные световые точки, которые я заметил, несмотря на противосолнечную диафрагму. Видимо, это были спутники связи или ещё какие-то.
Немного понаблюдав за ними, я повернулся к дисплею кабины, перепроверил контрольные функции и отправил в наземный контроль протокол данных с пометкой, что всё в порядке. Будет ли это кому-то интересно, я не знал. Мой банковский счёт полегчал на стоимость моего космического путешествия, «Слайдер» так или иначе сам выполнял свою запрограммированную работу, а что касается меня…
Я покосился на таймер. Ещё ровно три часа до сгорания при уходе с орбиты. Потом двигатели на две минуты ещё раз включатся на полную мощность, и корабль сильно тряхнёт. Что касается «последнего взгляда»: меня отправили не на Луну, не на Марс и вообще ни куда бы то ни было вдаль от Земли. До такого космический туризм ещё не дошёл даже в 2029 году. Хотя планы, касающиеся наших спутников, действительно были. Обсуждались путешествия по образцу «Лунника-2», зонда, который ровно семьдесят лет назад разбился на Луне.
Во время прошедших семидесяти часов я прослушал международные новости, два футбольных репортажа, бенефисный концерт и аудиопередачу торжеств, посвящённых двенадцатой годовщине новой Российской республики.
Я снова глянул в потолочное окно и стал рассматривать Луну. Просто удивительно, как мало видно звёзд, когда попадаешь за пределы атмосферы. Даже начинало казаться, что они — лишь декорация для украшения земного небосвода. А может, и мой пожилой возраст влиял на чуткость восприятия куда больше, чем мне хотелось бы в этом признаться. Мне ведь 82. По ту сторону окна я узнавал лишь Луну и две светящиеся точки, которые заметил ещё раньше.
То есть: минуточку…
Я постарался отгородиться ладонями от свечения дисплея, напряжённо вглядываясь вперёд. Потом повернулся назад, поискал наушники, закрепил их за ушами и установил спутниковую связь с контрольным центром в Королёве.
После нескольких минут молчания на мой сигнал, наконец, среагировали внизу, и равнодушный мужской голос с русским акцентом сказал:
— Это наземный контроль. Говорите, Икс-орбитер!
Я скривился. Индекс «икс» в космических полётах служил для обозначения всякой гадости: ухода в иной мир, помрачения рассудка, а главным образом — для полных идиотов, которые мчатся сквозь термосферу со скоростью 30 000 километров в час.
— У меня тут два сборщика, — сказал я. — Они больно уж близко ко мне…
— Что значит «больно»?
— На глазок — километрах в полутора от меня. И похоже, они приближаются…
Опять на несколько минут установилась радиотишина. Я запрокинул голову, сощурил глаза и чертыхнулся из-за того, что не могу изменить угол наклона «Слайдера». Взгляд мой переходил от приборов к светящимся в солнечном свете объектам.
— Это наземный контроль, — снова отозвался унылый служащий. — У нас тут на радарах нет ничего такого, что соответствовало бы вашему описанию. Согласно нашим данным, вы там, наверху, в относительном одиночестве. Ближайший к вам спутник — это «EVO», и он от вас в трёх тысячах километров.
— Я их вижу, так близко они надо мной! — крикнул я в микрофон. — И я знаю, как выглядят сборщики!
— Может, это световые рефлексы на стёклах кабины. Частицы грязи, кристаллы льда или капельки воды на внутренней стороне стёкол.
— А вот и ещё один, третий объект, — сдержанно объявил я. — Он удалён дальше и летит выше сборщиков… однако выглядит он иначе, чем они… — Из громкоговорителя послышалось раздражённое фырканье. — Я не очень ясно вижу, но он, кажется, больше, чем сборщики… гораздо больше…
— Наверное, это «Nippon». — И снова тишина: кажется, этот тип в контрольном центре перепроверял свои данные. — Нет, это определённо не «Nippon». — Я слышал, как он с кем-то приглушённо разговаривал. — Как вы себя чувствуете, хорошо? — спросил он после этого.
— Великолепно, — отрезал я. — Никогда не чувствовал себя лучше. Почему вы не видите сборщиков? Кажется, они держат курс на столкновение со мной, а эта гигантская штука над ними, должно быть, горит на ваших экранах как маяк.
— Успокойтесь, Икс-орбитер. Мы не можем ни… видеть… в порядке… эллиптическая траектория… не допускает разночтений… пусто… полёт… — Обрывки фраз сменились фоновым шумом.
— Наземный контроль? — Я не получал ответа. — Наземный контроль, вы меня слышите?
Я стукнул по прибору, но звука это не прибавило. Чертыхаясь, я стянул микрофон с головы. Он полетел в боковую стенку, а потом стал беспорядочно плавать по кабине. Бросив взгляд в потолочное окно, я заметил, что сборщики незаметно подошли ближе. Пока я размышлял, чего же им надо, из громкоговорителя вдруг раздался новый голос:
— Они не слышат тебя, Винсент.
Судьбоносным поводом для развития космического туризма была катастрофа «Канко-Мару» в 2018 году.
Транспортные полёты с большим экипажем ещё одиннадцать лет назад можно было сравнить с метафорическим броском монеты. На решке такой монеты красовалась эмблема «Космического приключения», орёл же, напротив, был украшен наследником «Спутника». Какой же рисунок располагался на её ребре, никто не мог сказать, и ни одно из участвующих предприятий не хотело всерьёз докапываться до этого. Все надеялись, что у монеты вообще нет ребра. Что она — как бы линза со сходящими на нет краями, которая в любом случае упадёт той или другой стороной. Вероятность того, что подброшенная монета упадёт на ребро, составляет примерно 1:1012.
