Алексей Калугин - В саду
Теперь самое время вернуться к началу истории.
Странного ответа Галины на мой вопрос никто, кроме нас с Толиком, не слышал. Сколько мы ни бились, пытаясь разговорить девочку, она молчала и смотрела на нас с Сыроедовым взглядом, не просящим о снисхождении, а скорее насмешливым. Во всяком случае, так нам тогда казалось.
Честно говоря, я не был склонен придавать большого значения словам двухлетней девочки, мне было просто любопытно, сможет ли Галя развить тему сада, в котором она якобы гуляла до своего рождения. Но не таков был Сыроедов.
– Она что-то знает, – сказал мне Толик, когда мы наконец оставили Галину в покое и сели вместе с остальными за стол.
– Что она может знать? – улыбнулся я, давая понять, что понял шутку.
– Она помнит то место, где находилась до своего рождения, – убежденно прижал ладонь к столу Толик.
– Брось, – насмешливо поморщился я. – К этому нельзя относиться серьезно.
– Ты никогда не обращал внимание на то, какой умный, сосредоточенный взгляд у младенцев? – спросил Анатолий.
Я задумался. Своих детей у меня не было, а чужих малышей я видел не так часто, чтобы всерьез заняться изучением того, что таилось в глубине их глаз. Честно говоря, я вообще считал, что у всех малышей выражение лица крайне глупое.
– У большинства младенцев взгляд проживших долгую жизнь стариков, – склонившись к моему плечу, продолжал возбужденно шептать Сыроедов. – Потому что им известно такое!.. – Анатолий сделал жест руками, пытаясь показать то, чего не мог выразить словами. – Они знают все о жизни и смерти. Они знают, куда мы уйдем, когда покинем этот мир. Но они не могут ничего рассказать, потому что не умеют говорить. А к тому времени, когда они обретают дар речь, успевают все забыть. В этом и заключается ирония – мы живем, не помня своего прошлого и не зная, что произойдет с нами в будущем. Галя – это тот редкий случай, когда ребенок уже может что-то сказать и при этом еще что-то помнит из прошлой жизни.
– Ты хочешь узнать, кем была Галя в прошлой жизни? – попытался пошутить я.
– Нет, – отрицательно качнул головой Сыроедов. – Я хочу увидеть Рай!
– Рай? – удивленно посмотрел я на Анатолия.
– Ну да, – кивнул Толик. – Ты же слышал, Галина сказала, что была в саду.
– Ты полагаешь, это был райский сад?
– Ну а что же еще?
– Не знаю… Может быть, это только ее фантазия?
– Возможно, – согласился Анатолий. – Она просто не знала, как назвать то место, воспоминания о котором сохранились в ее памяти, поэтому и назвала его садом. Рай – это чисто условное понятие. Речь идет о месте, в котором пребывает сознание человека между двумя земными воплощениями.
– Нирвана, – подсказал я.
– Точно, – кивнул Сыроедов. – Галя не знакома с этим понятием, вот и начала рассказывать о саде.
– Но, если следовать твоей логике, Галина забудет свой волшебный сад прежде, чем сможет рассказать о нем что-то внятное.
– А я и не собираюсь ждать, – хитро улыбнулся Сыроедов. – Помнишь Лешкины рассказы про сны об армии?
Еще бы не помнить! Лешка рассказывал, что после того, как он отслужил срочную, ему еще лет десять снились кошмары, в которых его по второму, а то и по третьему разу забирали в армию. Рассказчиком Лешка был гениальным, поэтому даже если эти сны казались ему самому кошмарами, то мы, слушая их пересказ, хохотали до упаду.
– А при чем здесь Лешка? – не понял я.
– При том, что Галка тоже видит свой сад во сне, – убежденно заявил Сыроедов.
– Ну, допустим, видит, – не стал спорить я. – Но рассказать-то она о нем не может.
– Зато я могу его увидеть.
Я посмотрел на Анатолия, пытаясь понять, не шутит ли он? Да нет, как будто Сыроедов был абсолютно серьезен.
– Как? – только и спросил я.
– С помощью системы записи нейроимпульсов, которую я использовал, чтобы зафиксировать моменты счастья Дарьи, – объяснил Сыроедов. – Я сделаю запись сегодня же ночью. Потом останется только создать систему декодирования изображения, чтобы каждый смог увидеть Рай или Нирвану – то место, воспоминание о котором живет в каждом из нас до тех пор, пока мы не включаемся полностью в нашу земную жизнь.
– Зачем? – поинтересовался я, накладывая себе в тарелку фирменный сыроедовский салат: судак, яблоки, свежие огурцы, яйца и майонез.
Вопрос мой удивил Анатолия так, что он даже жевать перестал.
– Что значит «зачем»? – Сыроедов положил на край тарелки вилку с наколотым на нее маринованным грибком. – Ты сам разве не хочешь увидеть Рай?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Вообще-то я атеист.
– Я имею в виду не библейский Рай, – уточнил Сыроедов, – а то место, где пребывает наше сознание, ожидая нового телесного воплощения. Говоря другими словами, мы получим доступ к иному, более совершенному носителю информации. И это даст нам возможность по-новому взглянуть на мир и на свое место в нем.
– А нам это нужно? – спросил я, решив до конца отыграть взятую на себя роль скептика.
– Человек станет поистине свободным, только когда избавится от страха смерти.
– Ты боишься смерти?
– Нет, но многих этот страх преследует всю жизнь.
– Возможно, – согласился я.
– Я хочу заглянуть в сад, который видела Галка, – настойчиво повторил Анатолий.
Я только плечами пожал – спорить с Сыроедовым бесполезно. Да и есть хотелось.
СыроедовА вот теперь я расскажу о том, чего уж точно не знает никто, кроме меня.
Сыроедов добился своего быстрее, чем рассчитывал. Да и странно бы было, если бы у Толика Сыроедова что-то вдруг не получилось. В ходе работы Анатолий решил, что создание декодера, позволяющего увидеть чужой сон на экране, займет слишком много времени, поэтому для начала он решил разработать систему, транслирующую запись донорского сна непосредственно в мозг реципиента.
В этом, скажу я вам, весь Анатолий Сыроедов: то, что для других стало бы эпохальным открытием, – для Толика всего лишь вынужденная задержка в пути. Он непременно хотел добиться того, чтобы каждый смог увидеть картину райского сада на большом экране. И он непременно добился бы своего, если бы вдруг не решил остановиться. Можете такое представить – Сыроедов сказал себе «стоп»?
Анатолий позвонил мне поздно вечером, около полуночи, и спросил, не могу ли я к нему подъехать. Голос у Сыроедова был такой, что я сразу подумал, не случилось ли чего. «Нет-нет, – заверил меня Анатолий, – просто нужно поговорить».
Сыроедов был не из тех, кто в полночь приглашает гостей только затем, чтобы поговорить. Я понял, что нужно ехать.
Сыроедов открыл дверь квартиры еще до того, как я поднялся на этаж.
– Тихо, – сказал он шепотом. – Семейство спит.
Я снял обувь в прихожей, и мы прошли в кабинет Анатолия.
В комнате горела только настольная лампа рядом с компьютером. На экране какой-то график – четыре разноцветные синусоиды то переплетались, то разбегались в разные стороны. Анатолий сел на стул и, ткнув пальцем в клавишу, отключил дисплей.
– Я сделал это, – произнес он шепотом, глядя на ослепший экран.
– Что? – спросил я, хотя уже догадывался, о чем идет речь.
Толик посмотрел на меня и улыбнулся жалобно, как будто прося извинения за то, что натворил.
– Я заглянул в Галкин сон.
– Ты видел сад, о котором она упомянула в день своего рождения?
– Сад. – Сыроедов усмехнулся как-то странно, в совершенно несвойственной для него манере. – Она назвала это место садом, потому что не знала других слов.
– А что это на самом деле?
Сыроедов откинулся на спинку стула и закрыл глаза. То ли свет от настольной лампы изменил черты его лица, то ли Сыроедов и впрямь осунулся за то время, что мы не виделись?
Анатолий всегда был худощавым. Но сейчас щеки его ввалились, тонкая кожа обтянула выступившие скулы, глаза запали, нос заострился. Так и тянуло сказать: как у покойника.
Анатолий молчал. Я ждал, понимая, что если он сразу не ответил на мой вопрос, значит, на то есть причины.
– Сначала я решил, что это ошибка, – все так же тихо, не открывая глаз, произнес Сыроедов. Если поначалу я думал, что Толик говорит шепотом, боясь разбудить спящую в соседней комнате жену, то теперь я понял, что он просто не может говорить громче из-за перехватившего горло спазма. – Я даже готов был смириться с тем, что у Гали какое-то серьезное психическое отклонение. Но я провел серию контрольных опытов. – Сыроедов чуть приоткрыл глаза и посмотрел на меня, как будто через щелку в ширме. – Я просмотрел сны пятидесяти трех детей обоего пола в возрасте от полутора месяцев до двух с половиной лет. Все они видят во сне одно и то же место. То, что Галка назвала садом. И чем младше ребенок, тем ярче образ. Когда я посмотрел сон полуторамесячной девочки, я понял, что если загляну глубже, то не смогу вернуться назад. – Анатолий обескураженно развел руками. Он попытался улыбнуться, но левую щеку свела судорога, и улыбка превратилась в уродливую гримасу. Толик прижал щеку ладонью. – Наверное, я бы сошел с ума, – прошептал он едва слышно, как будто глотая готовые вырваться рыдания.
