Далия Трускиновская - Перешейцы
Мы с Люськой сидеть голодными не желали.
Поселок этих болотных жителей был обнесен чем-то вроде частокола, но из кривых палок. Мы сели под ним, и я слушал разговоры, пока язык не сложился у меня в голове со всеми своими художественными подробностями. Правда, я чувствовал себя так, как если бы меня пропустили через центрифугу стирального агрегата – того, большого, что стоит у нас в подвале общежития. И наконец-то понял, почему у гипнолингвистов пенсионный стаж короткий. Они просто не доживают до пенсии!
– Это какой-то первобытно-общинный строй, – сказал я Люське, чтобы он наконец отвязался. – Одежда у каждого личная, если это можно назвать одеждой. И ножи тоже, и топорики, и эти штуки, вроде серпов. Оружия нет, или они его без нужды не вытаскивают. А еда… Как-то они ее между собой по-хитрому делят…
– А огонь у них есть?
– Погоди, стемнеет – выясним.
Огонь у них был, и даже керамика была, хотя и корявая. Мы на истории маткультуры этот способ проходили – делается дно, потом из длинных глиняных жгутов выкладываются по кругу стенки, и все это затирается мокрыми ладонями до относительной гладкости. Они в своих горшках варили те самые корневища, еще клубни какие-то, и добавляли порошок неизвестных мне грибов.
Судя по тому, что костер разожгли один, народу в поселке было немного. Женщины (по-моему, у всякой цивилизации стряпней занимаются именно самки) принесли к этому костру свои горшки и прикопали их в горячих угольках. Почему костер один, я догадался быстро. У них не так много сухого топлива, чтобы разводить несколько мелких.
В конце концов мы решили показаться. Население поужинало, сыто, гладит себя по животам и вряд ли окажется агрессивным.
Тщательно копируя местную дикцию, я позвал из-за частокола добрых болотных жителей, представившись заблудившимся путником.
Чтобы понять призыв, который грянул за частоколом, не обязательно было учиться на гипнолингвиста:
– К оружию!
Я помолчал, дав им возможность накричаться вдоволь. Потом позвал снова. В ответ услышал в основном те одиннадцать слов, которые вычленил в речи Тулзны и Чулы.
Тут у меня хватило ума ответить той же лексикой, группируя понятия на свой страх и риск. За частоколом раздался разноголосый скрип – мне удалось их насмешить, а смеялись они именно так, что хотелось залить каждому в глотку машинного масла с какой-нибудь ядовитой присадкой.
Впрочем, из всех возможных недостатков жуткий смех был не самым страшным, а потом оказалось, что чуть ли не единственным. Сплетенная из колючих веток калитка распахнулась, мы вошли и встали на видное место. Пусть разглядывают!
Племя окружило нас и, понятное дело, старший стал расспрашивать. Такого понятия, как космофлот, у них, естественно, не было. Я объяснил, что мы путешественники из далеких стран, вот, заблудились, хотим ням-ням. Старший спросил, откуда и куда странствуем. Я объяснил – с Больших Северных отрогов к Зеленым Южным долинам. А как на болоте оказались? А мы на воздушном существе перемещались, существо сбилось с пути и нас уронило.
Я, честно говоря, надеялся, что такой способ передвижения сделает из нас местных богов или хоть шаманов. Опять же, эти люди не употребляли до сих пор слова, которое бы соответствовало птичке с крылышками. Может, тут у них летать и не принято? Но воздушным существом, оказалось, я никого не удивил. Старший покивал, мужики, рядом с ним стоявшие, перегляшулись и перешепнулись.
– Хорошо, – сказал нам старший. – Вы останетесь у нас. Будем кормить. Когда начнется время караванов, мы вас отдадим каравану. Но пусть вас выкупят. Иначе не отпустим.
– Хорошо, – согласился я. В конце концов, оглядимся мы тут с Люськой и что-нибудь придумаем. Или окажется, что экипаж крейсера уцелел, и нас начнут искать.
– Что он сказал? – в шестьсот сорок пятый раз спросил Люська.
– Все в порядке, нас тут оставят, но хотят, чтобы мы сделали их племени много похожих на нас детей, – шепнул я. – Первыми в очереди жены старейшин.
– Сашка, я застрелюсь… – прошептал потрясенный Люська. Жены, или нем они приходились чумазым мужикам, стояли тут же, молодые – подальше, старухи – впереди.
Мы перепробовали все, что нам предложили на ужин, но, хотя и проголодались, по-настоящему есть не стали. Еще неизвестно, как желудки отреагируют на привычный объем незнакомой пищи. Потом нас уложили на охапках сухих веток.
Так началась болотная жизнь Александра Зенина и Люсьена-Марии фон Эрдвиц.
Времени было – хоть таблицу логарифмов наизусть учи. Мы ходили с мужчинами племени на болото за добычей, которая была в основном вегетарианской, я преподавал Люське местное наречие, а сам пытался понять основы здешнего мироздания. И вот что обнаружилось навскидку.
Когда крейсер оказался вблизи этой самой Эф-сто-семнадцать, я дрых без задних ног, Люська тоже чем-то приятным занимался, и потому мы не знали, что планетка имеет два материка, соединенных узеньким и болотистым перешейком. Этот перешеек – единственная возможность попасть с одного материка на другой, и его хозяин может жить припеваючи только за счет пошлин и оплаты права перехода. А наше болотное племя как раз и жило в самом узком месте перешейка!
Но торговые караваны, как я понял, ходили не каждый день, а в определенные сезоны. То есть, пропустив караван, племя разживалось одеждой, едой, инструментами. Потом свою дань приносил следующий караван. И еще какое-то время после завершения сезона племя жило вполне прилично. Но все на свете кончается – и до начала следующего сезона оно успевало оголодать, обноситься и поломать все лопаты с вилами.
Судя по всему, последний караван проходил тут несколько лет назад – я имею в виду, земных лет.
Несколько раз я осторожно пытался выяснить – когда настанет наше избавление.
– Когда наступит время караванов, – отвечали мне.
– А когда оно наступит?
– Когда будут предвещения.
– Оно разве не зависит от погоды? – поинтересовался я, потому что слова, касавшиеся смены времен года в языке присутствовали как бы по привычке, и я не понял толком, к чему они относились.
– Оно зависит от погоды на северном материке, – объяснили мне. – И от желания каравана.
Люська же, пока я искал правду лингвистическими методами, возмечтал о побеге, пустил в ход свои технарские способности и соорудил компас. Из-за этого компаса мы переругались насмерть. Я пытался ему объяснить, что понятия «северный материк» и «южный материк» могут вовсе не соответствовать оси север-юг. Скажем, один – на северо-востоке, второй – на юго-западе, и далеко ли мы уйдем без карты, только по компасу? И поди знай, правильно ли я истолковал соответствующие слова здешнего языка. Направление-то они указывали, но речь вполне могла идти и о востоке с западом.
– Гипнолингвист хренов, – сказал на это Люська.
К счастью, фон Эрдвиц был методичен, как его вестфальские, чтоб не соврать, предки. Он сообразил, что вряд ли караван прется напрямик через болото, должна быть дорога. Я предупреждал его, чтобы он, да еще с его знанием языка, не пускался в расспросы! Если эти люди решили нас задержать, чтобы то ли выкуп слупить, то ли просто продать нас караванщикам, то про дорогу они нам рассказывать не будут – не до такой же степени дураки.
В один прекрасный день Люську заперли в сырой яме, положив сверху колючую решетку. Я пошел вежливо разбираться – так и есть! Доспрашивался!
Ночью я подкрался к яме и некоторое время слушал сольное выступление Люськи, который крыл весь этот сектор Галактики отборными словами. Наконец он охрип и заткнулся.
– Балда! – сказал я ему. – Тебе ревматизма захотелось? Ну так ты его получишь в большом количестве!
– Я понял, где дорога, – ответил он. – Это за джунглями, как идти к горелому холму, только чуть левее.
– Как ты догадался?
– Меня туда не пустили.
– Логично…
Я хотел продолжить расспросы, но тут в поселке началась суета, и несколько секунд спустя я услышал гул.
– Это наши! – заорал Люська. – Это они нас ищут!
Действительно – гудело наверху. Я – гипнолингвист, технику мы проходили символически, и я бы назвал этот гул шумом вертолетных лопастей, а как было на самм деле – разглядеть не мог. Ночь, во-первых, и разлапистые листья над годовой, во-вторых.
И тут к яме подбежал Тулзна. Он откинул решетку и протянул Люське чумазую лапу:
– Вылезай, подкидыш!
Тут же объявились Чула, Туска и Чуска – этих двух я вечно путал. Люську выдернули из ямы и поволокли к площадке, где по вечерам разводили костер. Я побежал следом, меня заметили, и мне на плечи сзади рухнула парочка аборигенов.
Кончилось тем, что нас, связанных длинными и тонкими корнями, поставили прямо в золу и еще теплые угольки. Гул наверху перемещался, как будто незримый вертолет мотался туда-сюда.
Нас осветили факелами.
