Андрей Ливадный - Восход Ганимеда
Боковая стенка ящика, на которой по всему периметру отсутствовали заклепки, вдруг вздрогнула от приложенного изнутри усилия и отделилась, плашмя упав в проход между контейнерами.
Свет мгновенно стал ярким, неприятным…
Внутри открывшегося кубического пространства действительно оказался заключен медицинский саркофаг, предназначенный для низкотемпературного сна.
Прозрачный колпак камеры был поднят, а рядом, на полу, сидела, скорчившись в болезненной позе, молодая женщина.
Ее тело сотрясала крупная непроизвольная дрожь, кожа была бледной, если не сказать — пепельно-серой.
Лицо женщины в данный момент больше походило на тотемную маску смерти, чем на нормальную человеческую физиономию.
По обнаженному телу медленно скатывались крупные капли неприятной на вид, чуть желтоватой, маслянистой жидкости.
Несколько минут женщина просидела не шевелясь, видимо, не в силах двинуться. Потом сотрясавшая ее рефлекторная дрожь вдруг прошла, совершенно внезапно и беспричинно, — температура в отсеке едва ли отличалась от ноля градусов по Цельсию, и по стенам тут и там ползли замысловатые узоры изморози от замерзшего конденсата. Прошло еще некоторое время, и женщина разогнулась, затем поднялась на ноги одним плавным, тягучим движением, будто в ее теле отсутствовали все кости.
Красивое лицо с правильно прорисованными чертами еще сохраняло болезненное выражение, но ее стройное, прекратившее дрожать тело, казалось, не имело ничего общего с лицом, — оно жило по своим правилам, и никакая дисфункция больше не присутствовала в движениях, а землисто-серый цвет лица загадочной женщины, резко диссонировавший с порозовевшей кожей тела, лишь усиливал ощущение того, что они не являются частями единого организма.
Очевидно, и ее внутренние органы не очень-то ладили с внешней оболочкой, — сделав несколько движений, она вдруг вскинула руки, зажав ими рот…
Наконец, простояв согнувшись некоторое время, она нашла в себе силы подавить дурноту и протянула руку к криогенной камере, на ощупь выудив оттуда одноразовое полотенце, в которое оказался заботливо завернут какой-то пакет.
Из него на свет был извлечен комплект нижнего белья и тонкая серая униформа, без каких-либо знаков различия. В нагрудном кармане одежды нашлись заранее приготовленные пилюли, которые она проглотила с жадностью, а потом опять застыла на некоторое время, зажав обеими руками рот…
Постепенно кожа ее лица тоже начала приобретать нормальный цвет.
В отсеке стоял жуткий холод, и если бы не маслянистость той жидкости, что капельками покрывала тело, то женщина бы уже наверняка окоченела.
Однако она не обращала на это ни малейшего внимания, — казалось, что тело не только не заботит ее, но и не причиняет никаких физических неудобств. Гораздо критичнее она отнеслась к собственной голове, — первое, что она сделала, немного придя в себя, — это вытерла лицо и волосы. И только потом торопливыми, но достаточно тщательными движениями вытерлась вся.
За весь период этого загадочного действа в стылой тишине отсека не раздалось ни звука, за исключением сдавленного, бесконтрольного стона в самом начале процесса, — женщина, видимо, обладала огромной волей, и сейчас, несмотря на холод и явные неудобства, в гробовой тиши был слышен лишь звук прерывистого дыхания, вместе с которым из ее рта вырывался пар…
Одевшись, она подошла к контейнеру, вытащила из его глубин объемистый кофр, раскрыла и извлекла оттуда белоснежный скафандр с характерным для ранцевого реактивного двигателя вздутием на спине.
В этот момент ее губы вдруг тронула совершенно неожиданная легкая улыбка.
«Господи, неужели получилось?..» — говорили ее разгладившиеся, сбросившие напряжение черты.
До полной свободы, до исполнения самой сокровенной мечты оставался всего один шаг…
Порывисто расправив скафандр, она отложила в сторону гермошлем с дымчатым поляризованным забралом и начала торопливо экипироваться для выхода в открытый космос.
Она не знала и не могла знать, как много изменилось на Ганимеде за те восемь с небольшим месяцев, что космический корабль «Альфа» провел в глубоком космосе.
* * *К этому моменту на борту «Альфы», помимо штатных членов экипажа и той загадочной женщины, что скрывалась в грузовых трюмах, бодрствовал еще один человек.
Он только что вышел из реабилитационной камеры, где получал массаж и душ после длительного сна. Растершись грубым, шероховатым полотенцем, которое приятно согрело кожу, полковник Военно-космических сил России Виктор Сергеевич Наумов натянул комплект униформы и покинул медицинский модуль.
Его уже ждали.
— Сюда, пожалуйста, — пригласил офицер корабля, обменявшись с Наумовым рукопожатием.
— Что-то случилось? — сдержанно поинтересовался Виктор Сергеевич, вслед за офицером входя в тесный тамбур, по стенам которого ровно светились пластины сканеров.
— Сейчас капитан сам все объяснит, — ответил его провожатый, ожидая, пока их личные карточки, его и полковника, выскочат из узкой прорези сканирующего устройства.
— Все в порядке, можем идти, — произнес он, возвращая Наумову унифицированное удостоверение личности.
Собственно, помещение, куда они попали, не являлось постом управления, — пять или шесть лениво перемигивающихся огнями терминалов, пустые кресла за ними да внушительный обзорный экран, демонстрирующий истыканную точками звезд черноту, в которой величественно застыл грязно-коричневый шар Юпитера, — вот все, что заметил Наумов. Секунду спустя он понял, что ошибся, — за средним терминалом кто-то сидел.
Услышав, что кто-то вошел, командир корабля повернулся вместе с креслом.
— Полковник Наумов? — поинтересовался он, встав навстречу вошедшим. Его русский оставлял желать лучшего, но Виктор Сергеевич не обратил внимания на акцент — сам он изъяснялся по-английски много хуже.
— К вашим услугам, сэр. — Наумов произнес эту фразу сознательно и обдуманно. «Не в вашем распоряжении», а к вашим услугам. И, несмотря на выдержку, вновь покосился в сторону огромного экрана обзора.
К горлу вдруг подкатила тошнота, а внутри, там, где обычно находится желудок, стало пусто и холодно.
Огромный коричневато-желто-белый шар планеты Юпитер оказал на разум Наумова мгновенное шокирующее и болезненное воздействие, словно те самые окружающие корабль миллиарды километров пустоты промелькнули перед ним, вытянувшись одной черной бесконечной лентой…
Впрочем, шок длился ровно столько, сколько Наумов смотрел на экран, — одно мгновение.
— Сядем, полковник, — сухо произнес капитан «Альфы», указывая на два расположенных друг возле друга кресла.
Патрика Гормана, его напарника Андрея Столетова, как, впрочем, и капитанов второго транссистемного космического корабля «Бета», знал весь земной шар. Сменные капитаны «Альфы» пилотировали ее по очереди. У каждого был свой экипаж. Смена на борту происходила один раз в два месяца. Остальное время «отдыхающая вахта» проводила в камерах низкотемпературного сна.
— У нас большие неприятности, господин полковник, — глухо и немного раздраженно сообщил Горман терпеливо ожидавшему объяснений Наумову. — Я не разбудил смену, хотя должен был это сделать. Вместо этого я разбудил вас.
Наумов только слегка приподнял бровь, внимательно слушая капитана корабля.
Он понимал — случилось нечто выходящее из ряда вон. К неосознанному пока чувству тревоги примешивались и другие ощущения, ни одно из которых нельзя было назвать приятным. Сама обстановка космического корабля действовала на нервы — Наумову, как и большинству людей, никогда не покидавших свою планету, был абсолютно чужд этот мир, а та бездна, что расплескалась на экранах внешнего обзора, вызывала ощущение сродни животному страху.
Человечество еще слишком недолго осваивало космическое пространство своей системы, чтобы люди перестали бояться космоса и успели свыкнуться с ним.
— Я нахожусь на действительной военной службе, — сдержанно напомнил он Горману, давая понять, что в любой ситуации он связан прежде всего воинским долгом перед своей страной.
— Я знаю. Но мне необходимо ваше содействие. Речь идет о чрезвычайной, нештатной ситуации… — Командир «Альфы» говорил, глядя в пол куда-то между своих ног. — Нас не пускают на Ганимед, — наконец медленно, тяжело произнес он.
Несколько секунд Наумов не мог ничего ответить — для этого попросту не нашлось слов. Сказать, что он был потрясен, означало очень мягко обрисовать то внезапно вернувшееся ощущение пустоты, что на мгновение просто затопило его разум… И только волевое усилие дисциплинированного сознания смогло вернуть способность рассуждать здраво, но глаза полковника остались прежними — не просто встревоженными, а даже немного растерянными.
