Александр Зорич - Завтра война
Раз уж на плацу контр-адмирал, ему и говорить первым.
– Здравствуйте, товарищи кадеты!
– Здравия желаем, товарищ контр-адмирал!
– Командование Военно-Космических Сил предоставляет вам редкую возможность отличиться. Требуются добровольцы для участия в боевых действиях. Задание опасное и ответственное. Конфликт засекречен, информация о нем не распространяется по открытым каналам. Однако вылеты, совершенные в зоне конфликта, будут засчитаны как боевые, учтены в ваших аттестационных документах и впоследствии внесены в ваш офицерский послужной список. Три вылета в зоне конфликта для третьего курса засчитываются как сдача экзамена по летной подготовке. Два боестолкновения с противником – как экзамен по огневой подготовке. Для четвертого курса за выпускной экзамен по летной подготовке будут засчитаны четыре вылета. Выпускной экзамен по огневой – три боестолкновения. Итак, добровольцы – три шага вперед!
Нужно ли говорить, что в результате оба наших потока в полном составе приблизились к контр-адмиралу на три шага?
На старших курсах случайных людей не оставалось. Все мы хотели только одного: поскорее вырваться из ледяных пустошей Новой Земли в ледяные пустоши Дальнего Внеземелья.
А бои с реальным противником? Разве не страшно?
Не страшно. О такой чести еще вчера мы могли только мечтать! А с кем придется воевать – не имеет значения.
И хотя в этом «не имеет значения» я был почти честен перед собой, недобрые подозрения меня посетили сразу же. Неспроста задавал вчера Федюнин свои вопросы о противодействии фантастическим истребителям. Очень даже неспроста!
– Я вас предупреждал, Владислав Аркадьевич, – сказал Туровский эскадр-капитану. – В нашу Академию никого силком не тащат. Каждый, кто выдержал экзамены и надел форму кадета, готов идти в огонь и в воду. В плазму и кипящую сталь, если угодно!
После столь патетической ноты нельзя было не выдержать значительной паузы. Что Туровский и сделал. А затем закончил, уже будничным тоном:
– Оставляю своих орлов на ваше попечение. Выбирайте сами.
Контр-адмирал небрежно козырнул и удалился.
Эскадр-капитан и Федюнин принялись шептаться – о чем-то своем, о командирском. Пока они совещались, пилот с «огневой двадцаткой» на груди подошел к нам и прошелся взад-вперед, пристально вглядываясь в наши лица.
– Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться! – удивительно, я оказался первым и единственным, кому хватило наглости завязать разговор.
– Разрешаю.
– С кем воюем?
– Это узнают только те, кто будет отобран для операции.
– Еще вопрос разрешите?
– Имеете право.
– Потери ожидаются… большие?
Не хотелось, очень не хотелось мне краснеть в ту минуту! И все-таки я зарделся. Вопрос был, как бы это сказать… неправильный.
– Война не прогулка, – сухо сказал пилот, помолчав.
Понимайте, товарищи кадеты, как хотите – вот что значил его ответ. Можно понимать так, что победа ожидается легкая, а он не хочет нас расхолаживать. Можно и по-другому…
В этот момент Федюнин с эскадр-капитаном, похоже, о чем-то договорились.
Наш командир зачитал одиннадцать фамилий.
– Остальным – разойтись по аудиториям!
Видя, что все, чьи фамилии названы не были, как-то неловко мнутся с ноги на ногу и даже пытаются заискивающе улыбаться, Федюнин рассвирепел:
– Па-автаряю! По аудиториям! Бегом!
Я не шелохнулся. Одиннадцатой была названа фамилия Пушкин.
Моя фамилия.
Эскадр-капитан представился Тоцким, руководителем полетов ударного авианосца «Три Святителя». Каперанг с «огневой двадцаткой» – Шубиным, командиром 19-го отдельного авиакрыла, базирующегося на «Трех Святителях». Не ошибся я в кабинете у Федюнина! Оба были сослуживцами, оба занимали именно те должности, которые я вычислил.
Времени на сборы нам дали… Семь минут. Строго-настрого запретили проносить с собой еду или спиртное, а вес личных вещей ограничили тремя килограммами.
Покормить и снабдить всем необходимым пообещали уже на борту авианосца.
Сломя голову мы бросились по своим комнатам.
Что взять? Что? И стоит ли брать хоть что-нибудь?
Древний солдатский принцип «запас карман не тянет» возобладал над ленью, и я все-таки прихватил с собой кое-что: свою счастливую зажигалку, новые джинсы цвета электрик и пару гражданских рубашек.
Не успели мы отдышаться после сборов и бегов по Академии туда-обратно, а служебный монорельс уже домчал нас до космодрома Колчак. Там наш пассажирский модуль был выхвачен загребущими лапами мехпогрузчика прямо из вагона и задвинут в тяжелый флуггер типа «Андромеда», в одну из восьми стандартных грузовых ячеек.
В остальных ячейках, как стало ясно уже на авианосце, покоились модули с запакованными истребителями.
Модульная система работает четко и эффектно, как моя счастливая зажигалка. Двадцать минут назад мы еще стояли на плацу, а сейчас наша «Андромеда» уже выруливала на стартовый стол.
На наши плечи с медвежьей нежностью опустились лапы автоматических фиксаторов.
– Легкого старта! – пожелал Тоцкий.
– Легкого старта, товарищ эскадр-капитан!
Ради горстки кадетов и нескольких новых флуггеров авианосец, конечно же, приземляться на космодром не стал. Он ожидал нас на геосинхронной орбите, куда «Андромеда» и прибыла через полчаса после взлета.
Так мы впервые в жизни очутились на настоящем боевом авианосце. «Дзуйхо» – приписанное к нашей Академии учебное корыто японского производства и иначе как «Муха» кадетами не именуемое – боевым авианосцем, увы, называться мог лишь в целях стратегической дезинформации противника.
Сутки кадета расписаны по часам и минутам. Опоздал на девяносто секунд в столовую – ходи весь день голодным. Опоздал в аудиторию – сутки карцера. В военное время, кстати, отсутствие на занятии приравнивается к дезертирству. Со всеми вытекающими.
Впервые за три года – не считая редких поощрительных увольнений и коротких летних вакаций – расписание было скомкано и выброшено на мусорку. Из-за этого среди самых-самых дисциплинированных началась своеобразная ломка. В самом деле: по расписанию у нас сейчас были «Статуты орденов», а у ребят с четвертого курса – «Боевое применение ракет».
Они готовились, они зубрили. Может, во сне бриллианты на Ордене Победы пересчитывали и перевзвешивали, «Овода» применяли по активно маневрирующей цели на больших дальностях, а «Мурену» – по линкору, в упор.
И вот, вместо того, чтобы получить заслуженные десять баллов, зубрилы оказались в каком-то сумрачном помещении, где контейнеры с этими самыми «Оводами» и «Муренами» лежат штабелями безо всякого видимого интереса к ним со стороны экипажа. А с Орденами Победы и того хуже. Ни одного Ордена Победы на офицерах не замечено.
Мимо нас по направлению к площадке с «Андромедами» провезли несколько контейнеров, в каких обычно транспортируются разобранные на части истребители. Груз на этот раз был нестандартный. Кое-какие детали в контейнер не вписались и торчали из-под неплотно прикрытых верхних створок.
Чтобы створки не болтались, контейнер обмотали в несколько витков длинным обрезком кабеля. Проявили, так сказать, смекалку и находчивость в боевой обстановке.
Собственно, в контейнере, как и положено, находился разобранный на части истребитель.
Только был он демонтирован не на стенде, а в бою. Не техниками, а внутренним взрывом.
При этом смятая носовая плоскость и кусок главного радара, можно сказать, еще неплохо сохранились. Видимо, флуггер развалился уже на полетной палубе, иначе как бы удалось собрать обломки? Интересно, а пилот…
Быстров, сосед по комнате моего приятеля Володи Переверзева, оставшегося на Новой Земле, попятился и прислонился спиной к «Оводам». Несколько раз зевнул. Потянулся, похрустел костями. Присел на корточки. Поднялся. Снова зевнул.
Быстров нервничал. Хорошо, когда начальство тебе доверяет. Но плохо становится, когда примечаешь, как из-за абстрактной скульптуры «Доверие начальства» тебе делает ручкой Костлявая.
А Колпин, кадет с выпускного курса, старательно не замечая содержимого контейнера, разочарованно протянул:
– Тю, «авианосец»… В альбоме он покраше будет.
– Так и девушка, если снаружи смотреть, покраше будет, – философически заметил Вахтанг Арташвили, его одногруппник. – А мужик все внутрь лезет.
– Вахтанг, тебе когда-нибудь за непочтительное отношение к женщине – женщине-подруге, женщине-матери – набьют рожу. И очень даже может статься, что набью ее я.
Мне даже не потребовалось оборачиваться, чтобы узнать зануду космических масштабов, старшину четвертого курса Андрея Белоконя.
– Почему непочтительное?! Почему обижаешь?! – завелся Вахтанг. – Что я такого сказал?
– Остынь, к нам офицеры идут. А ты, Колпин, имей в виду, что это не «тю, авианосец», а ударный авианосец «Три Святителя», один из лучших кораблей нашего флота.
