Кори Доктороу - Лучшее за год XXIV: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Некоторое время спустя стены начали светиться, и на куполе сферы появились изображения звезд — так происходило, когда экипаж начинал какой-нибудь маневр. Но сейчас звезды светились в десять раз ярче. На мгновение изображение задрожало, затем возникла голубая полоса с расплывчатыми ярко-синими пятнами Кассиопеи, среди которых светились Солнце и альфа Центавра, и с размытыми красными созвездиями Льва и Девы. Меньше чем через секунду все стало на свои места.
Мтепик и Зрина как будто парили в открытом космосе среди звезд, спрятавшись в теплые уютные комбинезоны. Без рабочих экранов было так красиво, и девушка удивилась, почему команда не включает изображение звезд во время совещаний. Возможно, ей удастся получить разрешение иногда во время вахты парить здесь среди блестящих точек.
Она потеряла счет времени, едва дыша и глядя, как по куполу ползут изображения звезд. Вдруг неподалеку от медленно движущегося созвездия Льва появилось какое-то мутное, слабо светящееся белое пятнышко, похожее на кусочек Млечного Пути, которое вскоре преобразилось в прядь тумана размером не больше монеты. Прядь тумана увеличилась в несколько раз, превратилась в полупрозрачный клочковатый белый водоворот. Водоворот разбух — и вот уже облако, состоящее из каких-то частичек, окутало корабль, поглотило его и сомкнулось вокруг людей, как ладонь, схватившая птенца.
Теперь частички выросли до размеров человека. Это и были люди — полупрозрачные, светящиеся, многие жестикулировали, словно говорили с кем-то, но не друг с другом. Похоже было, что они участвуют в какой-то большой беседе. Огромная толпа окружила корабль и унеслась прочь, за исключением дюжины людей, которые прошли сквозь стену и оказались в рубке.
«Как это возможно?» — поразилась про себя Зрина. Пульт управления был скрыт глубоко в недрах корабля, его со всех сторон окружал 750-метровый слой трюмов, аппаратов жизнеобеспечения, кают и двигателей. Но полупрозрачные фигуры, светящиеся, наверное, вдвое слабее самых ярких звезд, казалось, проникли прямо из космического пространства в пространство корабля.
Мертвенно-белые призраки, всего лишь очертания людей, наполнили темное помещение. Они заняли места, принадлежавшие членам экипажа, словно имели право сидеть здесь, включили перед собой рабочие экраны, проведя в воздухе пальцами или ладонями, как это делали живые астронавты. Ближе всех к Зрине сидела женщина в странном узорчатом костюме с рукавами и штанинами, в шлепанцах и перчатках. Зрина удивилась, на каких кораблях нужно столько одежды. Женщина, видимо, была астрономом, решила Зрина, заглянув через плечо на ее экран, но графики были подписаны на незнакомом языке.
Прямо перед ней мужчина в кителе, рубашке и брюках, похожий на героев рассказов о древней Земле, медленно ковылял, указывая куда-то и жестикулируя, как капитан. Сквозь его туманное одеяние Зрина видела обнаженную молодую женщину, у которой не хватало половины головы — ее словно срезали на уровне ушей — и по спине текли мозги. Несмотря на это, женщина работала за широким экраном, явно пытаясь справиться с большой матрицей. Она была недовольна работой, переделывая ее снова и снова; программа на экране внешне напоминала ту, которой пользовалась Зрина. Зрина смотрела, как женщина бьет по экрану кулаками, и гадала, в чем проблема: то ли в сложной задаче, то ли в отсутствии половины мозга.
Вокруг математика и его ученицы призраки трудились за своими призрачными экранами, казалось не подозревая о присутствии друг друга и живых существ. Они продолжали работать, смеяться, браниться, стучать по клавишам, и все это без единого звука, до тех пор, пока по кораблю не разнесся мягкий мелодичный свисток второй вахты. Тогда они прошли сквозь стены сферы, потускнели и скрылись, и звезды продолжали все так же светить на небе.
Мтепик включил главное освещение.
— Пойдем завтракать?
— Конечно, — сказала Зрина. — Может, нам стоит потом еще вздремнуть?
— Разумеется, ведь мы устали, — согласился он.
Если он и был разочарован тем, что она не задавала вопросов, то не показал этого.
Зрина дважды отмечала день рождения Мтепика: первый раз с Питером и Йоко, которые, будучи людьми добродушными, согласились все же не сразу, а второй — вдвоем с Мтепиком за день до того, как они видели призраков. Из этого Мтепик заключил, что она сама будет не против подобного праздника. Он заглянул в договор о продаже, чтобы узнать, когда у нее день рождения (они никогда не говорили об этом, и Мтепик решил, что не стоит показывать ей документ, пока она не попросит).
Как-то раз в конце вахты он удивил ее, сообщив, что ей только что исполнилось двадцать четыре года, и преподнес подарки, какие обычно дарят на кораблях: ее любимое блюдо, маленький сувенир, изготовленный в корабельной мастерской, — и выбрал время, чтобы посидеть с ней и посмотреть фильм, который, как он знал, понравится ей.
Зрина уже поняла, что Мтепик считает ее очень талантливой и думает, что когда-нибудь она станет прекрасным корабельным математиком, и еще она знала, что ему нравится ее общество. Но все же Зрину удивило, что он старается доставить ей радость. Раньше никому даже в голову не приходило сделать ей приятное — ни одной живой душе. Поступок Мтепика застал ее врасплох, немного вывел из равновесия, но она решила, что ей это нравится.
Накануне ее двадцать шестого дня рождения, после пяти месяцев, проведенных в порту на орбите Старого Марса, «9743» направился к Сигдракону, где Зрину должны были освободить. Теперь она была совершенно уверена, что ей нравятся доброта и забота Мтепика. Здоровье его начало понемногу ухудшаться, и молодая женщина осознала, что ей доставляет удовольствие ухаживать за стариком (до сих пор он лишь изредка нуждался в ее помощи) и быть с ним, когда ему становится страшно (эти приступы случались редко, но были весьма тяжелыми).
После длительных размышлений она пришла к выводу, что работорговцы причинили ей большой вред, и решила, что забота о Мтепике, возможно, самое близкое к любви чувство, которое ей доведется испытать за всю жизнь. Хотя она вполне могла обойтись без секса, ей хотелось, чтобы старик по-прежнему просил ее об этом. Иногда он бывал вспыльчивым и много спал. Ей нравилось сидеть или парить, прикасаясь к нему или обняв его, словно он был одеялом, а она — двухлетней девочкой.
Ум старого математика, когда он бодрствовал и не страдал от болей, казался по-прежнему острым, и Зрина благодарила за это судьбу. Она была довольна, что когда-то решила поехать с ним. Хотя это не обсуждалось, все знали, что она останется на корабле и, возможно, займет должность корабельного математика, когда Мтепик умрет или впадет в детство. Но никто не говорил с ней о неизбежности конца. Астронавты безразличны друг к другу, обычно они ничего не знают о чувствах своих товарищей, даже в тех случаях, когда это следовало бы знать. Однако даже они понимали, что Зрина будет ужасно тосковать по Мтепику и что звание математика мало значит для нее по сравнению с потерей единственного друга.
«Друг, — говорила она себе. — Мтепик — мой друг. Когда-то я думала, что он может стать моим другом. Как хорошо, что я поняла это сейчас, пока есть время оценить это».
Они преодолели примерно половину пути до места назначения. Приблизительно через два года по корабельному времени им предстояло закрыться в специальных камерах, предохраняющих стенки клеток в их телах от перегрузки, в пятьдесят раз превышающей земную гравитацию. Три дня спустя они, шатаясь, выползут наружу, усталые и голодные. Зрине уже три раза приходилось испытывать подобное, и она не боялась. Для нее переход от обычного режима к замедленному полету означал лишь небольшое неудобство, за которым следовали превосходная еда и сон — она всегда любила поспать.
Но до этого события оставалось два года, а во внешнем мире должно было пройти более десяти лет. Ей почти нечего было делать — лишь думать и учиться. Учиться было занятно: Зрина уже сдала экзамен на помощника математика с высшей отметкой и далеко продвинулась на пути к званию математика.
Зрина много размышляла о рекурсии.[215] Она находила интересным следующее: она не всегда знала, что ей нравится, и думала, что у каждого должна возникнуть такая проблема. Она была хорошо знакома только со своими товарищами, обитателями корабля, а понять их было почти невозможно, может быть, потому, что они также не знали, что им нравится.
Она особенно любила эти размышления о том, как она может не знать, что ей нравится. Мысли ее при этом образовывали словно круги, завитки, волны, спирали и приводили ее к основному вопросу — откуда она знает, что вообще что-то знает. Она словно спускалась вниз, в темную примитивную пустоту. Когда ее мысли исчезали за краем этой немыслимой бездны, они обрисовывали ее границу, как мерцание исчезающей пыли и атомов обрисовывает границу сферы Шварцшильда, окружающей черную дыру.
